Кстати, Гарри оказался не сумасшедшим, а вполне нормальным и к тому же совершенно трезвым молодым водопроводчиком.
Ну и так далее и тому подобное… Таких историй можно привести еще пару дюжин — читай соответствующие книжки — и все узнаешь…
Однако Алена не походила на читательницу подобных книжек, а, напротив, производила впечатление здравомыслящей молодой женщины.
К тому же не в правилах Светловой было отмахиваться от того, о чем нормальный человек говорит с очевидной искренностью.
Алена, конечно, может неправильно интерпретировать то, что видела, но какое-то рациональное зерно должно же быть в том, о чем она говорит?
Например, никто не смог еще опровергнуть способность людей предчувствовать всякого рода грозящие им или их родным катаклизмы.
На этом, собственно, и основываются наиболее рациональные толкования историй о призраках-предсказателях. Якобы некое представшее очам «явление» несет в себе информацию о том, что еще не случилось, но может скоро случиться.
Возможно, это случаи, когда подсознание получает некое сообщение о том, что должно случиться, а сознание пытается придать ему форму.
Вполне возможно, что для представителей нескольких поколений одной семьи, высоко ценящих принадлежность к своему роду и дорожащих ею, предчувствие традиционно принимает форму некоего явления, уже существующего в мифах этого семейства. А время придает этой вере особую достоверность.
Ведь в случае с Глинищевыми речь идет ни мало ни много о парочке столетий.
А вот что касается предчувствий… То гнетут они Алену отнюдь не напрасно.
Если Ропп и вправду «сработал» на криминальную «Наоко», отравив по их заказу Хованского, а Глинищева оказалась свидетелем, то выводы напрашиваются сами собой!
Вспомнив наконец, что лифт не работает, Светлова вздохнула и стала спускаться пешком.
На лестнице было полутемно и тихо.
Только звук ее собственных шагов.
Осторожно, старательно глядя под ноги, Анна все-таки прибавила шагу — надеясь-таки попасть на свою гимнастику.
Неожиданно легкое странное пощелкивание привлекло ее внимание. Анна подняла голову: в светлом проеме окна она увидела вдруг согбенную старческую фигуру!
Мгновение — и старик исчез.
Свят-свят… Светлова невольно перекрестилась.
Померещилось?
Показалось!
Но это противное мерзкое пощелкивание… напоминающее треск старческих суставов. Она ведь совершено ясно слышала его!
И ведь точь-в-точь семейное привидение рода Глинищевых…
Старик.
Смотри описание у Михаила Юрьевича Лермонтова.
Или все-таки ей померещился старик Ропп?
Однако это уже слишком…
Кто бы ни был — ну, не дают ей, Светловой, выйти из игры! Не дают спокойно принимать ее витамины…
Она не хотела трогать этого Роппа… Связываться с киллером «Наоко» — себе дороже.
Но старик сам проявляет инициативу.
Светлова поехала к Алене Глинищевой по просьбе ее мужа потому, что, во-первых, не выведать, не узнать, что же с ней происходит, — это было выше Аниных сил. Проклятая «любознательность»!
И кроме того, она обязана — просто обязана была предупредить замороченную своими фамильными призраками Глинищеву, что той следует быть очень осторожной. Как говорила одна женщина, прожившая жизнь рядом с кладбищем: бояться надо живых, а не мертвых.
Все! Анна предупредила.
Но дальше — ни-ни. Все, что Анна могла сделать, — она сделала.
Но…
Конечно, не дело отмахиваться от того, о чем нормальный человек говорит с очевидной искренностью…
Однако еще труднее отмахнуться от того, что видела собственными глазами!
«Мертвая фигура!» — Светлова вздрогнула, припомнив эти слова. — Как это сказано… точно. Точнее передать ощущение от того, что она видела, было бы невозможно.
Глава 10
Коллекция Ладушкина тянула в сумме лет на восемь. За незаконное хранение. Это было его тайное хобби. Гоша держал свою «коллекцию» в специальном шкафу-сейфе на даче, всегда тщательно этот шкаф запирал и, как полагается, убирал ключ подальше от детей. Поскольку Генриетта в его понятии была сущим ребенком, к тому же капельку сумасшедшим ребенком, то он держал ключ подальше и от нее.
Но теперь Ладушкин был далеко, в Париже…
И Генриетта достала этот обычно запретный для нее ключ.
Кое-что, конечно, об экспонатах «коллекции» она от Ладушкина знала.
Коллекция ведь особенно хороша, когда ею можно похвастать, а такого рода собрание решишься демонстрировать не перед всяким.
И Ладушкин, абсолютно уверенный, что ветер свистит в рыжей и хорошенькой головке его жены и мало что там при таком-то сквозняке застревает, любил порассказывать Генриетте о своих экспонатах.
Как говорится, в час уютного семейного досуга, когда за окном падает снег, а на даче жарко пылает камин, любил Ладушкин подоставать из шкафа-сейфа то, что в нем хранилось…
Протрет любовно фланелькой портрет и опять убирает на место.
Ну, кое-что расскажет… А Генриетта рядом. Глядит и слушает.
