— Ну, так вот, два глухих типа едут в поезде, поезд остановился, один выглядывает в окно и говорит второму: «Вот уже и Торнвик». А тот ему: «Да? Я думал, понедельник». Ну, а первый на это: «Я тоже не бездельник, знаете ли».
Я мало надеялся на успех. Что-то подсказывало мне с первой же фразы, что я буду освистан. Так что я договорил и громко расхохотался, но моему примеру почему-то никто не последовал. На том месте, где все тети должны были дружно покатиться со смеху, возникла довольно зловещая тишина, точно у гроба дорогого покойника, и прервала ее только тетя Шарлотта, которая спросила, что я сказал.
Я уже рад был бы на этом поставить точку, но тетя-тяжеловес прокричала ей в ухо, раздельно выговаривая слова:
— Огастус рассказал, как два человека ехали в одном купе, один сказал: «Сегодня вторник», — его спутник ответил: «Я думал, что понедельник», а первый признался: «И я тоже».
— А-а, — кивнула Шарлотта, и этим, насколько я понял, было все сказано.
Вскоре после этого пищеприятие подошло к концу, дамский пол поднялся со стульев и в полном составе покинул помещение. Леди Дафна дала перед уходом Эсмонду Хаддоку указание не засиживаться за портвейном и пропала. Дядя Чарли принес графин и тоже пропал. Мы с Эсмондом Хаддоком остались с глазу на глаз, одни, и у меня в голове родилась безумная надежда пропустить пару стаканчиков. Облизываясь, я подсел к нему поближе.
ГЛАВА 6
Вблизи Эсмонд Хаддок — в полном соответствии с описанием, полученным от Китекэта, — действительно смахивал на греческого бога, так что понятна озабоченность влюбленного, чьей невесте угрожало очутиться под сенью роз в обществе подобного кавалера. Эдакий ладный, прямой — сейчас, правда, он развалился на стуле, но я говорю вообще, — широкоплечий малый лет под тридцать, с таким профилем, который, по-моему, но надо будет все-таки уточнить у Дживса, называется байроническим. Словом, помесь поэта с чемпионом по кик-боксингу
Вы бы не удивились, узнав, что этот Эсмонд Хаддок — автор венка сочных и темпераментных сонетов, за которые его высоко ценили в Блумсбери,[63] — в нем с первого взгляда видно было человека, который не хуже прочих способен рифмовать «кровь» с «любовью». Не удивились бы вы и тому, что недавно он одним ударом завалил быка. Вы бы просто подумали: ну и осел же этот бык, что связался с парнем, имеющим такой внушительный объем грудной клетки!
А вот что вызывало изумление, это что подобный супермен имел, по свидетельству Тараторки, привычку кротко слушаться своих теток. Если бы не Тараторкины показания, я бы сказал, что рядом со мной за столом сидит племянник, способный противостоять злейшей из теток, и она у него по струнке ходит. Хотя, конечно, по внешнему виду не всегда можно правильно судить. Немало есть таких молодцов, на портретах в печати — эдакий властный, авторитетный мужчина с курящейся трубкой в зубах, а никнет, как копировальная бумажка в машинке, под взглядом престарелой родственницы.
Эсмонд Хаддок налил себе портвейна, и в столовой наступила минута молчания, как обычно бывает, когда два сильных мужчины, формально не представленные друг другу, остаются наедине. Он вдумчиво потягивал вино, а я сидел и не отрывал глаз от графина. Здоровый был такой графин и полный — под завязку.
Сначала хозяин не начинал разговора, а просто молчал и пил. Вид у него, как я уже сказал, был задумчивый. У меня создалось впечатление, что он размышляет над каким-то серьезным вопросом. Наконец он нарушил затяжное безмолвие.
— Послушайте, — обратился он ко мне как-то растерянно. — Вот вы рассказали анекдот.
— Да, и что?
— Про двоих в поезде.
— Верно,
— Я немного отвлекся во время вашего рассказа и, кажется, чего-то недопонял. Вроде бы двое мужчин едут в поезде, и поезд остановился на станции, так?
— Так.
— И один сказал: «Это Гатвик», а другой тип сказал: «Надо бы выпить». Правильно?
— Не совсем. Поезд остановился на станции Торнвик, а этот тип сказал, что, по его мнению, в тот день был понедельник.
— А на самом деле был не понедельник?
— Да нет же, дело в том, что они оба были глухие. Ну, и когда один сказал: «Это Гатвик», второй решил, что он говорит: «Вторник», — и ответил: «Я тоже». Вернее, нет, не так…
— Понимаю. Очень смешно, — сказал Эсмонд Хаддок. Он снова налил себе и, должно быть, при этом заметил мой страстный, жадный взор — наверно вот так голодный волк разглядывал бы встречного русского крестьянина. Эсмонд Хаддок вдруг встрепенулся, будто спохватился, что поступает не совсем по правилам.
— Послушайте, — произнес Эсмонд Хаддок, — а вам никак нельзя предложить стаканчик?
Я понял, что наша застольная беседа наконец-то приняла правильное направление.
— По правде сказать, — говорю, — я бы не отказался попробовать. Интересно все-таки, что это за штуковина. «Виски» называется? Или «кларет», или как его там еще?
— Портвейн. Вам наверно не понравится.
— Отчего же. Я думаю, может, и понравится.
