Второй спектакль назывался “Сверчок”. В ту эпоху все польское было очень модно в СССР, начиная от певицы Анны Герман и заканчивая телевизионной программой “Кабачок 13 стульев”. Тетя Эта играла польскую пани и говорила по-польски. Сидя за сервированным столом, она резала ножом кусок черного хлеба, который имитировал бифштекс, и запивала его чаем, заменявшим вино. В качестве музыкального сопровождения в этом спектакле звучали песенки популярного в 1960-е годы польского молодежного женского ансамбля “Филипинки”. Их твисты настолько запали мне в душу, что я даже попросил папу принести мне запись этой музыки и все время танцевал под нее. Любимой песенкой был “Валентина-твист”, посвященный космическому полету Валентины Терешковой в 1963 году.
Впервые после долгой разлуки я встретился с Этель Львовной в 1989 году уже в Израиле. Я жил в Иерусалиме в большом пентхаусе на бульваре Эшколь у своего большого друга и работодателя, хореографа и в прошлом солиста Кировского театра Валерия Панова, также избравшего путь эмиграции. Тетя Эта с мужем жила в районе новой Яффы. Она была ведущей актрисой театра “Габима”, снималась в кино, давала многочисленные концерты, преподавала актерское мастерство. Тетю Эту в Израиле носили на руках. Еще бы! Ведь она работала с самим Михоэлсом и была лучшей подругой его дочери, Нины Соломоновны. Слыла в Тель-Авиве 1970-х годов самой модной репатрианткой!
Еще одной нашей соседкой по дому была некая Инна Платоновна из квартиры № 178, женщина огромных размеров. Она была женой русского немца по фамилии Шнейдеров, брат которого долгие годы был ведущим программы ТВ “Клуб кинопутешествий”. Они делили квартиру с Кавешниковыми, чей сын Сергей был моим другом детства. Так как мои родители были людьми стройными и всегда следили за питанием, я часто слышал от мамы: “Будешь много есть – станешь таким, как Инна Платоновна!” Поэтому, когда Инна Платоновна попадалась мне на глаза, мой разыгравшийся было аппетит моментально улетучивался.
Кстати, об аппетите. Под нашим домом № 40 на Фрунзенской набережной располагался продуктовый магазин “Диета”, который мама прозвала “Голодная диета”. Из уст в уста передавалась популярная присказка: “Вхожу в советский магазин – теряю весь адреналин”. Несмотря на обилие отделов, среди которых был и мясной, и сырный, и кондитерский, витрины чаще всего сияли девственной чистотой. Ассортимент мясных отделов того времени очень точно и емко охарактеризовала Галина Павловна Вишневская: “Рога и копыта”. Когда на прилавки вдруг выбрасывали кур, ажиотаж поднимался невероятный. Плохо ощипанные, невыпотрошенные тщедушные тушки синюшного цвета мама ласково называла “синими птицами”, потому что они были такими же недосягаемыми, как Синяя птица из пьесы Метерлинка во МХАТе. Я также запомнил на всю жизнь, как при виде лежавших в лотке кусков обветренного мяса спросил у мамы:
– Давай купим это мясо и сварим супчик.
– Это есть нельзя, – резко ответила мама. – Ты видел, какого оно цвета?
Здесь же, на Фрунзенской, находился магазин “Молоко”, куда мама часто отправляла меня с литровой банкой за сметаной. Как-то раз я пришел в магазин, мне налили чего-то, что по консистенции больше напоминало кефир, чем сметану, а поскольку крышечек не было, банку сверху закрыли бумажкой. Резинки тоже не нашлось. И я аккуратно нес сметану домой. Когда мама открыла баночку и перевернула бумажку, то увидела на ней надпись: “Клава, сметану больше не разбавляй! Я уже два раза разбавляла!”
Кстати, моему отцу, который был человеком привилегированным – академиком Академии художеств, – на все государственные праздники полагался праздничный паек – продовольственный набор, за которым мне часто доверяли съездить. Паек выдавали в картонной коробке, и в него входил пакет с гречневой крупой, бутылка подсолнечного масла, консервы из сайры и шпрот, консервированная ветчина, коробка конфет и, кажется, бутылка советского шампанского. Думаете, бесплатно? Дудки! За него надо было заплатить 12 рублей.
На Фрунзенской набережной располагались два культовых кинотеатра – “Фитиль” и “Старт”. И в том и в другом демонстрировали иностранные фильмы. Невзирая на возрастной ценз-ограничение “Детям до 16 лет вход воспрещен”, я умудрялся проникать на любые сеансы. Помогала мне в этом моя одноклассница Лена Шевченко, обладательница рано сформировавшихся женственных форм и низкого грудного голоса. Будучи дочерью советского генерала, командующего погранвойсками, одевалась она всегда с иголочки, была высокой, статной, то есть выглядела старше своих лет. Чтобы ей как-то соответствовать, я надевал вывернутый наизнанку афганский полушубок и обувь с максимально высоким мужским каблуком. Вдвоем нас беспрепятственно пускали в кинотеатр даже на фильмы “после шестнадцати”.
