— Но у нее родился ребенок.
— Когда?
— Я точно не знаю.
— Возможно, это не его ребенок?
— Не его?
— Нет, это удивительно! Видите ли, насколько я знаю, Алеша Глинищев более всего жалел, умирая, что у него не остается детей и линия рода на нем прерывается.
— Но он мог не знать, что в России у него родился ребенок?
— Возможно… Когда же родился этот ребенок? Не знаете?
— Увы, не знаю.
— Однако… если у Алеши остался ребенок, — пробормотала Витенгоф, — я, конечно, перепишу свои мемуары. Потому что утверждение, что у Алексея не осталось потомков, неверно… Я не хочу никого вводить в заблуждение. Когда же все-таки родился этот ребенок? Аня, вы узнаете это для меня?
— Я постараюсь.
— Уж не обессудьте — поработайте вместе со мной над моими мемуарами!
— Софья Кирилловна…
— Да, моя милая?
— Извините, я, как уже призналась, не дочитала их все-таки до конца… Вы уж меня простите. Но вы случайно… — Светлова пристыженно умолкла.
— Да говорите же! Не миндальничайте! — нахмурилась Витенгоф. — Хотите спросить: не насочиняла ли старуха, чего никогда не бывало?!
— Ну, в общем… — покраснела Светлова. — Извините… но я… Правда, это очень важно… Все, что вы описали в своих мемуарах, действительно так и было?
— Что именно?
— Смерть Алексея Глинищева, и время его смерти, и то, что он так сожалел, что линия рода Глинищевых прерывается…
— Да… Я, видите ли, старалась быть подробной. Ничего не пропустить из тех дней… Тем более что я так плакала, когда он умер… Забыть это невозможно… Потом, разумеется, столько всего случилось… Вы и представить себе не можете, каким чудом посреди нашего скудного существования в эмиграции стало известие, что нотариусы разыскивают Кирилла Витенгофа, моего отца… Неожиданно свалившееся наследство — майорат в Пруссии. Мы уехали. Ну а потом столько всего в жизни было. Столетие, как известно, выдалось на редкость бурным. Однако сейчас, когда я пишу эти мемуары, я вспоминаю каждый из тех дней в Севастополе так ярко и четко… до малейших деталей! Возможно, это особенность стариковской памяти: чем дальше события, тем они отчетливее. А может быть, это моя детская влюбленность в Алешу сделала те дни незабываемыми. Удивительно, сколько произошло потом в жизни событий — и страшней, и ярче, и радостней… Многое забылось совсем. А вот это — как будто вчера.
— Софья Кирилловна…
— Да, голубушка?
— А вы сами верите в старика-проклятие?
— В каком смысле?
— Ну… что он может являться Глинищевым?
— Да что вы, дорогая моя! Нет, конечно… Нисколько.
— Но как же! Вспомните, что с Верой Алексеевной Глинищевой случилось!
— Да что с ней случилось-то?
— Ну как же? Увидела старика-проклятие ночью в углу спальни и на следующий день умерла.
— Ну уж, вы тоже скажете… Кто это вам такое порассказал? И не совсем все так было. Племянник паршивец у нее был — вот что с ней случилось. Подшутил над тетенькой. Наследство хотел поскорее получить. А тетенька уже вроде совсем на ладан дышала и с постели не вставала, а все никак не помирала! Ну, племянник и решил посодействовать — напугать старушку.
— Точно?
— Это мне Алеша так в детстве объяснял, чтобы я от страха не дрожала… Потому что от страха Вера Алексеевна Глинищева окочурилась, милая вы моя! А вовсе не от того, что «старик-проклятие» ей явился!
— Вы в этом уверены?
— Да что вы, не знаете, как это делается? «Пиковую даму» не читали? Много ли нам, старушкам, надо…
«Вот, оказывается, как! — Светлова слушала Софью Кирилловну и уже думала о своем: — Ай да Глинищевы… Видения видениями, а самые находчивые, вроде этого племянника, уже, оказывается, использовали семейное предание в собственных целях…»
Прощаясь, Софья Кирилловна задержала руку Светловой:
— Вы уж извините старую даму… Но у меня к вам тоже один вопрос… не очень корректный, наверное.
— Да?
— Никак не могу понять… Вы зачем, дорогая, ко мне все-таки приезжали? Неужели только ради того, чтобы сообщить о смерти Федора Хованского?
И Светловой пришлось все рассказать. От начала и до конца. Ведь известно, что старые дамы любопытны и у них есть время интересоваться подробностями.
Глава 19
По возвращении из Мюнхена Светлову ожидал «сюрприз».
— Представь, Ань, он чуть меня не укокошил! Если бы не «сорок пятый», оказавшийся, по счастью, под рукой — мы бы с тобой сейчас не разговаривали! Представляешь?! Даже не знаю, как его описать, старика этого… Инфернальный какой-то! Вместо физиономии — черный страшный провал, клянусь! Не преувеличиваю… Как будто в преисподнюю заглядываешь!
Светлова с некоторым — правда, хорошо скрываемым — недоверием слушала жарко повествующую о смертельном приключении Генриетту. О том, что «проклятие» перешло к активным боевым действиям, совершило дерзкое нападение на Генриетту и чуть не проломило ей черепушку, Светлова узнала от рыжей уже в Москве, по возвращении. И Генриетта сразу же приехала к ней в гости…
В Мюнхене телефонными звонками рыжая тревожить Аню не стала.
