Сорока взлетела с березы, затрещала сердито, но Юрко не услыхал ее, прислонился к стволу плечом, передохнул и постучал рукояткой автомата по березе.
Стоял и прислушивался к гулким ударам собственного сердца, — кажется, все замерло: никаких звуков, даже птицы прекратили свое бесконечное щебетание.
Постучал еще раз и только тогда услышал тихий шорох под ногами.
Люк сдвинулся чуть-чуть, замер на миг и после этого открылся. На поляну выглянул заспанный Муха.
Юрко сел, снял автомат, бросил его небрежно рядом, но так, чтобы можно было дотянуться. Сказал, вздохнув:
— Спите… Будите, друг сотник, радиста, пан Харитон зовут.
Муха недовольно захлопал глазами:
— Что случилось?
— А ничего. Радиста, говорю, зовут.
— Где Харитон?
— В лесу остался.
— Как так? — У сотника проявилась врожденная осторожность. Опасливо огляделся вокруг и, не заметив ничего подозрительного, успокоился. Но приказал: — Давай в схрон.
Юрко надулся.
— Вам хорошо, всю ночь спали, а тут мотайся туда-сюда… — Однако схватил автомат и полез в схрон.
Муха зажег свечу. Стоял перед Юрком босой, в расстегнутой нижней рубашке и чесал грудь.
— Так что тебе? — спросил, будто только сейчас сообразил, что Юрко вернулся.
Парень, не отвечая, растолкал радиста, который сладко посапывал, будто спал дома на мягкой постели. Михаил сел на нарах, свесив босые ноги и протирая глаза.
— Что случилось? — спросил он. Вдруг соскочил с нар — сон с него как рукой сняло, — метнулся к Юрку, схватил его за грудки: — Где Харитон?
Парень отшатнулся.
— Вас зовет, — объяснил.
— Где он?
— В лесу остался, версты за четыре отсюда.
— Почему сам не пришел?
— А у него и спрашивайте. Я что — приказывать ему могу? Говорит: позови Михаила с рацией. А мне что? Я и пошел звать.
Радист посмотрел недоверчиво.
— А почему он в лесу остался? — спросил он.
— Устали они. Говорят: зачем мне возвращаться, если потом опять от схрона надо отходить. Легли в кустах поспать, а меня послали. Я так думаю, — усмехнулся ехидно, — пан Харитон набаловались с той мельничихой, всю ночь не спали, ну, и решили отдохнуть.
Упоминание о мельничихе оказалось кстати — Муха засмеялся и сказал с завистью:
— Я вам скажу: от такой женщины и я бы не отказался. Хороша мельничиха, с ней не соскучишься, она из тебя все вытянет, даже душу…
Радист зевнул, сел и стал обуваться. Юрко пристроился напротив него, попросил Муху:
— Дайте, друг сотник, чего-нибудь поесть, а то кое-кто и развлекался, и ужинал, а других — на сеновал спать…
— Начальство! — не то похвалил, не то обругал Муха. — Начальство, оно всегда выше, и ему надо угождать. — Он отрезал хлеба, придвинул Юрку полкольца колбасы. — А мне идти или нет? — спросил он.
Юрко успел обсудить с Бобренком и эту проблему. Выход Мухи из схрона осложнял ситуацию. Не потому, что разведчики боялись упустить кого-нибудь из двоих — были уверены в своих силах и знали, что справятся с двумя. Но радиста нужно было взять живым, обязательно живым и желательно нераненым. Сотник же, собственно, не очень интересовал контрразведку: лишний бандеровец, которые, к сожалению, еще не перевелись в лесах. Естественно, бандитов надо вылавливать, но куда ж он денется: схрон окружен, и выход у Мухи один — либо сдаться, либо пулю в лоб…
— А как хотите, друг сотник, — ответил Юрко и принялся за колбасу. — О вас речи не было.
Муха довольно потянулся.
— Тогда мы еще отдохнем. — Полез на верхние нары, лег, свесив грязные ноги. — Люк задвиньте, а то я что-то не выспался.
Наконец радист оделся. Сел к столику и тоже позавтракал хлебом и колбасой. Лениво встал, взял мешок с рацией. Сунул пистолет в карман брюк, произнес:
— Пошли!
Он полез первым, а Юрко, захватив шмайсер, — за ним. Думал: как удачно все обошлось! Вылез, задвинул люк, выпрямился, вдохнул свежего, ароматного воздуха, и голова чуть не пошла кругом. Чувствовал себя как-то напряженно, неестественно, пошел к тропинке, слушая голос какой-то птички, верещавшей на березе.
«Не к добру верещит», — подумал Юрко.
Солнце еще не поднялось над деревьями, небо прояснилось, а в лесу стояли сумерки, пахло травой и грибами. До конца поляны оставалось несколько шагов.
Прошли поляну, и Юрко зацепился шмайсером за ветку молодой осины. Отпустил, и она хлестнула радиста по лицу, тот сердито выругался и отступил на шаг, а они уже подходили к дубу, за которым притаился Толкунов.
Прошли дуб, и ничего не случилось, во всяком случае так подумал Юрко, но тут услышал за спиной крик и тяжелое сопение — обернулся и увидел, что радист уже лежит на траве и капитан навалился на него.
Радист оказался не из трусливых, ему удалось вывернуться, сунул руку в карман за пистолетом, но Толкунов перехватил ее, попытался прижать к земле — это ему не удавалось. А Юрко, словно завороженный, смотрел и видел, как радист скребет ногтями траву.
