Будучи учеником третьего класса, я с мамой впервые побывал в Ленинграде. Город произвел на меня колоссальное впечатление и до сегодняшнего дня остается любимым российским городом. Мама возила меня в Петергоф, Павловск, Ломоносов. Перед поездкой в Ленинград я тщательнейшим образом изучил по карте план местности. И поскольку зрительная память у меня с детства была превосходная, я, как настоящий экскурсовод, рассказывал маме, где находится тот или иной фонтан, где расположен китайский домик… Уже тогда я говорил маме: “Мне есть дело до всего китайского!” Я горячо полюбил европейское проявление этого интереса к Китаю – стиль шинуазри – и даже недавно делал выставку на эту тему в Риге в Музее моды.
Каждое лето меня вывозили в Литву, в семейное имение “Кривой погурек” возле Вильнюса, откуда можно было отправиться в Латвию и Эстонию. Дважды я ездил с отцом в Крым, где в Гурзуфе мы жили сначала в домике Чехова, а в другой раз – в домике Коровина, принадлежавшем Союзу художников. Именно там я познакомился с художником Николаем Николаевичем Жуковым, рисовавшим Ленина. Крым, где с 1970 года я больше не бывал, запомнился мне нетронутым и очень татарским.
Гостили мы и в Тбилиси у друга моего папы, известного грузинского театрального художника Парнаоза Георгиевича Лапиашвили. Помню обед в грузинском ресторане в Тбилиси – подавали цыплят табака, которые лежали грудой друг на дружке, их было так много, что ребенок просто был не в состоянии их съесть. Тут подошел директор ресторана и в знак особого уважения к именитым гостям из Москвы унес этих остывших цыплят и заменил их… на гору других, таких же, но дымящихся! С пылу с жару, как говорят. В Тбилиси мы познакомились и подружились с женой и детьми художника, а с Нино Лапиашвили, дочерью Парнаоза, я сохраняю дружбу по сей день. Парнаоз Лапиашвили рекомендовал нам отдых в Пасанаури, небольшом поселении на Военно-Грузинской дороге у бурной Куры. Помню дом и кур, которые клевали соседское пшено, за что я был жестоко наказан грузинской девочкой – она расцарапала мне щеку ногтем, и шрам этот остался на долгие годы. В Пасанаури жила русская блондинка из Рязани, вышедшая замуж за местного жителя, очень скучавшая по России и мне, ребенку, подолгу рассказывавшая о своей родине.
Я видел в Грузии прекрасные церкви и разрушенные замки, побывал ребенком в Мцхете и навсегда полюбил эту благодатную святую землю, которая позднее так ласково приняла меня, когда я преподавал в Тбилиси и работал декоратором и художником по костюмам в Национальном грузинском балете с Ниной Ананиашвили.
В 1972 году мы с папой летали в Баку и провели две недели на огромной даче у знаменитого художника Таира Салахова на берегу зеленого Каспийского моря в Нардаране. В его доме меня поразил внутренний дворик, под карнизом которого находилась полка со старинной посеребренной медной утварью из Персии и Азербайджана. Старинные ковши, кувшины, тарелки, блюда и миски. Дача была очень европейской и уютной, при ней находился сад с арбузами и тыквами, где из-за жары мы с папой спали в гамаках; это было так романтично! Таир Салахов тогда написал портрет моего папы, который репродуцируется во всех книгах о творчестве этого мастера. Мы очень подружились с двумя дочерьми Таира, Айдан и Гулей, с которыми до сих пор поддерживаем дружескую связь. Запомнил на всю жизнь шашлыки из осетрины, незабываемые кутабы и черную икру ложками – тогда все это было возможно. В Баку я посетил старый “черный” и новый “белый” город, которые показались мне очень живописными. Теперь с огромной радостью я возвращаюсь в прекрасный и очень современный, блестящий город Баку, где мне довелось проводить выставки предметов из моей коллекции в великолепном пространстве Фонда Гейдара Алиева по приглашению Мехрибан Алиевой.
Когда пришло время учиться, родители определили меня в специальную английскую школу № 29, где уже училась моя сестра. Располагалась школа на улице Кропоткинской, нынешней Пречистенке, в здании бывшего артиллерийского училища, построенного еще перед войной и расформированного в 1950-е годы. Прямо за нашей школой, на тогдашней улице Рылеева, в нынешнем Гагаринском переулке, находился единственный о ту пору в Москве частный особняк. Рядом с домом постройки XIX века был разбит элегантный и ухоженный английский сад, что для Москвы конца 1960-х являлось большой редкостью. По садику бегали два веселых скотчтерьера. Дом был отдан во владение американскому журналисту Эдмунду Стивенсу, жившему там с русской женой Ниной. Нина держала неформальный светский салон, где нашли приют деятели советского андеграунда: Плавинский, Рабин, Зверев, Немухин… Особняк казался таким сказочным и романтичным, что привлекал детей из окрестных школ. И я, конечно, не был исключением. Нынче дом Стивенсов занят посольством Абхазии.
