— Я полагаю, что, вероятнее, это мистер Перебрайт, сэр.
— Старина Китекэт? Почему вы решили?
— Он тоже заходил, пока вас не было, и дал понять, что снова заглянет позже. С ним была его сестра мисс Перебрайт.
— Вот так так! Тараторка! Я думал, она в Голливуде.
— Насколько я понял, она приехала в Англию на отдых, сэр.
— Вы хоть чаем ее напоили?
— Да, сэр. Мастер Томас был за хозяина. А потом мисс Перебрайт увезла молодого джентльмена смотреть кинокартину.
— Жаль, я с ней разминулся. Я не видел Кору Таратору тысячу лет. Как она, ничего?
— Ничего, сэр.
— А Китекэт? Он как?
— Подавлен, сэр.
— Вы путаете его с Гасси, Дживс. Это он, если помните, был подавлен.
— И мистер Перебрайт тоже.
— Что-то угнетает людей, куда ни посмотришь.
— Мы живем в трудные времена, сэр.
— Ваша правда. Давайте его сюда.
Дживс просочился прочь, а через несколько мгновений просочился обратно.
— Мистер Перебрайт, — объявил он.
Он не ошибся в оценке: с первого взгляда было заметно, что вошедший действительно находится в подавленном состоянии.
ГЛАВА 2
А надо вам заметить, что вообще-то этого человека наблюдать в таком состоянии доводится нечасто. Обычно он чирикает как огурчик. В общем и целом можно сказать, что изо всех весельчаков-затейников в нашем клубе «Трутни» Клод Кэттермол Перебрайт, пожалуй, самый веселый и затейливый, как перед публикой, так и в частной жизни.
Я сказал «перед публикой», потому что свое еженедельное жалование Китекэт зарабатывает на сценических подмостках. Он происходит из знаменитой театральной семьи. Отец его известен тем, что сочинил музыку к «Даме в голубом» и еще некоторым популярным постановкам, которые я, к сожалению, не видел, так как был в ту пору грудным младенцем. А мать — прославленная Элси Кэттермол, многие годы блиставшая на сценах Нью-Йорка. У него и сестра Кора-Таратора, тоже лет с шестнадцати покоряет публику прытью и… как это говорится?.. творческим задором.
Естественно поэтому, что после Оксфорда, подыскивая себе занятие, которое обеспечивало бы трехразовое питание и оставляло время для загородного крикета, он избрал актерские котурны. Сегодня, если хотят поставить комедию из светской жизни и нужен человек на роль «Фредди», легкомысленного приятеля, входящего во вторую любовную пару, взгляд режиссера первым делом падает на Китекэта. Обратите внимание: такой стройный молодой человек с ракеткой в руке, всегда появляется на сцене с воплем: «Привет, девчонки!» — и можете не заглядывать в программку, это и будет Китекэт.
Он выходит в первой сцене эдаким бодрячком и держится бодрячком до самого падения занавеса. И в жизни он точно такой же. Его неисчерпаемая энергия вошла в пословицы. Понго Твистлтон и Барми Фипс, каждый год выступающие в клубной курилке в клоунаде «Пат и Майк», где постановщиком и автором диалога всегда бывает Китекэт, рассказывают, что он их натаскивает до посинения, а сам хоть бы хны. Бодрость просто нечеловеческая.
И вот теперь, как я уже сказал, он пришел подавленный. Это было видно за версту. Горькая забота затенила чело, и, вообще вид персонажа, который если и произносит: «Привет, девчонки!» — то таким тоном, как в русской драме объявляют присутствующим, что дедушка повесился в сарае.
Я радушно поздоровался с ним и выразил сожаление, что не был дома, когда он приходил предыдущий раз, тем более что он был с Тараторкой.
— Я и не знал, что она в Англии, — говорю. — Так хотелось бы перекинуться с ней парой слов. А теперь, боюсь, я ее уже не увижу.
— Увидишь, не бойся.
— Да нет же. Завтра утром я уезжаю в «Деверил-Холл», в Гемпшире, подсобить им там с деревенским концертом. Племянница тамошнего священника настояла на том, чтобы включить меня в труппу, хотя я совершенно не понимаю, откуда она обо мне прослышала. Никогда не знаешь, как далеко распространилась твоя слава.
— Дурень ты. Это же Тараторка.
— Тараторка?
Я был потрясен. На свете мало таких славных ребят, как Кора (Таратора) Перебрайт, я с ней поддерживаю самые приятельские отношения еще с тех давних пор, когда в младые лета мы посещали один танцкласс, но ничто в ее поведении не говорило до сих пор о том, что она близкая родственница духовного лица.
— Дядя Сидней состоит там викарием.[48] Тетка уехала отдыхать в Борнмут, и в ее отсутствие Тараторка у него за домоправительницу.
— Господи! Бедный старина Сид! Она ведь небось и у него в кабинете наводит порядок.
— Возможно.
— И галстук на нем поправляет.
— Не удивлюсь, если так.
— И бранит его за то, что много курит, и чуть только он устроится в кресле поудобнее, сразу же сгоняет его, чтобы взбить подушечки. Ему наверно кажется, что он живет в Апокалипсисе. Но ей-то как после Голливуда, не скучно жить в доме деревенского священника?
