– За русских пить никогда не буду! Только за советских!
При этом сама тетя Марта в душе была настоящей диссиденткой. Именно она в 1970-е годы устраивала в своей мастерской в районе Чистых прудов на улице Жуковского концерты запрещенной бардовской песни. Я частенько бывал на этих концертах и до сих пор помню, как талантливый художник и поэт Евгений Бачурин под гитару исполнял свой знаменитый романс:
Ты крупица, я крупица,
Нас с тобою двое.
Из таких крупиц водица
Бережок намоет.
Зыбь песочком поиграет,
Пока не наскучит,
Господин хороший случай
Врозь не разбросает.
И погонит прочь из дому
К берегу иному.
Тебя влево, меня вправо,
Вот и вся забава.
В то время, когда наши соотечественники массово эмигрировали кто в Америку, а кто в Израиль, эта, казалось бы, наивная песенка звучала крайне злободневно. Если читать между строк, подтекст был таков: мы с тобой сейчас неразлучны, но может оказаться так, что жизнь разбросает нас, как песчинки, по разным континентам.
Окружение тети Марты также было наполовину диссидентским. По сцене Марта была хорошо знакома с замечательной певицей Ларисой Мондрус, уехавшей с мужем в Западный Берлин. Ее большим другом был эмигрировавший в 1972 году в Израиль, а оттуда в США художник Лев Збарский, муж знаменитой манекенщицы Регины Збарской. Теплые товарищеские отношения связывали ее с художником-нонконформистом Олегом Целковым, который в 1977 году по предложению властей покинул СССР и уехал во Францию. В середине 1980-х годов тетя Марта приезжала к нему в Париж, где с ней однажды приключилась забавная история. Некстати замешкавшись перед самым отъездом в Москву, она поняла, что опаздывает на поезд. На перроне тетю Марту ждала провожавшая ее жена Олега Целкова, статная красавица-блондинка актриса Тоня Пипчук, некогда ученица моего дяди, Петра Павловича Васильева. Поезд был готов вот-вот тронуться с места, когда Тоня, вскочив на подножку, заявила советскому проводнику: “Я – жена советского посла в Париже! Срочно остановите поезд! Едет заслуженная артистка Марта Цифринович!” И представьте, Тоне поверили и поезд остановили! Вот что значит русская актерская школа!
Пик популярности Марты Цифринович пришелся на 1950–1960-е годы. Будучи одной из любимых учениц Сергея Образцова, она, впрочем, отвергла его предложение служить в кукольном театре и отправилась в свободное плавание на эстраду. В огромном репертуаре тети Марты было два абсолютных хита, с которыми она объездила весь Советский Союз и полмира, регулярно выступая на всевозможных международных кукольных фестивалях.
Первый – это номер с газовым шарфиком и мужской перчаткой. Прикрепленный к проволочке шарфик играл роль женщины, а перчатка – мужчины. Перчатка упорно пыталась настигнуть шарфик, который все время куда-то увиливал. Перчатки по ходу действия постоянно менялись, изображая целую толпу мужчин, преследующих по-женски неуловимый газовый шарфик. Возможно, сегодня избалованным зрителям это представление показалось бы наивным, но в ту пору, когда все сходили с ума по пантомимическим миниатюрам Марселя Марсо, номер Марты Цифринович с нейлоновым шарфиком и кожаной перчаткой смотрелся по-европейски изысканно.
Но поистине народную славу тете Марте принесла кукла по имени Венера Михайловна Пустомельская, кандидат околовсяческих наук. Эту даму с длинным носом, в очках, с пучком на голове и меховой горжеткой создала художница и кукольных дел мастер Екатерина Терентьевна Беклешева. Более сорока лет тетя Марта выступала “в дуэте” с Венерой Пустомельской, сменив за это время только четыре копии – по кукле на десятилетие.
Заклятыми врагами тети Марты были знаменитые марионеточницы и чревовещательницы Мария и Евгения Донские, которые тоже работали в “Москонцерте” и отбивали у нее заработок. По мнению Марты, занимались они настоящей халтурой, тогда как ее уникальные номера представляли истинную ценность. Приходя к нам домой, она постоянно жаловалась маме на ненавистных марионеточниц.
Марта Цифринович одной из первых в Москве увлеклась антиквариатом и стала завсегдатаем комиссионных магазинов. Ее маленькая квартирка на проспекте Мира была обставлена мебелью красного дерева пушкинской эпохи, в буфете матово блестел старинный фарфор, под потолком висела бронзовая ампирная люстра. Словом, жила тетя Марта очень элегантно и изысканно. А будучи человеком добросердечным, часто делилась своими находками. Однажды подарила нам красивую супницу с гжельской росписью XVIII века. Тетя Марта всячески поощряла и мое увлечение стариной, подробно расспрашивала о моих находках и вообще относилась ко мне как к сыну. Своих детей у нее не было. Когда не стало мамы, она звонила мне, старалась поддержать и все время спрашивала, когда же я к ней приеду.
Марта Цифринович ушла из жизни в 2009 году. Ее мебель, личный архив и библиотека были переданы в соликамский музей “Уралкалия”, где памяти тети Марты посвятили постоянную экспозицию “Счастье быть с Вами”. Там же теперь хранится одна из четырех копий ее любимой куклы Венеры Пустомельской и портрет тети Марты кисти моего папы. Светлая память!