И уже минуту спустя я мог положа руку на сердце объявить, что мне действительно понравилось. Это был отличный старый портвейн, ядреный и насыщенный, и вопреки голосу здравого рассудка, напоминавшему, что его следует пить маленькими глоточками, я разом опрокинул всю заздравную чашу.
— Уф-ф, хорош, — произнес я.
— Да, считается, что неплохая марка. Еще?
— Благодарю.
— Я тоже выпью еще стаканчик. Бывает пора, когда человеку необходимо подкрепиться, как я убедился на собственном опыте. «Для наших душ настали дни суровых испытаний».[64] Знаете такое выражение?
— Нет, это что-то новенькое. Сами сочинили?
— Слышал где-то.
— Сказано в самую точку.
— По-моему тоже. Еще?
— Благодарю.
— И я к вам присоединюсь. Сказать вам одну вещь?
10. Заказ 2054 289
БРАЧНЫЙ СЕЗОН
— Валяйте.
Я дружественно подставил ухо. Три кубка славного напитка исполнили меня добрым расположением к хозяину дома. Не помню, чтобы я когда-нибудь раньше с первой встречи проникался к кому-нибудь такой симпатией. И поэтому, коль скоро ему пришла охота поделиться со мной своими заботами, — пожалуйста, я готов слушать, как хороший бармен давнего ценного клиента.
— Я потому упомянул «для наших душ дни суровых испытаний», что как раз с такими днями я сам сейчас столкнулся. Моя душа охвачена терзаниями, знаете ли. Еще портвейна?
— Благодарю. Оказывается, это хитрая штука, начнешь пить, и входишь во вкус. Так почему же твоя душа охвачена терзаниями, Эсмонд? Ты не возражаешь, чтобы я звал тебя Эсмондом?
— Мне самому так даже больше нравится. А я давай буду звать тебя Гасси.
Такое неожиданное предложение, естественно, поразило меня самым неприятным образом, так как на мой вкус из всех мыслимых имен хуже Гасси нет. Но я тут же спохватился и сообразил, что в роли, за которую я взялся, приходится испытывать, наряду с радостями, также и огорчения. Мы осушили стаканы, и Эсмонд Хаддок наполнил их снова. Королевское гостеприимство, я бы сказал.
— Эсмонд, — говорю, — я бы сказал, что ты по-королевски гостеприимный хозяин.
— Спасибо, Гасси, — отвечает он. — А ты по-королевски любезный гость. Но ты спрашиваешь, почему моя душа охвачена терзаниями? Я тебе отвечу, Гасси. Только сначала я должен сказать, что мне нравится твое лицо.
На это я заметил, что и мне его лицо тоже нравится.
— У тебя лицо честного человека, — продолжал он развивать свою мысль.
Я сказал, что у него тоже.
— Я с первого же взгляда понял, что такому лицу можно доверять. То есть, ты внушаешь мне доверие.
— Ну, ясно.
— А то бы, в противном случае, я бы тебе нипочем не доверился, если ты меня понимаешь. Дело в том, что сказанное мною тебе не должно пойти дальше, Гасси.
— Ни на полшага, Эсмонд.
— Так вот. Причина, по которой моя душа охвачена терзаниями, состоит в том, что я всеми фибрами моего существа люблю одну девушку, а она дала мне отставку. У любого душу охватят терзания, разве нет?
— Еще бы.
— Ее имя… Но, разумеется, называть имена я не буду.
— Конечно.
— Это не по-джентльменски.
— Ясное дело.
— Просто скажу, что ее зовут Кора Перебрайт, Кора Таратора, как называют ее близкие. Ты, естественно, с ней не знаком. Помню, когда я упомянул, что ты приедешь сюда, она сказала, ссылаясь на общих знакомых, что ты — первостатейный обормот и в сущности псих ненормальный, хотя сама она тебя никогда в глаза не видала. Ты, правда, можешь знать ее по фильмам. В кино она известна под именем Коры Старр. Видел ее?
— А как же:
— Ангел в образе человека, ты не находишь?
— Без сомнения.
— Вот и я так думаю, Гасси. Я влюбился в нее задолго до того, как мы познакомились. Я часто ходил на фильмы с ее участием. И когда старик Перебрайт, здешний священник, сказал как-то, что к нему приезжает племянница и будет вести его дом, и что она только-только из Голливуда, я спросил: «Вот как? Кто же это?» — а он ответил: «Кора Старр», — я едва на ногах устоял, Гасси, поверь.
— Верю, Эсмонд, конечно, верю. Продолжай же. Ты меня страшно заинтриговал.
— Вскоре она приехала. Старик Перебрайт нас познакомил. Взоры наши встретились.
— Ну, ясно.
— И не прошло двух дней, как мы переговорили и пришли к общему мнению, что мы — родные души.
— Но потом она дала тебе от ворот поворот?
— Да, потом она дала мне от ворот поворот. Но вот что я тебе скажу, Гасси. Хоть она и дала мне от ворот поворот, все равно она — путеводная звезда моей жизни. Мои тети… Еще портвейна?
— Благодарю.
— Мои тети, Гасси, постараются заморочить тебя баснями, что будто бы я люблю мою кузину Гертруду. Не верь ни единому слову. Вскоре после того как Таратора дала задний ход, я поехал в Бейсингсток и пошел там в кино, и в том фильме был один малый, его отвергла любимая девушка, а он, чтобы она подумала хорошенько и пересмотрела свое решение, начал увиваться за другой.