— В самом деле? Она не застала меня?
— Нет.
— Наверное, я был в другом месте.
— Та же самая мысль пришла в голову и мне.
— А, вспомнил. Я действительно выходил два раза.
— Ясно.
Он взял ручку и нагнулся над столом, постукивая ручкой по указательному пальцу левой руки.
— Сегодня вечером кто-то похитил каску у полицейского Оутса, — сообщил он, меняя тему.
— Да что вы!
— Представьте себе. К сожалению, он не разглядел злоумышленника.
— Не разглядел?
— Нет. В тот миг, когда совершалось преступление, он стоял к негодяю спиной.
— Конечно, трудно разглядеть злоумышленника, если стоишь к нему спиной.
— Да уж.
— Да.
В разговоре наступила пауза. И хотя мы вроде бы соглашались друг с другом по всем пунктам, я по-прежнему чувствовал, что обстановка напряженная, и попытался разрядить ее байкой, которую помнил еще со времен in statu pupillari.[36]
— Так и хочется спросить: «Quis custodiet ipsos custodes»? Что скажете?
— Прошу прощения?
— Это так древние римляне шутили, — объяснил я. — Quis — кто, custodiet — охранит, ipsos custodes — самих стражников? Довольно смешно, я считаю, — продолжал я, разжевывая шутку, чтобы его скудный умишко мог наконец уразуметь смысл, — человек охраняет людей, чтобы у них никто ничего не украл, а кто-то приходит и грабит самого охраняющего.
— А-а, теперь понял. Что ж, могу допустить, что человек с определенным складом ума способен усмотреть в произошедшем нечто забавное. Но уверяю вас, мистер Вустер, что я, как мировой судья, не разделяю подобную точку зрения. Я подхожу к делу со всей возможной серьезностью, и когда преступник будет пойман и взят под стражу, я использую все доступные мне средства, чтобы добиться от него признания моих взглядов единственно правильными.
Мне все это очень не понравилось. Охватила неожиданная тревога за судьбу старого друга Пинкера.
— Скажите, а какое наказание его, по-вашему, ждет?
— Ценю вашу любознательность, мистер Вустер, но в данный момент я не готов поделиться с вами моими соображениями. Могу только сказать, повторив слова покойного лорда Асквита: поживем — увидим. Возможно, вы очень скоро сможете удовлетворить свое любопытство.
Мне не хотелось бередить старые раны, я всегда был склонен считать, что пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов, однако подумал, что подсказка не повредит.
— Меня вы оштрафовали на пять фунтов, — напомнил я.
— Вы уже изволили сообщить мне об этом нынче, — ответил он и облил меня холодом сквозь стекла пенсне. — Но если я правильно понял, нарушение закона, которое привело вас ко мне, на скамью подсудимых в полицейском суде на Бошер-стрит, было совершено вечером в день ежегодных гребных гонок между восьмерками Оксфордского и Кембриджского университетов, когда власти по традиции смотрят сквозь пальцы на некоторые вольности. В нынешнем деле не существует смягчающих вину обстоятельств. И когда я буду судить преступника, нагло похитившего у полицейского Оутса государственную собственность, он, без сомнения, не отделается всего лишь штрафом.
— Неужели в тюрьму посадите?
— Я сказал, что не готов делиться с вами моими соображениями по этому поводу, но уж коль скоро мы зашли с вами достаточно далеко в обсуждении дела, я поделюсь. На ваш вопрос, мистер Вустер, я могу дать лишь утвердительный ответ.
Гробовое молчание. Он по-прежнему стучал концом ручки по указательному пальцу, а я, если память мне не изменяет, принялся поправлять галстук. Расстроился я ужасно. Бедняга Пинкер, его вот-вот заключат в темницу, ведь я его друг, меня кровно волнует его судьба, его карьера, как тут не волноваться. Ничто так не мешает продвижению священника вверх на избранном им поприще, как отбывание срока в каталажке.
Бассет положил ручку.
— Ну-с, мистер Вустер, вы, кажется, хотели поведать мне, что привело вас сюда?
Я слегка вздрогнул. Не подумайте, что я забыл о миссии, которую явился выполнять, просто все эти малоприятные разговоры отодвинули ее на периферию сознания, и столь грубое напоминание о ней немного травмировало меня.
Я понимал, что, прежде чем приступить к главному, необходим предварительный обмен репликами. Если отношения между двумя собеседниками натянутые, не может один просто брякнуть другому, что хочет жениться на его племяннице. Конечно, если он обладает чувством такта, а Вустеры своим тактом всегда славились.
— Ах да, конечно. Спасибо, что напомнили.
— Не за что.
— Мне просто захотелось заглянуть к вам и поболтать.
— Понятно.
Теперь нужно было деликатно подойти к теме, и я этот подход нашел.
— Скажите, мистер Уоткин, вы когда-нибудь задумываетесь о любви? — Это я положил первый мяч, удар по которому, как я надеялся, приведет к доверительному разговору.
— Простите, о чем?
— О любви. Вам доводилось размышлять об этом предмете?
— Вы что же, пришли ко мне болтать о любви?
— Да, именно о ней. Не знаю, заметили ли вы одну удивительную особенность — она буквально окружает нас. От нее никуда не скрыться. От любви, то есть. Куда ни повернись, она тут как тут, переполняет все живое. Совершенно поразительно. Возьмите, к примеру, тритонов.
