— Езжайте, не откладывая.
— Времени довольно, сэр. Я смогу добраться до этого магазина задолго до закрытия. Я думаю, мне надо сначала еще заехать к мистеру Фитлуорту, известить его о том, что произошло, выгрузить ваши вещи и предостеречь насчет вашего скорого прибытия.
— «Предостеречь» — подходящее слово?
— Мне следовало сказать «предуведомить», сэр.
— Но только особенно в любезностях не рассыпайтесь. Минуты летят, помните. Брошь должна попасть в руки адресата сегодня вечером. Наилучшим вариантом было бы, чтобы подарок лежал у ее прибора, когда сядут ужинать.
— Я, вне всякого сомнения, сумею возвратиться в Стипл-Бампли ко времени ужина, сэр.
— Ну и отлично, Дживс. Я знаю, что вы обернетесь вовремя. Первая остановка — Боко. А я тем временем еще немного пошарю здесь. Есть какая-то вероятность, хотя и ничтожная, что я мог выронить эту штуковину на траву. Не помню точно, как на меня подействовало зрелище пожара, но, конечно, я на месте не сидел, а бегал, дергался и подпрыгивал достаточно, чтобы из карманов выскакивали пакеты.
На самом деле я так не думал. Я придерживался своей первоначальной теории, что потерял брошь, спасая маленький чемоданчик. Но в таких ситуациях хочется перевернуть каждый камень и пройтись по каждой тропе.
Поэтому я стал шарить вокруг по всему газону и даже перетрогал все камни на альпийской горке. Ничего — как я и ожидал. Довольно скоро я это дело бросил и зашагал в сторону Боко. Уже у самой его калитки я вдруг услышал треньканье велосипедного звонка. Удивительная у здешних жителей склонность, подумал я, только и делают, что разъезжают на велосипедах, названивая в звонок. Смотрю, а это Нобби.
Я пошел ей навстречу, потому что именно ее я и хотел сейчас увидеть. Мне надо было поговорить с нею о Сыре и его сердечных делах.
ГЛАВА 12
Нобби грациозно соскочила с велосипеда, приветливо улыбнулась. Со времени нашей последней встречи она успела смыть дорожную пыль и сменить туалет и выглядела изрядно и элегантно. Зачем ей это понадобилось когда предстояла встреча веет только с субъектом г латунных фланелевых брюках и свитере с круглым воротом, обвисшим вокруг шеи, не могу себе представить, но такой уж они народ, женщины.
— Привет, Берти, — сказала она. — Пришел к Боко с добрососедским визитом?
Я ответил, что так оно и есть, более или менее, но сначала мне нужны две минуты ее драгоценного времени,
— Послушай, Нобби, — начал я.
Разумеется, она не стала слушать. Я не встречал еще девушек, которые слушают. Скажешь «послушай» любой представительнице нежного пола, а она воспримет это слово как знак, что ей надо немедленно заговорись самой. Но по счастью, Нобби заговорила на ту самую тему, которую я хотел с ней обсудить, и поэтому такого уж страстного желания съездить ей кирпичом по голове я не испытал.
— Чем это ты так разъярил Сыра, Берти? — спросила она. — Я сейчас встретила его на дороге и спросила, не видел ли он тебя, а он стал весь малиновый и заскрежетал каждым зубом. Никогда еще не видела такого самовоспламеняющегося полисмена.
— Он тебе ничего не объяснил?
— Нет. Только еще энергичнее заработал педалями; словно участвовал в семидневной велосипедной гонке и вдруг увидел, что отстал от лидера. А что случилось?
Я мрачно ткнул ей в плечо указательным пальнем
— Нобби, — говорю, — произошло некоторое недоразумение, В результате неблагоприятного сечения… нет, как его?.. стечения обстоятельств Сыр теперь относится ко мне с подозрением. В его дурацкую голову запала мысль, что я приехал сюда с целью увести у него Флоренс.
— А на самом деле?
— Моя дорогая юная заноза, — проговорил я с чувством. — Ну кому захочется уводить Флоренс? Ты подумай своим умишком. Но, как я уже сказал, из-за этого злосчастного стечения он заподозрил худшее.
Я в нескольких сжатых словах описал ей ситуацию, включая приезд Лохинвара, и когда кончил описывать, она произнесла одну из тех дурацких реплик, которые укрепляют мужчину в убеждении, что женский пол как таковой надо запретить:
— Ты бы сказал ему, что отрицаешь свою вину. Я раздраженно цыкнул зубом.
— Как будто я не говорил ему, что отрицаю свою вину. Да только он мне не поверил, И продолжал распаляться; достигнув под конец такого градуса по Фаренгейту, что кажется, еще мгновение, и он меня арестует. И кстати, ты могла бы предупредить меня, что он работает полицейским.
— Упустила из виду.
— Этим ты избавила бы меня от неприятного потрясения. Когда я услышал, что кто-то зовет меня по имени, обернулся и увидел, что он катит ко мне на велосипеде в полной амуниции деревенского полисмена, меня чуть родимчик не хватил.
Нобби рассмеялась, но это был сольный смех. В сложившемся положении я был совсем не расположен составить с ней дуэт.
— Бедняга Сыр!