Именно в “Фитиле” я впервые увидел картины с Луи де Фюнесом, Пьером Ришаром, Анни Жирардо… И уже тогда заметил мелькавшие в титрах, особенно американских кинолент, русские фамилии. “Как эти люди попали в Голливуд?” – мучительно размышлял я. Меня эта тема страшно занимала. Спустя многие годы я даже напишу об этом книгу, которую так и назову – “Русский Голливуд”. Я делаю все, чтобы пробудить в своей стране гордость за нашу эмиграцию, подарившую столько прекрасного миру!
В кинотеатре “Старт” на Хамовническом Валу демонстрировались менее кассовые, но не менее любопытные картины, и среди них “Призрак замка Моррисвиль” – наивная чешская пародия на мистические западные детективы. Кажется, что ничего смешнее этой комедии я в жизни не видел. Совсем недавно я пересмотрел этот фильм, отыскав его в интернете, и, как в детстве, до слез хохотал над злоключениями героев.
Еще одну картину – “Ущелье ведьм” – мы с сестрой смотрели в “Старте” несколько раз. Это был комедийный детектив польского производства, где в центре сюжета – история любви лыжника и эстрадной певички из ночного клуба. Я на всю жизнь запомнил момент, когда одна из актрис появляется в кадре в черной кружевной комбинации. Нам тогда это казалось диким развратом! До сих пор помню ее реплику: “Ну что, Анджей, веселись теперь без меня!”
В начале 1970-х годов в Парке Горького, раскинувшемся на противоположной стороне Москва-реки, впервые установили американские аттракционы, в том числе знаменитые американские горки, которые, впрочем, за рубежом почему-то называют русскими. Конечно же, мы с классом тут же ринулись в Парк Горького, чтобы одними из первых опробовать это новшество. Громче всех на резкие спуски и подъемы реагировали мои соученицы Леля Галинская и Света Миклина.
Позднее подобные аттракционы открыли в Сокольниках, куда я отправился вместе со своей подругой Ниной Беляевой, учившейся в параллельном классе и жившей неподалеку. Вдвоем мы частенько прогуливали уроки алгебры, физики и химии. На всю жизнь мне врезался в память аттракцион “Волшебная комната”. Детей и взрослых провожали в небольшую комнатку и сажали на диванчик. В какой-то момент предметы в этой комнатке – торшер, стол, стул, картины – начинали вращаться вместе со стенами, а недвижимым оставался только диванчик. Создавалось впечатление, что вы висите вниз головой. Мы с Ниной так сильно переживали эту круговерть, что по окончании сеанса решили вознаградить себя тортом “Прага”. И вот сидим мы с Ниной на задворках парка Сокольники и одной на двоих алюминиевой ложкой с жадностью поедаем торт “Прага”.
В Парке Горького сохранилось немало красивых зданий усадебной архитектуры, ведь раньше это был парк усадьбы Нескучное. Здесь сохранились две ротонды Голицынской больницы, построенные в начале XIX столетия. Также у пруда находилась старинная купальня в стиле ампир, неоднократно потом горевшая. Эта купальня стала местом съемок одного из эпизодов фильма Сергея Юткевича “Сюжет для небольшого рассказа”, в котором Марина Влади сыграла Лику Мизинову. До сегодняшнего дня в парке сохранился небольшой летний домик графа Алексея Орлова, который в советское время был превращен в общественную библиотеку.
Между Фрунзенской набережной и Нескучным садом в летнее время курсировали речные трамвайчики. За очень умеренную плату, кажется, в 3 копейки, можно было с легкостью от причала добраться до парка. Кстати, сам Парк Горького в начале 1980-х годов стал настоящей притчей во языцех благодаря американскому шпионско-детективному роману Мартина Круза Смита “Горький Парк” и его экранизации в 1983 году. В центре сюжета был сотрудник московской милиции Аркадий Ренько, расследующий убийство троих человек, тела которых найдены в Парке Горького.
Большим удовольствием в детские годы была для нас возможность прокатиться на общественном транспорте. В районе Фрунзенской набережной ходили автобусы № 8 и № 108, а также 17-й троллейбус. По Комсомольскому проспекту ездили троллейбусы № 31 и № 28. Внутри был установлен кассовый аппарат, похожий на лототрон, куда следовало бросать мелочь за проезд и откручивать себе билетик. Когда в час пик в салоне автобуса, троллейбуса или трамвая собиралось много народа, нужно было “передавать за проезд”. Иногда передавали уникальные монеты, выпущенные в 1920-е и в 1930-е годы. Я всегда их забирал себе и менял на современные. Ну где бы я еще нашел 3 копейки образца 1932 года? Билет в метро стоил пятачок. Но моя подруга, юная художница Маша Лаврова-Ященко, научилась мастерски подделывать единые проездные. Они в то время печатались на одинаковой бумаге, но отличались по цвету. Так вот, Маша гуашью тон в тон перекрашивала один и тот же проездной – то в лиловый, то в голубой, то в зеленый цвет… И представьте, контролер ни разу не остановил нас перед турникетом!
На 2-й Фрунзенской жил большой мамин приятель – макетчик Центрального детского театра Вадим Борисович Болтунов, который сыграл в моей жизни важную роль. Он приехал в Москву из Тбилиси в 1940-х годах вместе со своим товарищем Львом Кулиджановым, ставшим впоследствии знаменитым режиссером. Дядя Вадя, как я его называл, был высок, строен, сед. Он носил старинные перстни с сердоликом, собирал живописные этюды, старинный фарфор, венецианские пресс-папье, выполненные в технике миллефиори… Словом, настоящий эстет!