Вероятно, прошла секунда или две, Юрко все стоял и смотрел. Но вот налетел Бобренок — они вдвоем положили радиста лицом к земле, майор сел ему на голову, а Толкунов, вывернув агенту руки, связал их ремнем. Вытащил из кармана радиста пистолет. Бобренок схватил радиста за воротник. Вырезал ампулу, поднял его голову и заглянул в полные страха глаза.
Капитан перевернул радиста лицом вверх.
— Отвечай, и быстро! — приказал он. — Кто забросил вас! «Цеппелин»?
— Да.
— Задание?
— Отыскать и подготовить площадку для посадки самолета.
— Нашли?
— Вчера.
— С «Цеппелином» связывались?
— Дважды. Сообщили о приземлении, а затем о том, что приступили к выполнению задания.
— Когда сеанс связи?
— Сегодня.
— Хочешь жить?
Радист на мгновение закрыл глаза, словно не веря, раскрыл их и произнес, глядя преданно:
— Еще бы!
— Будешь работать на нас?
— Я сделаю все, что прикажете.
— То-то же! — Толкунов встал. — Лежи тихо, а то…
Бобренок благодарно сжал локоть капитана: Толкунов сделал все правильно и профессионально. Сейчас нужно было как можно быстрее доставить радиста в штаб армии, по крайней мере сообщить полковнику Карему об аресте. Рация осталась в «виллисе», а «виллис» стоял на дороге километрах в четырех.
Но оставался же еще схрон с Мухой. Можно было бы переложить это дело на районных чекистов, но Бобренок решил задержаться. Вышел на край поляны и свистнул. Метрах в ста отозвался старший группы — лейтенант госбезопасности. Вдвоем они направились к березе, не спуская глаз с люка. Вернее, с места, где он был — отлично замаскировали, можно было наступить на него и не заметить.
Их догнали два автоматчика, еще двое бойцов засели в овраге, где мог быть запасный выход.
Подошли к березе. Лейтенант, нащупав люк, произнес:
— Я считаю, рисковать не стоит. Все равно этому Мухе конец: знаете, сколько на нем крови?! Сдастся — пусть выходит, а нет — забросаем гранатами.
Лейтенант был прав. Честно говоря, и майору не хотелось рисковать жизнью из-за бандита, и он кивнул. Лейтенант отодвинул люк, крикнул:
— Сотник Муха, вы слышите меня? Сдавайтесь!
Тишина, наконец из схрона послышалось какое-то шуршание — и внезапно ударила автоматная очередь.
— Слышу и отвечаю! — крикнул Муха.
Лейтенант отодвинулся на шаг, сейчас пули были не страшны ему.
— Сдавайтесь, Муха, — повторил, — у вас нет другого выхода.
Снова ударил автомат и замолчал. Лейтенант добавил:
— Ну расстреляешь несколько рожков, а дальше что? Мы хоть сейчас можем забросать тебя гранатами. И знай, запасный выход в овраг тоже заблокирован.
Автомат дал опять длинную очередь, и тогда лейтенант швырнул гранату в схрон. Взрывная волна вырвалась из отверстия, с березы посыпались листья — и наступила тишина…
— Все… — сказал лейтенант. Повернулся к автоматчикам: — Давайте, ребята, пошуруйте там… — А сам присел, прислонясь спиной к березовому стволу.
18
Полковник Карий разговаривал по телефону с генералом Рубцовым.
— Ваши разведчики поработали прекрасно, — сказал генерал, — и мы представляем их к наградам. Я поздравляю вас, Вадим Федотович, все пока идет нормально, и ваш план связи с «Цеппелином» одобряю. Однако учтите вот что. Два часа назад получено сообщение от Седого. Немцы планируют на вашем участке фронта какую-то акцию, которой придается очень большое значение. Агент или агенты — из Берлина, фамилий и примет Седому установить не удалось. Акция запланирована и осуществляется под непосредственным контролем главного управления имперской безопасности — считайте, обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Непосредственно отвечает за нее штурмбанфюрер Краусс.
— Не густо, — пробубнил в трубку Карий.
— Не спешите, — остановил его Рубцов. — По некоторым данным, которыми располагает Центр, для одного из агентов «Цеппелина» фирмой «Мессершмитт» создан самолет. Представляете, специальный самолет.
— Ого! — воскликнул Карий.
— Еще один интересный факт, — произнес Рубцов. — Этот агент был на приеме у Скорцени. Если его принимают на таком уровне, то действительно немцы задумали нечто экстраординарное. Скорцени подарил агенту талисман, брелок для ключей — бронзовый чертик с царапиной. Кажется, поцарапал его, освобождая Муссолини.
— Что-то в этом есть, — проворчал Карий.
— Да-да!.. Итак, мы знаем: группа агентов, которую нам удалось обезвредить, имела задание найти и подготовить место для посадки самолета. На помощь этой группе был брошен почти весь бандеровский отряд. Это о чем-то говорит?
— Еще бы!
— Вот я и думаю, что задержанные нами агенты искали место для посадки самолета с диверсантом, о котором сообщает Седой.
— Два звена одной цепи.
— Точно. И сейчас от того, как вы проведете сеанс связи с «Цеппелином», зависит, возьмем мы их агента или нет. Может быть, одного, а может, и целую группу. Хотя бы одного с талисманом Скорцени.