— Ну, тогда сойдет, — засмеялась Ева.
Она подала руку Ольге Львовне, и та, кряхтя, поднялась с раскладушки, подошла к столу.
Держась с двух сторон за края, они расстелили на столешнице большой кусок полиэтилена, и домовину водрузили на стол.
— Внимание, — сказала Ева, — всем надеть резиновые перчатки и марлевые повязки.
— Зачем? — поразился Сева. — Мы ж не в операционной?
— Затем, что там могут быть микробы, к которым у нас нет иммунитета.
— Чумная она, что ли? — не сдавался Сева. — Те микробы небось давно подохли!
— Всеволод, — посмотрел на него Анатолий, — всем, кто не согласен, дорога на кухню. Кажется, кто-то сегодня у нас дежурный?
— Чуть что, сразу на кухню! — возмутилась Людмила. — Как в камералке убирать…
— Я непонятно выразился? — нахмурился Анатолий.
— Понятно! — покорно кивнул Сева и смущенно произнес: — Мы только глянем, что там, — кивнул он на домовину, — и бегом на кухню.
— Тогда, чтоб ни охов, ни чохов!
— Слушай, — Ева коснулась плеча Анатолия. — Мы и без того знаем, что ты строгий начальник. Покажи лучше ту бумажку, что в овраге нашли.
— Возьми, — Ольга Львовна протянула ей папку.
Ева быстро пробежала глазами текст, подняла недоуменный взгляд на Анатолия.
— Получается, эти негодяи раздобыли информацию первыми? У них что, больше возможностей, чем у тебя? Доступ к секретным архивам?
Анатолий пожал плечами:
— Какие секретные архивы? Меня больше поразило, почему эта информация всплыла именно тогда, когда мы начали раскопки. Совпадение? Как-то не верится! Но сейчас увидим, насколько она достоверна.
Склонившись над домовиной, он осторожно, едва касаясь пальцами, ощупал крышку, затем слегка поддел ее в нескольких местах стамеской из запасов Ольги Львовны. Посыпались древесная труха, ржавые гвозди… Анатолий осторожно снял крышку, положил ее рядом с гробом. И его рука полезла в затылок.
— Да! — озадаченно произнес он. — Кажется, я накаркал большую проблему!
Никто не проронил ни слова. Но ошарашенный вид Митяя, капли пота на Севином лбу и яркий румянец на щеках Людмилы были доказательством того, что худшие опасения начальника экспедиции подтвердились. Ольга Львовна поджала губы, покачала головой.
— Толя, это ж мировая сенсация, а ты затылок чешешь!
Ева обняла его за плечи.
— Поздравляю, это тебе не ржавые стрелы и монетки!
— Да уж, не было печали! — упавшим голосом произнес Анатолий. — Ясно, что сенсация. Не мировая, конечно, но голова уже кругом пошла! Теперь все дела побоку! А раскоп? Что теперь — разорваться? Это ж сколько времени уйдет, чтобы все оформить, зарисовать, сфотографировать, описать. Придется звать журналистов, приглашать начальство, музейщиков. Да еще охранять надо все это добро! Да, — повернулся он к Еве, — что тебе в полиции сказали?
— А что они скажут? — пожала та плечами. — Райотделы теперь реформировали, одно территориальное управление на несколько районов. А до него тыщу верст киселя хлебать. Людей после сокращения не хватает. На убийства выезжать некому. Словом, как в том анекдоте: «Подождите, когда убьют, тогда и приедем». Но обещали, что участковый, как из отпуска вернется, наведается к нам. Через неделю… Правда, записали все, честь по чести, заявление приняли, да что толку? Нанесение легкого вреда здоровью…
— Ничего себе — легкого? — изумилась Людмила. — Кровищи сколько было!
— Все, пустые разговоры прекращаем! — оборвал ее Анатолий. — Начинаем осмотр. Сева, где фотоаппарат?
— Тут, — хлопнул тот себя по боку, — в кофре.
— Снимешь со всех ракурсов, общий фон, затем костяк отдельно, и все эти прибамбасы, что лежат в гробу.
— Таня, — окликнула ее Ольга Львовна, — для тебя тоже работа найдется.
Анатолий бросил на нее беглый взгляд и тихо сказал:
— Не трогайте ее пока.
Ольга Львовна пожала плечами.
— Привыкать нужно. Нам эти кости еще чистить да мыть.
Удушье сдавило горло. Татьяна закашлялась, покраснела и отвернулась. Стыд какой! Попробуй объяснить тем же Ольге Львовне и Еве, почему она не в состоянии подойти к этому гробу. Стиснув зубы, она все же пересилила себя, поднялась, но тошнота вновь подступила к горлу. Зажав рот ладонью, она бросилась к выходу.
На свежем воздухе ей стало немного легче. Татьяна перевела дыхание, потерла пальцами влажные от пота виски.
— Что с тобой?
Оказывается, Ева выскочила следом. А в руках у нее — ватка с нашатырем.
— Понюхай!
— Нет! — Татьяна отвела ее руку. — Все прошло. Не отвлекайся на меня.
— Давай присядем! — Ева опустилась на траву рядом с палаткой, достала из кармана пачку сигарет. — Куришь?
Татьяна отрицательно покачала головой и села рядом. Голова все еще кружилась, но тошнота отступила.
Ева закурила и покосилась на нее.
— С чего вдруг позеленела? Беременная?
— Вот еще! Глупости! — рассердилась Татьяна.