— Ничуть. Ей там очень нравится. Тараторка ведь не то что я. Я бы истосковался без театра, а она никогда в это дело не вкладывала душу, хотя и имеет шумный успех. Я думаю, она вообще не пошла бы в актрисы, если бы не воля матери. Она мечтает выйти замуж за деревенского жителя и провести остаток дней в окружении всяких там коров, собак и прочей скотины. Не иначе как сказываются гены старого фермера Джайлса, это наш дед с отцовской стороны. Я его смутно помню. Борода до полу, и постоянно стонал насчет погоды. Вот и она тоже, хлопотать по делам прихода и устраивать деревенские концерты — это занятие для нее.
— А ты имеешь представление, с чем она хочет выпустить меня перед простым народом? Не со «Свадебной песнью пахаря»?
— Нет. Тебе поручается роль Пата в моем комическом скетче.
Это известие меня скорее обрадовало. Слишком часто в мероприятиях подобного рода организаторы выставляют тебя на сцену со «Свадебной песнью пахаря», и будь здоров. А «Свадебная песнь пахаря» почему-то всегда возбуждает самые низменные страсти в местных хулиганах, которые скапливаются, стоя позади скамеек. Между тем как скетчи с колотушками и с диалогом невпопад у стоячих зрителей идут на ура. По-видимому, зрелище того, как Персонаж А. лупит Персонажа В. зонтиком по голове, а Персонаж В. тычет тем же тупым оружием Персонажа А. под ребра, находит в их душах некий отклик. В зеленой бороде и при поддержке толкового напарника я вполне мог рассчитывать, что заставлю клиентов кататься от смеха в центральном проходе между скамьями.
— Ну и отлично. Прекрасно. Теперь я могу смотреть навстречу будущему с легким сердцем. Но если Тараторке нужен был кто-нибудь на роль Пата, почему она не пригласила тебя? Профессионал, можно сказать, закален в трудах. Хотя могу себе представить: она наверно предложила тебе эту роль, а ты задрал нос и гордо фыркнул, мол, такое жалкое любительство — не для тебя.
Но Китекэт мрачно помотал головой.
— Вовсе нет. Я бы с радостью выступил в кингс-деверилском концерте, но это исключено. Дамы в «Деверил-Холле» меня на дух не переносят.
— Так ты с ними знаком? Что они собой представляют? Эдакий хоровод чопорных граций?
— Да не знаком я с ними, просто я помолвился с их племянницей Гертрудой Винкворт, а у них от мысли, что она выйдет за меня, начинается родимчик. Если я появлюсь в окрестностях «Деверил-Холла» хоть за версту, на меня собак спустят. Кстати о собаках. Тараторка купила сегодня утром кобеля в питомнике «Баттерси».
— Ну и дай Бог ей здоровья, — рассеянно отозвался я, поскольку мысли мои были заняты упомянутой им любовной коллизией, которой я никак не мог найти место в клубке теток и прочей родни, перечисленной в общих чертах Дживсом. Наконец все-таки разобрался: Гертруда Винкворт — это дочь леди Дафны Винкворт, оставшейся от покойного П. Г. Винкворта, историка.
— Насчет этого я и приехал с тобой переговорить,
— Насчет кобеля?
— Нет, насчет моих дел с Гертрудой. Мне нужна твоя помощь. Я сейчас тебе все расскажу.
Когда Китекэт у меня появился, я в порядке приветствия вручил ему стаканчик виски с разбавкой, и до сих пор он успел сделать из него всего один порядочный глоток, да пару раз еще слегка пригубил. И вот теперь он единым махом опрокинул остаток в пасть, и похоже, что хорошо пошло, потому что после этого он взбодрился и заговорил с живостью и без запинок:
— Для начала должен тебе сказать, Берти, что с тех пор, как первый человек выполз на брюхе из первобытной слизи и началась жизнь на этой планете, никто никого так не любил, как я люблю Гертруду Винкворт. Упоминаю об этом для того, чтобы ты осознал: перед тобой не какой-то там легкий загородный флирт, а настоящая серьезная драма. Я люблю Гертруду!
— Замечательно. Где ты с ней познакомился?
— В одном доме в Норфолке. Друзья затеяли там любительский спектакль и пригласили меня постановщиком. Бог мой! Эти сумерки в старом саду, когда вокруг в кустах сонно щебечут пташки и на небесах зажигаются первые звез…
— Хорошо, хорошо. Дальше.
— Она удивительная, Берти. Как она меня полюбила, просто не представляю себе.
— Но все же полюбила?
— О да! Она меня любит. Мы обручились, и она возвратилась в «Деверил-Холл» сообщить матери радостную весть. Но когда она сообщила, знаешь, что произошло?
— Мамаша взбрыкнула?
— Испустила такой вопль, что слышно было до самого Бейсингстока.
— До которого в милях..?
— Около двадцати четырех, если по прямой.
— Ну конечно! Я же знаю Бейсингсток!
— Она…
— Я там в детстве гостил. Моя старая няня жила там в полусобственной вилле «Балморал».[49] Няня по фамилии Хогг, представляешь? Няня Хогг. Страдала от частой икоты.
Китекэт как-то странно насупился и стал похож на стоячего деревенского зрителя, которому исполнили «Свадебную песнь пахаря».
— Слушай, Берти, — сказал он, — давай не будем сейчас говорить о Бейсингстоке и о твоей няне, ладно? Пропади пропадом Бейсингсток, и пропади пропадом твоя няня. На чем я остановился?