— Генечка… А может, на самом деле это был просто черный чулок, обтягивающий лицо? Ну, знаешь, такие обычно надевают налетчики и громилы, оставляя для глаз узкие прорези?
— Ты так думаешь?
— Понимаешь, при плохом освещении, в полутемном подъезде, когда воротник пальто поднят, а поля шляпы низко опущены, — запуганному человеку вполне может показаться, что вместо лица у этого старика черная дыра…
— Ну, не знаю, не знаю… — вздохнула Генриетта. — К тому же никакой я не запуганный человек! Понимаешь, Аня… Сила-то у него тоже была какая-то адская… Нечеловеческая! Так своей кувалдой размахался!
— Ну, видишь ли, Генечка, даже очень хрупкие люди, если их вывести из себя, способны…
— А кто его выводил-то?! Я его лично не выводила. Чего он ко мне заявился?
— В том-то и вопрос… — задумчиво произнесла Светлова. — Кто его вывел из себя? Чем? И почему он именно к тебе заявился? Точнее, три вопроса.
— Нет, ну ты подумай, Ань… Если бы дверь была деревянная, а не металлическая, он бы ее просто в щепки разнес!
— Ужасно… — поддакнула лицемерно Светлова. — А можно на нее посмотреть? Ведь отметины, наверное, остались какие-нибудь? Вмятины?
— А я ее уже заменила, чтобы соседи не судачили!
— Так быстро дверь поменяла?! Ну, молодец, Тенечка… Наш пострел везде поспел, — усмехнулась Аня. — И с расходами не посчиталась?
— Ну, знаешь, на нас и так, как Гоша в розыск попал, все косятся. А тут еще дверь стала — как после штурма Азова! Каждый мимо пройдет и что-нибудь да подумает. А я и так уже стала притчей во языцех в нашем доме!
— А ведь это значит, Генриетта, и следов никаких не осталось от этого нападения?
— В общем, да, — согласилась рыжая.
— То есть… Получается, никаких доказательств твоим словам нет… Так получается?
— Получается так, — вздохнула Генриетта. — Правда, жаль?
— А уж как мне жаль, ты и не представляешь.
«Старик… инфернальный, — думала Светлова, — жуткий… черная дыра вместо лица… словно из склепа вылез… Так-так… А что, если, дорогая Генриетта, ты все это сочиняешь? И никто на тебя не нападал? И все это — из того же ряда, что и «адский голос» на автоответчике?»
Все же нельзя сказать, чтобы на Анну не произвел вообще никакого впечатления рассказ Генриетты. Рыжая явно была напугана. А так привирать? Ну не настолько же Генриетта владеет актерским мастерством…
— Вот, Ань, погляди… Это он обронил, убегая!
Светлова взяла в руки розовую игрушку.
— Что это?
— Говорю же: старик обронил, убегая.
Светлова удивленно повертела в руках пластмассового утенка:
— Бред какой-то! Обезумевший от жажда убийства Некто, размахивающий смертоносной дубиной… и детская игрушка!
Анна еще раз оглядела розового утенка со всех сторон.
И вдруг нажала на розовый бок.
Пластмассовый бочок игрушки продавился…
А когда стал распрямляться — раздался щелчок.
Светлова вздрогнула — было ощущение, что рядом появился старик…
— Уф-ф… — Аня даже оглянулась… Никого! Она перевела дыхание.
Ничего не скажешь… Похожий. Очень похожий звук!
— Генриетта, — вдруг спросила она, — могло так случиться, что он не разглядел во время нападения твоего лица?
Генриетта задумалась.
— В общем, да… Могло. Я ведь к нему, по сути дела, и не поворачивалась лицом-то. Когда шла от лифта к своей двери, он спиной ко мне стоял, у окна. Да я и сама его черной рожей лишь мгновение «любовалась»… Он ведь сзади на меня напал! А уж что он разглядел — трудно сказать.
— Трудно? А насколько?
— Понимаешь… Я так от ужаса, наверное, глаза вытаращила, что в пылу борьбы и обознаться недолго. Ярость, она, знаешь, глаза застит. Даже привидениям. А он, прямо тебе скажу: ну совершено был рассвирепевший!
Генриетта распрощалась и помчалась к родителям навещать свою вконец заброшенную дочь.
«Почему призрак переключился на Генриетту?» — думала Светлова.
У привидений свои капризы?
Одно только «но»… Побеждает в наше время тот, кто владеет более обширной информацией.
На данный момент Светлова владела большей информацией, чем ее противник. Это случалось с ней нечасто, но сейчас это было именно так.
Эти данные Светлова получила в военном архиве.
«Глинищев Алексей Алексеевич, одна тысяча девятьсот двадцать второго года рождения, призван на военную службу в одна тысяча девятьсот сорок втором. Погиб…»
С мужчинами, прошедшими через армию, вообще проще… О них всегда можно узнать хотя бы самое главное. Дату смерти. И дату рождения.
— Значит, он одна тысяча девятьсот двадцать второго года рождения? — растерянно, изучив полученную справку, переспросила Анна архивистку.
— А что, тут неясно написано? — проворчала работница архива — пожилая сварливая женщина в огромных очках, собственноручно и вручившая Светловой эту справку. — Или вы начальную школу не заканчивали?