Единственное его алиби — это то, что он в Париже. Но именно это и невозможно привести в качестве алиби, ибо он нелегал и никаких доказательств того, что он пересек границу, нет.
Для скрывающегося Ладушкина — это хорошо, для Ладушкина, пожелавшего бы доказать свою непричастность к отравлению Хованской, — из рук вон плохо.
В общем, и Светловой, получается, исходя из Гошиных интересов, не имеет смысла настаивать на этой версии.
— То есть… Насколько я понял из ваших сумбурных объяснений, вы считаете, что «Наоко» заказало убийство депутата Хованского, потому что он угрожал компании разоблачениями? — поинтересовался менеджер Мартемьянов, внимательно и терпеливо, как малое дитя, выслушав Генриетту.
— Считаю.
— И из-за этого вы меня похитили?
— Из-за этого.
— Что это вам дает?
— Я хочу вернуть своего мужа.
— Любопытный способ…
— Уж какой есть. Если вы напишете в признании, что «Наоко» наняло этого старика Роппа, с моего мужа будут сняты обвинения.
Менеджер среднего звена Мартемьянов задумчиво и с явно возросшим интересом смотрел на Генриетту.
— Знаете, — наконец сказал он, — если бы у меня была такая жена, я бы, пожалуй, вообще отказался от охраны.
— Да?
— И готовите вы — повторюсь — очень и очень недурно.
— Благодарю. Вы меня совсем захвалили.
— А ваша глупость необъяснимым образом компенсируется вашей преданностью. Хотя, казалось, это отнюдь не взаимозаменяемые качества.
— Чего?
— Нет, что-то в вас, безусловно, есть… Возможно, мое первоначальное мнение было ошибочным, и вашему мужу как раз повезло. Впрочем, возможно, я просто устал от сомнений, связанных с этим аспектом взаимоотношений мужчины и женщины…
— Каким таким аспектом?
— Ну, видите ли… Это минус обеспеченной жизни, беда богатых мужчин: никогда им не узнать, любят тебя или твои деньги. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Послушайте, дорогая…
— Никакая я вам не дорогая!
— Ну хорошо, не дорогая… Не хочется из уважения к даме употреблять антоним…
— Какой еще антоним?
— Видите ли… Антоним слова «дорогая», уж извините, «дешевая».
— Но-но!
— Тем не менее один маленький, но существенный вопрос…
— Какой еще вопрос?
— Если я на сто процентов докажу вам, что нашей компании не имело никакого смысла способствовать переходу в иной и лучший мир этого Федора Федоровича Хованского… вы оставите меня в покое?
— А как вы это докажете?
— Это уже другой вопрос… Ответьте вначале на первый. Если я это вам докажу, вы оставите меня в покое?
Генриетта некоторое время мрачно вглядывалась в глаза Мартемьянова, словно отыскивая в них подтверждение подвоха.
Ничего такого ей обнаружить не удалось: глаза были голубые… Совершенно голубые. Ну просто бубликами торговать с такими глазами, а не нефтью.
— Оставлю, — наконец так же мрачно пообещала Генриетта.
— Точно?
— Я оставлю вас в покое. Доказывайте.
Глава 13
Небольшой, но идеально отреставрированный — с иголочки! — особняк — вотчина «Наоко», хорошенький, как конфетка, поблескивал темными тонированными окнами.
Прямо над ним — все для богатых, для новых хозяев жизни! — в Замоскворечье горел тонкий яркий новенький месяц и сияло несколько ярких, будто специально начищенных звездочек.
Причем вокруг небо было обложено тучами, а над «Наоко» — как по заказу… Словно и тут заплатили кому нужно.
Генриетта остановила машину и сняла с менеджера среднего звена Мартемьянова наручники.
Когда они щелкнули — у нее сердце покатилось куда-то к пяткам.
«Какая же я дура… — только и пролепетала она про себя. — Что же я, идиотка, делаю?! Как я могла ему поверить?!»
— Ну, вы выходите? — Мартемьянов открыл дверцу машины.
— Я?
— Ну, вы, разумеется! Или в машине есть еще кто-нибудь?
Генриетта набрала в легкие побольше воздуху, как перед прыжком в воду…
Она еще может спасти себя… Пока он не сдал ее охранникам… Двигатель не выключен — дать по газам и скрыться в переулках… И пусть себе проваливает: ну, не получилось ничего с письменными показаниями — и не получилось… Придумает что-нибудь еще…
— Знаете, здесь не жарко! — возмутился менеджер среднего звена, поднимая воротник плаща. — Может, вы все-таки поторопитесь, мадам? Вы похитили меня без моего гардероба… А тут, на воле, пока я томился в ваших застенках, кажется, совсем зима наступила!
Собравшись с духом, Генриетта высунула ногу из машины — и тут же под ней хрустнул тонкий лед.
И туфля сразу же наполнилась ледяной водой… Что и говорить, это она умела — остановить машину в самом неподходящем мечте, а точнее, прямо в луже! Причем по закону подлости там, где выходил Мартемьянов, блин, сухо, а где она…
Так, хлюпая полной водой туфлей и умирая от страха, она и поплелась вслед за менеджером среднего звена к офису «Наоко».
Зато Мартемьянов теперь шагал бодро. Можно даже сказать, весело.