Собственно, в женщинах Ладушкин особо ценил эту внимательность во взоре, это собачье заглядывание в глаза, когда смотрит и будто все понимает… Ну а не понимает, так все равно ловит каждое слово.
Вот так и ловила долгими зимними вечерами Генриетта каждое слово Ладушкина.
А теперь вдруг пришло время припомнить хоть что-нибудь из того, что наловилось.
Вот это «ПСМ». Самозарядный, значит… Выключаешь предохранитель, и происходит взведение курка…
Скорострельность — тридцать выстрелов в минуту…
Нетяжелый, удобный. Щечки рукоятки изготовлены из легкого сплава…
Генриетта осторожно дотронулась до прохладных «щечек».
Впрочем… Зачем ей тридцать выстрелов в минуту?
Ни к чему… Право слово, ни к чему.
Надув губки, она скептически смотрела на «ПСМ».
К тому же какой-то он слишком маленький, не внушительный, не произведет впечатления.
Ей-то нужен такой, чтобы «произвел впечатление».
Генриетта изучала подходы к офису «Наоко».
Подходы были… Шансов воспользоваться ими — ноль.
Попытку взять в заложники кого-нибудь из руководства Генриетта отмела сразу. Ее уложат на асфальт, носом в осеннюю лужу, как только она сделает первый шаг в направлении этого самого руководства, выходящего из автомобиля…
В результате долгих и убивающих надежду на шанс наблюдений Генриетта остановила свой выбор на молодом человеке, практически ежедневно покидавшем офис ради обедов в ресторане «Золотой век», располагавшемся неподалеку от офиса, и возвращавшемся после этих обедов неизменно к своему рабочему месту.
Обедал он обычно в обществе какого-нибудь господина — не из «Наоко»! — и обычно всякий раз нового. Очевидно, ресторан был местом, где молодой человек назначал встречи.
А вот возвращался он обратно в офис всегда один.
Между рестораном и офисом «Наоко» был узкий и довольно длинный проход между домами… Иногда в нем были прохожие. Иногда никого.
Если Генриетте повезет, то, может быть, там как раз не будет никого.
Она даже знала, как его зовут…
— Мартемьянов! — окликнул молодого человека кто-то из коллег, когда тот выходил из своей машины.
Генриетта остановила свой выбор на «сорок пятом» не потому, что были какие-то более или менее серьезные причины, по которым она отдавала бы предпочтение «сорок пятому» перед другим оружием… Ибо за всю предыдущую жизнь предпочтения в этой сфере, несмотря даже на совместное бурное житье с Ладушкиным, у нее так и не сформировались.
Просто «сорок пятый» выглядел очень внушительно…
Попросту говоря, страшно.
Фразы типа «сорок пятый» — серьезная и мощная пушка», «сорок пятый» сделал свое дело», «мертвее не бывает», все, что застряло в мозгах от детско-юношеского чтения серии «Зарубежный детектив», и определило ее выбор…
Генриетта искренне надеялась, что застряли они в мозгах не только у нее… Все знают, что «и на седьмой день Господь сказал: «Ладно, Мерфи, твоя взяла!»
Накануне «дня икс» Генриетта не удержалась и, несмотря на всю свою смертельную обиду, позвонила Светловой — она все-таки решила дать еще один шанс на исправление «этой предательнице».
— Я даже не хочу спрашивать тебя, как в английском комедийном сериале, «есть ли у тебя план», — сухим и омерзительно ироническим тоном заметила Светлова, едва услышав в трубке ее «алло».
— А вот представь…
— Могу себе представить.
— Аня…
— Генриетта! Для меня это ничего не меняет. Я лично собираюсь смотреть телепередачу «Для будущих мам», — сухо заметила Светлова и положила трубку.
Генриетта снова набрала ее номер.
— А план у меня, кстати, есть! — И Генриетта позволила себе удовольствие первой бросить трубку.
— Ужас, — только и вздохнула Светлова, слушая гудки.
В узком, похожем на коридор, проходе между двумя зданиями, как в тоннеле, звук шагов раздается очень гулко…
Генриетта специально надела туфли на каблуках… Потому что, когда в пустынном переулке или во дворе сзади раздаются шаги, человек невольно оглядывается, хотя бы из опасения за свой бумажник, не говоря уже о жизни. А приближающийся сзади стук женских каблучков не должен был никого насторожить.
Генриетта не учла только одного… Не учла, что одиноко бредущий мужчина может оглянуться на звук женских шагов именно из интереса к собственно каблучкам, а не из опасения за свой бумажник.
Так оно и вышло.
Мартемьянов оглянулся.
Увидел рыжую, цокающую на каблуках дамочку в высшей степени приятной наружности и приятно ей улыбнулся.
Довольно криво улыбнувшись ему в ответ — на полноценную улыбку самообладания у нее не хватило, — Генриетта прибавила шагу, делая вид, что хочет его обогнать. Но, поравнявшись с менеджером, вместо того чтобы его обходить, попыталась — будто бы! — кокетливо взять его под руку.
Но не взяла… А приставила к его боку завернутый в шелковый шарфик пистолет.
Мартемьянов перестал улыбаться и как-то несколько огорченно — впрочем, надо сказать, без особого удивления — взглянул на Генриетту.