— Да ладно, не злись, — добродушно заметила Ева. — Пошутить нельзя? Больше похоже, что ты до смерти испугалась. Я, между прочим, первый раз в морге в обморок свалилась. Так что с непривычки всякое бывает.
— Все равно стыдно, — вздохнула Татьяна.
— Не тушуйся, — засмеялась Ева и спросила: — Ты как? Отдышалась? Или здесь посидишь?
— Пойду в камералку, — ответила Татьяна. — Ольга Львовна сказала: «Надо привыкать!»Глава 20
Они вернулись в палатку. Там уже кипела работа. Анатолий бросил на них быстрый взгляд и снова перевел его на домовину, продолжая диктовать сухим бесстрастным голосом. Пристроившись на краю стола, Людмила быстро записывала его слова в толстую тетрадь:
— В лиственничной домовине, размерами… длина, ширина, толщина стенок… находится скелет женщины без видимых признаков разрушения, погребенный по традициям православной культуры. Лежит на спине, в вытянутой позе. Лицом вверх, руки сложены на груди. Волосы — темные, длинные, заплетены в одну косу по часовой стрелке. На костях груди и рядом — металлические пластины, очевидно, детали кыргызского куяка, и православный медный или бронзовый крест. — Он поднял голову, посмотрел на Татьяну. — Видишь, и впрямь приняла православие!
И снова перевел взгляд на домовину.
— Справа от костей голени — кинжал, из тех, что носили за голенищем сапога, — продолжал он перечислять достоинства обнаруженного оружия с интонацией завхоза, проводящего инвентаризацию в бухгалтерии. — Кованый, ручка из слоновой кости, ножны — серебряные, с обкладкой золотой фольгой, инкрустированы драгоценными камнями. Слева от бедренной кости — кыргызская сабля… Похоже, из молата — местной стали. Ножны из серебра с золотыми вставками. Рядом с костяком, тоже слева, кожаные фрагменты колчана, серебряные и золотые накладки на колчан и двенадцать металлических наконечников стрел. В ногах погребенной — остатки сбруйных ремней с серебряными накладками с изображениями диких зверей — волка и барса. На костях обеих рук — поручи-зарукавья. На первый взгляд принадлежат позднему монгольскому или кыргызскому куячному вооружению. Состоят из двух изогнутых пластин и металлической чаши — налокотника. Застегивались на пряжки. Пряжки находятся здесь же. Поножи… Две выгнутые пластины от колен до щиколоток…
Из-под марлевой повязки голос Анатолия звучал глухо. Иногда он чертыхался, вытирал лоб тыльной стороной ладони и приказывал, видно, самому себе:
— Все, работаем дальше!
И продолжал тем же ровным, размеренным голосом:
— В домовине обнаружены различные украшения и принадлежности костюма погребенной. В изголовье — меховой кант, явно от шапки, и две металлические шпильки с тонкой гравировкой. Одна увенчана головой волка. Справа от черепа — серебряная подвеска с пятью кораллами. Под левым предплечьем, а также под грудной клеткой — скопление раковин каури. В области талии остатки пояса из сыромятной кожи с прямоугольными серебряными бляшками, орнаментированные трилистником. Здесь же, справа, похоже, остатки плети-камчи. Серебряное китайское зеркало…
— А колец сколько! — прошептал рядом Сева. — Все пальцы унизаны!
— Не мешай! — строго сказала Ева. — Бормочешь тут над ухом. И не забывай фотографировать!
Сева фыркнул, но промолчал. Анатолий вновь принялся перечислять найденное в домовине тем же тоном — бесстрастно, словно занимался обычным, рутинным делом:
— Обручи наручные из серебра, в форме разъемного кольца с гравировкой, шириной около сантиметра. Два серебряных перстня, один — с пятью кораллами на безымянном пальце левой руки, второй — с тремя кораллами на среднем пальце правой руки. Перстни с большим плоским щитком круглой формы. По форме напоминают хакасские перстни. Орнаментированы характерными узорами: трилистниками, зигзагообразными линиями, концентрическими кругами. Два серебряных кольца с гравировкой типа хакасского пурба обнаружены на фаланге среднего пальца левой руки. Также на фаланге левого мизинца имеется серебряное кольцо, инкрустированное бирюзой.
— Да, — тихо сказала Ольга Львовна, — очень много серебра!
— Кыргызы приписывали ему очистительную силу, верили, что лунный блеск серебра защищает от злых духов и умножает жизненную силу человека, — блеснула познаниями Людмила. Затем еще что-то сказала. В ответ Анатолий сердито приказал не отвлекаться и не расслабляться.
Но Татьяна особо не прислушивалась к их разговорам. Она разглядывала свой перстень. Ончас называла его «чустук». Только ее чустук — с одним кораллом. Теткины пальцы тоже были унизаны кольцами, правда медными… Худые пальцы с желтой от старости кожей… Ведь без кольца не позволялось даже доить корову!
Она закрыла глаза. И тотчас всплыло лицо Киркея. А затем его кольцо на большом пальце правой руки, для натягивания тетивы при стрельбе из лука — костяное, похожее чем-то на лепесток…
Будто назло, Киркея сменил Бауэр с треклятым перстнем на указательном пальце. Усилием воли Татьяна пыталась изгнать воспоминания, но ничего не получалось. Она стиснула зубы. Что за наваждение? Или наказание? Но перед кем она провинилась так сильно? От этих мыслей ей опять стало плохо. Она зажмурилась, чтобы унять головокружение, ухватилась за скамью. Не хватало и впрямь упасть в обморок!