«А что ему теперь печалиться… — тоскливо подумала Генриетта, — считай — освободился…
Только сейчас кликнет — и повяжут Генриетту, упрячут в каталажку за киднеппинг. И будет у дочки мама уголовница, и Ладушкин сгинет, пропадет… Выручать его больше некому.
Причем ведь сама своими руками освободила менеджера!»
— Что-то вы прямо еле ноги передвигаете? — недовольно оглянулся Мартемьянов. — Мы с вами все-таки не на прогулку вышли в парк!
— Да иду я, иду… — вздохнула Генриетта.
Они зашли в офис «Наоко» не с парадного входа, а откуда-то сбоку… Мартемьянов открыл дверь своей магнитной картой.
— Только очень тихо! — прошептал он, ведя Генриетту по каким-то коридорам и лестницам. — Здесь, разумеется, как вы понимаете, есть охрана…
— Да я и так… не дышу… — сдавленным от страха голосом просипела Генриетта.
— Ну-с, голубушка, милости просим… Это, так сказать, мое рабочее место. Присаживайтесь!
Мартемьянов наконец радушно усадил Генриетту перед монитором и включил компьютер.
— Ну вот, глядите… Если у вас глаза есть, все и увидите!
Мартемьянов пощелкал мышкой, и перед Генриеттой предстало то, что без преувеличения можно было бы назвать «досье». Здесь были даже снимки, запечатлевшие довольное лицо Федора Хованского в разные минуты его жизни — одного или в компании с разными людьми, мужчинами, но главным образом все-таки с женщинами. Причем это были явно минуты веселья и радости, а отнюдь не печали.
Однако основу досье составляли все-таки цифры…
В общем, это было похоже скорее на книгу расходов какой-нибудь домохозяйки: столько-то потрачено на «Тайд»… столько-то — на маргарин… Причем «Наоко» вела свои расходы на депутата именно с такой же скрупулезностью.
— А вот здесь, обратите внимание, зафиксированы проплаты заграничных поездок… Ну, понимаете теперь, что к чему?
— Кажется, понимаю… — изумленно ахнула Генриетта.
— Да тише вы! Разахались…
— Понимаю, понимаю! — изумленным шепотом повторяла рыжая. — Какой же вы все-таки аккуратный!
— Да уж… — скромно согласился менеджер. — Деньги любят счет… старая мудрость.
— Ага! — Генриетта просто впилась глазами в экран монитора.
— Обратите внимание, как господин депутат любит путешествовать… Разумеется, наша компания приветствует в людях эту тягу к познанию мира. Но обратите внимание, мы при этом всегда проплачиваем турагентствам со своего счета. Чтобы было понятно и дураку… Кто ему платит, тот его и танцует.
— Да он у вас прямо как при коммунизме жил! — подивилась Генриетта. — Получается, вообще сам ни за что не платил… Все вы?
— А то! — поддакнул довольно Мартемьянов. — И сами подумайте, дубовая вы голова, ну зачем нам «заказывать» человека, который ест с руки? Зачем убивать такого? Столько денег вложено… Строго говоря, мы понесли убытки и скорбим.
— Понимаю, понимаю…
— Вот, пожалуйста… — Мартемьянов выделил строчку на мониторе. — Совсем свежие расходы. Буквально накануне печальной кончины Федора Федоровича Хованского. Извольте… Поездка в Мюнхен… Ненадолго… всего на три денька. Не слишком большой расход… конечно, мы не обеднеем, но все же…
— В Мюнхен?
— Ну да… видите, это стоимость авиабилетов…
— А что он там делал?
— Вот уж не знаю, милая… Я ведь не сыщик. Я менеджер. Вы поймите, это же не компромат… Компромат на рабочем месте в компьютере не держат. Это просто общие сведения — для общего впечатления, так сказать… Чтобы в делах был порядок… Ведь Федор Федорович Хованский у нас не один такой, сами понимаете…
— Да уж, наверное… — вздохнула Генриетта.
— Ну как? Это вас убеждает?
— Убеждает…
— Ну вот, я же вам говорил… «Сорок пятый», милая, — это анахронизм. Все проблемы в этом мире следует решать с помощью слов и денег.
В это время в коридоре включился свет, и по полу загрохотали десантные ботинки.
Выключать компьютер было уже поздно — тот, кто шел по коридору, наверняка уже видел свет, струившийся из-под двери.
— А ну быстро… прячьтесь!
Затолкав Генриетту под стол, Мартемьянов как ни в чем не бывало развалился в кресле и защелкал мышью.
— Кто тут?
Дверь распахнулась, и в комнату просунулась голова бдительного охранника.
— A-а… Это вы, Владилен Георгиевич… — пробормотал он. — Задержались на работе?
— Задержался, как видите.
— Да уж вижу…
В это время Генриетта от ужаса икнула под столом.
— Вспоминает вас, видно, кто-то! — ухмыльнулся охранник.
— Да уж… когда такие переработки…
Охранник понимающе кивнул и повернулся, чтобы продолжать обход.
И вдруг что-то вспомнил и удивленно воззрился на Мартемьянова.
— Но вы… Вы же… — Он изумленно поглядел на менеджера. — Вы же исчезли?!
— Не совсем. — Мартемьянов, изображая большую занятость, щелкнул мышкой. — Не совсем исчез. Просто я ненадолго отлучался.
— А-а… — Охранник удалился, переваривая явно непосильную для мозга информацию. — Отлучались, стало быть…