— Мистер Вустер, вам, кажется, нехорошо?
— Нет, благодарю вас, я отлично себя чувствую. О чем бишь я? Ах да, о тритонах. Вы не поверите, но Гасси Финк-Ноттл рассказывал мне, что в сезон спаривания они влюбляются как безумные. Выстраиваются в ряд и буквально часами машут хвостом перед своими избранницами. Так же и морские звезды. Подводные черви от них не отстают.
— Мистер Вустер…
— И даже, как утверждает Гасси, ленточные водоросли. Вы удивлены? Я тоже удивился. Но он уверяет, что это истинная правда. Убей меня Бог, если я смогу вам объяснить, на что надеется влюбленная морская водоросль, но в полнолуние она явственно слышит зов любви и откликается на него всем своим существом. Наверное, ее вдохновляет мечта, что ею будут восхищаться все остальные морские водоросли, которые, несомненно, испытывают на себе чары полнолуния. Как бы там ни было, я хочу сказать, что луна сейчас почти полная, и уж если она оказывает такое влияние на ленточные водоросли, можно ли обвинять человека — например меня, — что он тоже не устоял?
— Боюсь…
— Неужели у кого-то повернется язык? — решительно наступал я и для убедительности добавил: — Ответьте по совести.
Но в его глазах не зажегся ответный блеск понимания. Он смотрел на меня все тем же тупым взглядом — будто он баран, а я новые ворота.
— Боюсь, мистер Вустер, вы сочтете мой ум недостаточно острым, но я не могу взять в толк, о чем вы ведете речь, хоть убей.
Вот теперь настало время нанести ему сокрушительный удар, и я вдруг с радостью обнаружил, что той трусливой дрожи, которая начала бить меня еще в спальне Стиффи, нет и в помине. Не скажу, что я обрел прежнюю галантную развязность в обхождении и сумел бы в случае необходимости с должным высокомерием сбить щелчком пылинку с драгоценного кружева брабантской манжеты, однако чувствовал себя вполне спокойно и уверенно.
Мое волнение улеглось, потому что я знал: через минуту-другую я подложу под старого хрыча динамитную шашку, и он усвоит урок, что жизнь состоит не из одних только сплошных удовольствий. Если мировой судья содрал с вас пять фунтов в наказание за безобидную мальчишескую шалость, хотя по справедливости было бы вполне довольно погрозить вам пальцем и укоризненно покачать головой, приятно думать, что сейчас он начнет извиваться, как угорь на горячей сковородке.
— Я веду речь о себе и о Стиффи.
— О Стиффи?
— Да, о Стефани.
— О Стефани? Вы имеете в виду мою племянницу?
— Совершенно верно, вашу племянницу. Сэр Уоткин, — произнес я подобающим в столь торжественных обстоятельствах тоном, — сэр Уоткин, я имею честь просить руки вашей племянницы.
— Вы… как вы сказали?!
— Я имею честь просить у вас руки вашей племянницы.
— Ничего не понимаю.
— Что ж тут понимать? Я хочу жениться на Стиффи. Она хочет выйти замуж за меня. Теперь уразумели? Вспомните о ленточных водорослях.
Никому бы и в голову не пришло, что я охочусь за деньгами — у нее их просто не было. После слов «прошу руки вашей племянницы» он вылетел из кресла, как фазан из кустов. Сейчас он снова в него опустился и начал обмахиваться ручкой. Казалось, он постарел лет на десять.
— Она хочет выйти за вас замуж?
— В общем, да.
— Но я даже не знал, что вы знакомы.
— О, знакомы мы давно. Сколько раз мы, если можно так выразиться, гуляли под сенью струй. Еще бы мне не знать Стиффи. Ну как же, если бы я не был с ней знаком, разве захотел на ней жениться, посудите сами.
Он, видимо, согласился, что это резонно. Умолк, сидел не шевелясь и тихо постанывал. Я снова вспомнил о правилах хорошего тона.
— Вы не потеряете племянницу, сэр Уоткин. Напротив, у вас появится племянник.
— На кой он мне черт, этот племянник?
Чего и следовало ожидать.
Он встал и, беспрестанно повторяя: «О Боже мой, Боже мой!», подошел к камину и неверной рукой нажал кнопку звонка. Потом вернулся к столу, сел и сжал голову руками. Появился дворецкий.
— Баттерфильд, — обратился к нему сэр Уоткин хриплым шепотом, — найдите мисс Стефани и скажите, что я хочу поговорить с ней.
Наступила сценическая пауза, но не такая длинная, как можно было ожидать. Стиффи появилась минуту спустя, не больше. Думаю, она пряталась где-то поблизости, с нетерпением ожидая приглашения. Впорхнула к нам веселая, счастливая.
— Вы хотели видеть меня, дядя Уоткин? Ах, Берти, добрый вечер.
— Добрый вечер.
— Я не знала, что вы здесь. Обсуждали с дядей Уоткином что-нибудь интересное?
Старик Бассет вышел из ступора, в котором пребывал, и издал звук, напоминающий предсмертное кряканье утки.
— «Интересное» — не то слово. — Он провел языком по бледным до синевы губам. — Мистер Вустер только что объявил мне, что хочет на тебе жениться.