— Так-то оно так, но…
— По-моему, это очень даже мужественное решение — самому зарабатывать себе на жизнь, а не сидеть на коленях у богатого дядюшки и получать подачки из его кармана.
— Согласен, но…
— А Флоренс не согласна. И это забавно, ведь внушила-то ему такие мысли она. Толковала про социализм, заставляла читать Карла Маркса. А Сыр очень внушаемый.
Это правда. Я вспомнил, как в Оксфорде один человек обратил Сыра на какое-то время в буддизм. Возникли всякие затруднения с администрацией, так как он сразу же перестал посещать факультетские молебны, а вместо них предавался медитации под ближайшим кустом, который можно было толковать как молитвенное дерево.
— А теперь она вне себя, говорит, что глупо было с его стороны понять ее буквально.
Нобби сделала паузу, чтобы еще немного посмеяться, и я воспользовался возможностью вставить словечко со своей стороны:
— Вот именно. Она вне себя, и как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Сыр — зеленоглазое чудовище, Сыр, который становится малиновым и скрежещет коренными зубами при упоминании моего имени, — с этим я еще готов мириться. Не то чтобы это было так уж приятно — постоянно сознавать, что силы охраны порядка скрежещут на тебя зубами, но с годами научаешься принимать как тихую погоду, так и ветреную. Но я боюсь, что Флоренс к нему охладевает.
— С чего ты взял?
— Она со мной только что говорила о нем. При этом употребила выражение «ослиное упрямство», призналась, что все это ей чертовски надоело, и она просто не знает, что делать. И вообще я бы сказал, она произвела на меня впечатление барышни, которая вот-вот даст своему милому отставку и возвратит колечко и подарки. Чуешь, чем это мне грозит?
— Ты намекаешь на то, что, если она расстанется с Сыром, ей может прийти в голову снова взяться за тебя?
— Да, я намекаю именно на это. Надо мной нависла страшная угроза. В результате еще одного кошмарного сечения… то есть стечения, мои акции у нее в настоящее время поднялись на ужасающую высоту, и в любой момент может произойти все что угодно.
Я коротко описал Нобби происшествие со Спинозой и «Сплином и розой». Она выслушала и задумалась.
— Знаешь, Берти, — промолвила она, помолчав, — мне всегда казалось, что изо всего множества своих женихов Флоренс на самом деле хотела выйти за тебя.
— О, Боже!
— Сам виноват, что ты такой симпатичный.
— Возможно, да что теперь сделаешь?
— Но все-таки я не понимаю, из-за чего ты так нервничаешь? Если она сделает тебе предложение, просто залейся нежным румянцем и взволнованно произнеси: «Мне так ужасно жаль! Ты сделала мне самый большой комплимент, какой может женщина сделать мужчине. Но это невозможно. Останемся, как до сих пор, друзьями, ладно?» И все дела.
— Ничего подобного. Ты что, не знаешь Флоренс? Станет она делать предложение, дожидайся. Она просто оповестит меня, что наша помолвка опять в силе, как гувернантка оповещает своего воспитуемого, что он обязан доесть шпинат. И если ты воображаешь, что у меня хватит характера выйти против нее с nolle prosequi…[118]
— С чем?
— Это у Дживса такая присказка. Означает: «На-ка, выкуси». Так вот, если ты воображаешь, что я способен за себя постоять и послать ее куда подальше, то ты сильно переоцениваешь храбрость Вустеров. Нет, ее надо помирить с Сыром. Другого выхода нет. Послушай, Нобби. Вчера я написал тебе письмо, в котором изложил свой взгляд на Флоренс и просил тебя сделать все возможное, чтобы открыть Сыру глаза на то, что его ждет. Ты прочла его?
— От первой до последней строчки. Оно произвело на меня сильнейшее впечатление. Я и не подозревала, что у тебя такой живой повествовательный стиль. Напоминает Эрнеста Хемингуэя. Ты случайно не печатаешься под фамилией Хемингуэй?
Я отрицательно мотнул головой.
— Нет. Единственное, что я в жизни написал, это статью «Что носит хорошо одетый мужчина» для журнала «Будуар элегантной дамы», но она вышла под моей собственной фамилией. Я вот что хочу сказать: не обращай внимания на мое письмо. Теперь я всем сердцем — за этот брак. Желание спасти Сыра меня полностью оставило. Кого я стремлюсь теперь спасать, так это Б. Вустера. Так что будешь разговаривать с Флоренс, расхваливай Сыра на все корки. Пусть поймет, какое сокровище ей досталось. А если ты имеешь на него влияние, постарайся его уговорить, чтобы он бросил эту дурацкую затею с полицией и согласился выставить свою кандидатуру в парламент, как того желает дама его сердца.
— Я бы дорого дала, чтобы увидеть, как Сыр заседает в парламенте.
— Я бы тоже, если это наладит их отношения.
— То-то будет фантастическое зрелище!
— Вовсе не обязательно. Среди наших законодателей есть идиоты и похлеще. Их там полным-полно. Его они, наверное, выдвинут в министры. Так что ты уж постарайся Нобби.
— Сделаю, что смогу. Но Сыра довольно трудно переубедить, если его мысли приняли определенное направление. Помнишь глухого аспида?
— Какого еще аспида?
— Ну, этого, который затыкал уши и не слушал заклинателей, как они ни лезли вон из кожи, чтобы его заклясть.