– Что ж…
Пока гость переодевался, девушка тоже сменила вымокшую одежду, натянула легкое летнее платьице голубого, с цветочками, ситца, с бретельками, выставив напоказ узенькие, тронутые первым загаром – и когда только успела? – плечи.
– Ну, вот. У меня на кухне, в холодильнике – борщ! – похвасталась Вера. – Ты вот пока хлеб нарежь, а я принесу.
Достав из секретера полбуханки черного и ножик, девушка принесла из кухни большую кастрюлю, вытащила тарелки, ложки, половник. А еще – граненые стаканчики и бутылку «Алиготе» за два рубля пятьдесят копеек.
Вообще-то, Максим до армии спиртное практически не употреблял, ну, разве что на выпускном выпил немного сухого… А на службе, бывало, и рислинг, и мускат и даже сливовую «палинку».
– Ну, за встречу! Ты ешь, ешь… Ну, как там Венгрия?
– Да, как сказать, – красиво. И народ живет… побогаче. Хорошо живут. – Вспоминая, Мезенцев прикрыл глаза и улыбнулся. – На рынках всего полно: мясо, колбаса перченая, всякие там вишни-черешни… И недорого совсем. А парикмахерские там – частные! Говорят, и у нас такие были… до Хрущева еще.
– И что, вот прямо все-все в магазинах есть? – любопытствовала Вера.
– Ну, не прямо все… К примеру, часы наши очень ценятся, и электробритвы.
– Давай, наливай…
Максим вдруг смутился:
– Слушай, как-то неправильно все. Ты меня вином поишь, угощаешь… Давай я в магазин сбегаю – что-нибудь вкусное возьму.
– Ну, возьми… – улыбнулась девушка, – тут у нас рядом винно-водочный, увидишь, зеленый такой. Там зефир иногда выбрасывают и конфеты. Ну, и вина возьми бутылочку – на свой вкус. Посидим, чего уж… Когда еще вот так встретимся.
Денег у Макса оставалось – пятерка. Потратил в пути, что и говорить. Подарки родным вез. Еще на автобус – рубль тридцать семь – если «мягкий», или рубль пять – на обычном…
Вино он взял, как и было, – белый венгерский «Токай» по два восемьдесят. Зефира не было, пришлось взять россыпь конфет с помадной начинкой и большой (меньше не было) брикет пломбира по сорок восемь копеек.
– О, мороженое! – обрадовалась Вера. – Сейчас мы его – с вареньем. Мама недавно привезла, клубничное!
Вкусное оказалось мороженое. Еще бы – пломбир, да еще с вареньем!
Выпили. Посмотрели школьный альбом. Начались воспоминания…
– А помнишь, в пятом классе, на горке?
– А в девятом? Как в походе Мишка Ряхин в лужу упал!
– А Колька Красников медведем рычал – девчонки из палатки выскочили и бежать! Вот умора!
Они уже сидели вместе, на тахте, вытянув ноги. Прижались щека к щеке. Вера вдруг обернулась и чмокнула Макса в губы. И сразу – еще, уже с куда большим пылом…
Максим не противился натиску, совсем наоборот… Обнял, погладил девушку по плечу, спустил бретельку платья… Обнажилась грудь – очень даже неплохая, упругая… То, что Вера не надела под платье ни комбинацию, ни лифчик, Максим углядел еще раньше.
Пылая страстью, девчонка растянулась на тахте. Задрав ей подол, Макс осторожно стянул трусики…
По радио передавали легкую музыку…
– Тополя, тополя… в город мой влюбленные…
– Хорошая песня, – погладив Максима по голове, негромко промолвила девушка. – Мне нравится… Слышь, Макс! А ты чего, на ночь-то глядя, домой собрался? Смотри, какая туча стоит! Вот-вот ливень… Нет уж! Никуда я тебя не отпущу. А домой ты позвони – вот прямо сейчас, с вахты! У матери на работе ведь есть телефон?
– Потаповым можно, соседям. – Молодой человек расслабленно потянулся. – Они передадут.
– Дядя Ефим?
– Он. А Юрка Потапов, говорят, женился?
– Давно уже. Нюшка Потапова тоже замуж собралась. За какого-то приезжего агронома… или зоотехника, уж не помню… Ну, что? Пошли звонить!
Соскочив с тахты, Верка проворно натянула платье.
– Ну, что валяешься-то? Давай, одевайся!
– Хм… – Максим, конечно, уговорился, но виду не показал. – У вас же комсомольский рейд!
– В шкафу спрячешься.
– Ты серьезно?
– Конечно, нет. У них для «галочки» рейд. А с тетей Машей договоримся – она добрая!
Глава 2
Тянск, Озерск и окрестности, июнь 1967 г.
Юркий, среднего роста мужчина в больших темных очках зашел на главпочтамт, отряхнул плащ от дождевых капель и, поглубже надвинув промокшую шляпу, подошел к одной из стоек.
– Кто последний?
– За мной будешь, милок, – обернулась бабуся в цветастом платке и плюшевой жилетке поверх длинного платья. Прищурилась. – Эко ты вымок-то. Гляжу, дождь-то не кончился.
– Да какое там! Еще пуще… Скажете, что я за вами занимал… Я пока телеграмму отправлю.
– Пиши, пиши, милок. Вон столик…
Кивнув, мужчина, не снимая очков и шляпы, подошел к столику, взял форменный бланк, опустил перьевую ручку в чернильницу, что-то быстро написал, дождался, пока высохнут чернила, и снова встал в очередь.
Народу на почтамте было много, как и всегда ближе к вечеру. Кто-то уже закончил работу, много было пенсионеров и приезжих «с района». Закончив дела, граждане в большинстве своем не спешили уйти, так и толпились у входных дверей, раздраженно поглядывая на льющий за окнами ливень. Дождь начался с час назад, да все никак не кончался – наоборот!