С Ольгой Юльевной Фрид мама познакомилась еще при поступлении в Школу-студию МХАТ и подружилась на всю жизнь. Тетя Оля была красивой еврейской дамой с профилем античной камеи и черными волосами, расчесанными на прямой пробор. Лишь одна прядь у нее была седой, как у Сергея Дягилева, которого за эту особенность называли Шиншиллой. В свое время мама написала на нее эпиграмму:
Оленька Фрид
Приятна на вид —
Роза, пион,
А в душе – скорпион.
По гороскопу Ольга Юльевна была Скорпионом.
Жила она в районе Цветного бульвара, в квартире, обставленной мебелью из черного мореного дуба, сделанной до 1914 года, но не законченной в связи с началом Первой мировой войны. Закончить не хватило денег. Поэтому одна часть буфета оставалась без резьбы. Гостиную украшала бронзовая скульптура улетающего бога торговли Меркурия, который, кажется, стоял еще в ювелирной лавке деда Ольги Юльевны.
Одевалась тетя Оля в темные, очень элегантные закрытые платья, сшитые на заказ у частных портних. Ее статный образ всегда дополняла толстая золотая цепь шнуровидного плетения, порванная в одном месте и зашитая коричневыми нитками. Ольга Юльевна была обладательницей совершенно выдающегося бюста. Приобрести готовое платье на такую фигуру было непосильной задачей. Мама рассказывала по секрету, что в советское время тете Оле приходилось шить самой даже бюстгальтеры – в продаже ее размера попросту не существовало. Она покупала две детские панамки, сшивала их, и получался неплохой лифчик.
Однако находились и в этом неудобстве свои преимущества. Учась в Школе-студии МХАТ, Ольга Юльевна выглядела гораздо взрослее многих своих сверстников, что позволяло ей беспрепятственно попадать в театр без билета или в столовую без пропуска, а то и в кабинет к какому-нибудь мелкому чиновнику. Ее представительный внешний вид, благодаря элегантной одежде, театральным горжеткам и шляпам, позволял видеть в ней работницу министерства, парткома или месткома и открывал многие двери.
К тому же говорила она мхатовским низким, хорошо поставленным голосом. Тетя Оля шла впереди и своим необъятным бюстом открывала все двери. Однокурсники трусили следом.
Замуж Ольга Юльевна вышла за ответственного партработника Матвея Исаевича Шифмана. Он был много старше ее, вдовец, имел от первого брака дочь Людмилу Хмельницкую, ставшую потом актрисой в Театре на Малой Бронной. Тетя Оля ему тоже родила дочь, умную и талантливую Юлю, с которой мы в юношеском возрасте очень подружились и часто проводили время вместе. Порой к нам присоединялась Марина Голуб, и мы наперебой начинали травить анекдоты про Брежнева, которого папа дома называл “болваном с лохматыми бровями”. Однажды за этим занятием нас застал Матвей Исаевич, который, бросив на меня строгий взгляд, сказал:
– Саня, никаких антиправительственных анекдотов у меня за столом в моем присутствии!
По окончании Школы-студии тетя Оля и моя мама по распределению попали в Центральный детский театр, хотя готовили их во МХАТ. Виной тому фамилии, звучавшие сомнительно в эпоху борьбы с космополитами. В труппе Художественного театра не нашлось места Валерии Меньковской, Татьяне Гулевич, Нинель Шефер, Ольге Фрид…
Их более смекалистые однокурсники поменяли свои иностранные фамилии. Так, Виктор Франке стал Монюковым, а Маргарита Юрге взяла себе псевдоним Юрьева, попала во МХАТ и получила из рук Аллы Тарасовой роль Анны Карениной.
На сцене Центрального детского театра Ольге Юльевне не удалось сыграть ничего выдающегося. Мама рассказывала, что ее главной ролью стала Кобылица в спектакле “Конек-горбунок”. Увидев, что в распределении написано “Кобылица – Фрид”, она очень расстроилась и даже плакала. Тогда Кобылицу заменили на Мать Конька. Эта интерпретация вполне устроила Ольгу Юльевну, и играла она с удовольствием. На словах “Кобылица та была вся, как зимний снег, бела” тетя Оля в огромной лошадиной маске выходила из левой кулисы и вставала на фоне стога сена под светящимся месяцем.
В спектакле по пьесе Сергея Михалкова “Я хочу домой” Ольга Юльевна играла немку по имени Шпек. Это были послевоенные годы, и дети из зрительного зала бросались в нее конфетами и вообще что под руку попадет. Кстати, актеры Детского театра не любили играть в спектаклях по пьесам Михалкова, потому что на банкет он покупал на всех одну бутылку водки и не приносил никакой закуски.
В новогодних елках по очереди с Олегом Ефремовым тетя Оля играла Кота. Она была полным и добрым котом, ее дети любили, а Ефремов – тощим и злым, дети его боялись. Поэтому когда намечалась какая-то ответственная елка, играть Кота доверяли Ольге Юльевне.
Невостребованность заставила ее раньше других покинуть Детский театр и вернуться в свою альма-матер в качестве выдающегося педагога по сценической речи, воспитавшего сотни отечественных актеров театра и кино. Позже, когда моя мама также стала преподавать в Школе-студии МХАТ, их юношеская дружба трансформировалась в дружбу профессиональную. Их разговоры по телефону длились часами, трубка просто раскалялась от этих бесед. О чем они говорили? О папе Вене, как любовно называли в Школе-студии ее ректора Вениамина Захаровича Радомысленского, о студентах, педагогах, об интригах… У Ольги Юльевны была любимая поговорка для студентов: “Надеть одежду и одеть Надежду”, благодаря которой студенты видели разницу между глаголами “одевать” и “надевать”, в употреблении которых многие до сих пор делают ошибки.