Класс, в который я попал, можно смело назвать интернациональным. Шутка ли – в нем училось столько иностранных детей из дипломатического корпуса! Нана, девочка из Исландии, Джани, мальчик из Италии, Патриция из Чили, Рози из Бангладеш и даже принцесса Непала Налини Рана! Там же училась внучка маршала Баграмяна Карина Наджарова, правнучка всероссийского старосты Калинина Валя Маликова, дочь начальника погранвойск СССР Лена Шевченко, будущий киноактер Боря Токарев, дети советских дипломатов в США – Вова Найденов и Катя Соколова, внучка сталинского министра Зверева, а также талантливые еврейские дети – Женя Гольдгур, Лариса Шнапер, Вера Абрамова, Марина Стружинская, Марина Цысс и Миша Орлов. В классе я больше всего дружил с девочками, и особенно доверительные и дружеские отношения у меня с первого класса сложились с прелестной девочкой из хорошей московской семьи Машей Миловидовой. Меня, как низкорослого и щуплого, посадили с ней за первую парту, и вот уже более полувека я сохраняю с Машей нежную дружбу, а ее дочь Марфа стала моей крестницей.
Машин отец Николай Николаевич Миловидов был одним из авторов памятника М.Ю. Лермонтову у “Красных Ворот”, а мама, Марина Сергеевна Антонович, – известным в ту пору врачом и сестрой поэта Александра Антоновича, писавшего в юмористической колонке “Литературной газеты” под псевдонимом Дык. Эта интеллигентная семья жила в небольшой, но уютной квартире на улице Фурманова (ныне Нащокинский переулок), в разрушенном в 1970-е большом доме писателей. Этот дом со стенами охристого цвета знаменит был тем, что в нем одно время жил Михаил Булгаков, а в подъезде, где находилась Машина квартира, арестовали Осипа Мандельштама, и конвоир, ведший его, провалился на ступеньке лестницы, которую потом заменили на деревянную. Боясь злого рока, мы ее всегда перешагивали, поднимаясь на пятый этаж. Прямо напротив этого дома стоял особняк, в котором жил популярнейший актер Юрий Никулин с семьей, а наискосок от него – угловой дом друга Пушкина, мецената и коллекционера Павла Нащокина.
Семья Маши Миловидовой имела богатую и разветвленную историю. Она, шутя, называла себя Миловидова-Антонович-Пель-Васютинская-Бахвалова-Дык. Прадед ее в 1920-е годы был военным министром Дальневосточной республики, а бабушка Маргарита Петровна Антонович-Бахвалова – актрисой Московского театра им. Ермоловой, где даже играла Катерину в “Грозе” Островского. В 1960-е годы была жива и старенькая Машина прабабушка Марфа Ивановна Бахвалова, жившая в маленькой комнатке за дверцей с мутными рифлеными фигурными стеклами.
Однажды на свой день рождения Маша пригласила несколько наших одноклассников, с которыми мы дружили тогда: Марину Цысс, Геру Щекочихина, Соню Георгиеву, Руслана Бутовского, Мишу Орлова и Лену Григорьеву. Дверь квартиры украшала надутая медицинская перчатка с розой между пальцами. Меня тогда поразил этот декадентский символ Серебряного века. Бабушка Маши научила нас старинной игре в шарады, в которую в детстве играл и мой папа. Мы выбрали слово “Китай”. Сначала изображали кита, ползавшего под тулупом по паркету и брызгавшего водой из резиновой клизмы, а потом хором восклицали: “Ай!” А Соня Георгиева в кимоно старалась изобразить китаянку… Такие удивительные детские игры достались нам из дворянского прошлого.
Помню, как однажды в доме у балерины Большого театра Светланы Щербининой, на дне рождения ее сына Пети Гиссена, великолепную шараду показала нам Янина Жеймо – всеми любимая Золушка. Она взяла свечку и закоптила сажей донышки на тарелках. Затем, погасив верхний свет и оставив гореть ночник, попросила детей повторять за ней все движения. Надо было медленно водить пальцем по дну тарелки, а затем по лбу, щекам, носу. В конце концов мы все испачкались этой сажей. Тогда прекрасная Янина Жеймо зажгла свет и попросила нас подойти к зеркалу. Как же мы хохотали! Ее лицо оставалось чистым, ведь она водила пальцем по чистой тарелке, а мы стали похожи на чертенят. Я запомнил Янину Жеймо миниатюрной, компактной, в длинной колонковой шубе и маленькой шапочке-менингитке, хотя речь идет о 1960-х годах. В их семье существовала старинная польская традиция называть девочек во всех поколениях Янинами. Уже в XXI веке дочка Янины передала в мою коллекцию несколько вещей из маминого гардероба, а сама Янина скончалась в Варшаве, куда уехала из СССР.
Нашей первой учительницей была очаровательная Татьяна Сергеевна Бородкина. На уроки она приходила в строгих очках, носила прическу “бабетта”, чулки со стрелкой, черные лаковые лодочки на небольшой шпильке, костюмы-двойки из джерси. Весь класс любил ее. Но счастье наше было недолгим: уже в третьем классе Татьяну Сергеевну сменили на пожилую и вредную Бастинду – Марию Николаевну Иванову, старую большевичку, при этом не слишком грамотную. Она говорила “без моЁва разрешения в класс не входить”, “какАду”, а меня окрестила “гнилой интеллигенцией”. Но еще два года спустя нашим классным руководителем стала преподаватель английского языка, очень яркая женщина Ирина Ильинична Гофман, которая училась в школе вместе с дочерью Сталина Светланой Аллилуевой и много нам рассказывала об их детских играх. Историю преподавала финка Анна Николаевна Лааксо. Именно она предложила мне прочитать лекцию по истории костюма, выделив для этого целый урок. В качестве наглядного пособия я принес из дома коллекцию дореволюционных фотографий, которые пускал по рядам, параллельно рассказывая о существовавших в XIX веке видах платьев: утренних и чайных, визитных и прогулочных, вечерних и бальных… Это была моя первая в жизни лекция.