– А Израиль-то… Гады, что творят!
– Бедные арабы…
В очереди живенько обсуждали последнюю политическую новость – арабо-израильскую войну и разрыв дипломатических отношений с Израилем.
– И правильно! Раз они так…
– Это мериканцы все!
– Ой, люди-и… Лишь бы большой войны не было!
– Ничего, армия у нас ого-го! Сунутся – огребут живо.
Дождавшись очереди, мужчина в шляпе протянул в окошечко бланк:
– Вот, тут адрес указан…
– Почтовое отделение… Ле… Лю…
– Лерничи, – нетерпеливо поправил клиент. – Абонентский ящик указан.
– «Охота как договаривались решай срочно тчк Иван». – Сотрудница подняла глаза: – Правильно?
– Да. Сколько с меня?
Оплатив требуемую сумму, мужчина вышел на улицу, несмотря на дождь, и, зачем-то оглянувшись по сторонам, направился к одной из телефонных будок, стоявших вдоль глухой стены почтамта.
Зайдя, выругался – трубка оказалось срезанной.
– Вот, черти! И здесь украли… И на что им эти трубки?
В следующей будке повезло – трубка оказалась целой. Глянув на выцарапанную прямо над аппаратом надпись «Маринка Коськова балда», мужчина усмехнулся, снял трубку и, бросив две копейки, принялся крутить телефонный диск. Нервничал – дозвонился далеко не сразу, да и связь оказалась та еще!
– Это Рябой Порог? Рябой Порог, спрашиваю? Ря-бой… Сельпо? Ах, ну да… Это из Ленинграда звонят… из педагогического института. Пе-да-го-ги-ческого. Это хорошо, что поняли! Из вашей деревни девушка… Воропаева Анастасия… Она ваш телефон дала – для связи… Во-ро-па… Что-что? Есть такая? Да-да, она на рабфак к нам подала документы… Так вот – фотографии! Фо-то-гра-фи-и… Ах, черт…
Бросив в автомат еще одну монетку, мужчина продолжил:
– Так слышно меня? Слышно? Пусть Воропаева срочно приедет… привезет фотографии… А лучше у нас сфотографируется, в ателье… Да-да, в Ленинграде… Срочно, ага! Так передадите? Спасибо. Ну, слава те…
Сняв очки, мужчина вышел из телефонной будки и быстро зашагал в сторону остановки автобуса. Все так же лил дождь.
Настя Воропаева была девушкой скромной. Да и откуда взяться нескромности, когда Настя все свои восемнадцать лет прожила в Рябом Пороге, почти никуда из деревни не выезжая. Ну, разве что в Лерничи – в школу, так это не считается, как и интернат в Озерске. А вот, окончив школу, девчонка надумала поступать, и не куда-нибудь, а в Ленинград, на отделение начальных классов. Нарабатывая стаж, после школы Анастасия год проработала в Лерничах, в детском саду нянечкой, и кто-то умный посоветовал ей поступать не сразу на факультет, а сначала на рабфак, что-то типа подготовительного, а уж там дальше точно зачислят. Настя так и сделала, подала документы. Вот только фотографии оказались какие-то не такие… Хотя в Тянске, в ателье фотографировалась и фотки просила сделать, как было написано в правилах поступления. И вот…
Про фотографии сказала продавщица сельпо, тетя Маша. Забежала вчера к вечеру, мол, из Ленинграда звонили… У них в сельпо телефон. Второй – у старосты. Так и деревня-то вся – десятка полтора домов. Это Лерничи – село большое: там и почта, и клуб, и магазин промтоварный, школа-восьмилетка, детсад…
Уж как неохота было снова в Ленинград ехать, а надо. Документы – дело нешуточное. Да и город красивый, посмотреть – за счастье! Неужто она, Настя Воропаева, там учиться будет, жить? Дух от такой перспективы захватывало! Хотя – да, пока что Настя большого города пугалась, боялась пропасть, заблудиться. И еще – машиной сбить могут. Транспорта в Ленинграде – ого-го сколько! И машины, и автобусы… а еще троллейбусы, трамвай и метро.
С документами Настя не одна ездила. Первый раз так вообще с матерью, Ниной Ильиничной, женщиной к чужим неприветливой и строгой. Второй раз уже да, одна… Ну, как одна? С ребятами-попутчиками… Так они ее до самого института проводили. А потом…
Потом Настя спустилась в метро (наловчилась уже за пару поездок) да поехала на станцию «Автово», к двоюродной тетке. Звали тетушку Ираидой Федоровной Векшитной – по покойному мужу. Не особо красивая, худая, чем-то похожая на ворону, женщина лет сорока жила… гм, не совсем одиноко – имелся приходящий ухажер или, по-деревенски сказать, – хахаль, звали его Игорем.
С дальней своей родственницей Воропаевы почти не общались – так, присылали по праздникам открытки, чтобы не забывала, да пару раз отец, Илья Степанович, будучи по делам в Ленинграде, останавливался переночевать, чему Ираида Федоровна была не очень-то рада. Ну, а куда денешься, коли в гостиницах дорого, да и мест никогда нет?
Сама Ираида, ничтоже сумняшеся, причисляла себя к «коренным», и о своем деревенском происхождении вспоминать не любила. Оказавшись после войны в Ленинграде, окончила бухгалтерские курсы да, выскочив замуж за одинокого старца, лет восемь назад овдовела и стала жить «для себя», занимая хорошую должность главбуха в каком-то тресте. Так рассказывал отец, ну, а Настя любопытства не проявляла – бухгалтер и бухгалтер, какая ей разница?