осами, и что она скажет в ответ? Поведает о фантазиях художника? Но кто же поверит в эти бредни?
К счастью, Анатолий ничего не сказал и отвернулся. Татьяна перевела дух. Она не сомневалась в грядущей расправе и воспринимала его молчание всего лишь как отсрочку смертной казни.
— Раечка! — никто не заметил, что подошел «олигарх».
Он взял ее под локоть, заботливо заглянул в глаза.
— Ты расстроилась? — и осуждающе посмотрел на Анатолия. — Что за разборки вы устроили с моей женой?
— Вадик, успокойся, — защебетала Раиса. — Мой бывший муж в своем репертуаре.
— Прошу вас, милейший, оставьте мою жену в покое! — Ноздри «олигарха» гневно раздулись и опали. — Иначе я найду способ испортить вам карьеру.
Анатолий смерил его взглядом и усмехнулся.
— Напугали ежа… Посмотрю, Вадим Сергеевич, как вы это сделаете! — Взгляд его повеселел. — Впрочем, хорошая мысль! Что мне терять, кроме своих цепей? Выгонят — подамся в землекопы. По крайней мере, неплохо заработаю!
«Олигарх» побагровел, но Раиса схватила его за руку.
— Пошли, Вадик, пошли, — и лучезарно улыбнулась на прощание: — Чао! Пока!
Татьяна вздохнула. Милая, нежная женщина, но как обманчиво порой впечатление. В отличие от нее, робкой Раису не назовешь. Она четко знает, что ей нужно от жизни. Что в ней — главное, а что — второстепенное. Олигарх — главное, а наука? Анатолий прав, Раисе лучше держаться подальше от науки. От настоящей науки, где совсем другие ценности. Так рассуждает отец, об этом твердила тетя Ася. Да и Ольга Львовна явно в стороне от коммерческих интересов. Хорошо это или плохо? Наверное, с точки зрения олигарха, такие рассуждения присущи убогим интеллигентам, которые больше десятка тысяч в руках не держали. А помани их миллионом?
Татьяна поморщилась. Какие миллионы? Чем она забивает себе голову? Или это способ защиты от страха? Ведь вскоре ей предстоит объяснение с Анатолием — неприятное, в этом она не сомневалась.
— Люся, проводи Кирилла и его учителя в палатку к землекопам, — тихо сказал Анатолий и посмотрел на Татьяну. — Все слышала? Пойдем ко мне, поговорим!
Взгляд его был чужим и тяжелым. Как у директора школы, который приглашает провинившегося школяра в свой кабинет. И тот плетется, словно на эшафот, с поникшей головой и обреченным видом.
Учитель и Людмила, оживленно болтая, направились к палаткам. Татьяна проводила их взглядом. Счастливые, им нечего скрывать и нечего опасаться! Им не станут задавать вопросы, ответы на которые сочтут вздором, откровенной ерундой или больной фантазией.
— Иду, — покорно кивнула она, не ожидая от жизни никаких радостей.
Ну зачем она ввязалась в эту авантюру? Зачем приехала к человеку, которого, по сути, совсем не знает? И не на судьбу ей надо обижаться, а на собственную беспечность. Только судьба, оказывается, приготовила ей еще один сюрприз, который и вовсе не оставил надежды на благополучный исход.
— Кирилл, ты что-то хочешь сказать? — спросил Анатолий, заметив, что сын не ушел, а нерешительно топчется возле палатки. — Или тебе не нравится жить со всеми? Прости, но другого предложить не могу.
— Нет, папа, не в этом дело! — мальчик на мгновение замялся, и решительно произнес: — Я хочу сказать… Вы так громко с мамой… спорили! Я тоже видел эту книгу. У мамы сломался ноутбук, и она несколько дней работала на моем компьютере. Я вернулся из школы, вижу — книга какая-то странная. Понятно, что старинная, а лежит как обычная. В смысле, валяется среди бумаг. Я посмотрел…
Он порывисто перевел дыхание и заговорил снова, более спокойно:
— Папа, мама права. На портрете — автор книги Герман Бауэр. Немец, но книга его о Сибири. Так и называется «Моя жизнь в Сибири».
— Я уже догадался, — Анатолий исподлобья посмотрел на Татьяну. — Тебе не кажется странным, что эта книга вдруг всплыла из небытия?
— Не кажется, — с вызовом произнесла она. — Я к этому не имею никакого отношения!
Анатолий хмыкнул и вновь обратил внимание на сына.
— Ты ее читал?
— Пытался, но почти ничего не понял, — смутился Кирилл. — Я спросил у мамы, откуда она взялась, но она рассердилась. Закричала, что лезу без спроса в чужие дела, и унесла ее в свою комнату. Больше я эту книгу не видел. Но я, — он полез в рюкзак и достал оттуда пластиковую папку с бумагами, — скопировал экслибрис хозяина книги. Бывшего хозяина, естественно. Глянь! Хочу заказать себе такой же. Помнишь, ты показывал мне бронзовые бляшки из могильника? Почти один в один, правда? Конь — крепкий, коренастый, грива подстрижена, и хвост завязан узлом. Ты говорил, что конь кочевника был настолько послушен хозяину, что мог скакать без понукания и узды. Видишь, всадник просто сжимает бока лошади коленями и стреляет, обернувшись назад.
— Да-а, занятный экслибрис! — сказал Анатолий и с задумчивым видом потер лоб. — Очень хорошо исполненный. Можно рассмотреть и само седло, и расположение украшений на сбруе. Хозяин книги, чувствуется, держал подобную бляшку в руках. Очень похожие перед самой войной нашли Евтюхова и Киселев в Копёнском чаатасе [19] . Впрочем, такие бляшки продолжают находить при раскопах могильников. Но меня интересует другое. Таня, подойди и посмотри, чей это экслибрис.
Она подошла. Ксерокопия получилась бледная, и она вряд ли разглядела бы детали седла и сбруи, но зато увидела иное — мелкие буквы, подковой охватившие всадника. «Собранiе книгъ Т. С. Князя Фаддея Бекешева» — вот что там было написано. Спазм перехватил дыхание, и она схватилась за горло. Но тут Кирилл снова позволил ей отдышаться.
— А что такое Т.С.? — спросил он, заглянув через отцовскую руку в бумагу.
— Милостивый государь, — расплылся в улыбке Анатолий, — вам ли не ведомо о табели о рангах? Т. С. — тайный советник, чин III класса!
— Знаю, конечно, — смутился Кирилл. — Просто раньше аббревиатура не встречалась. В армии чин III класса соответствовал званию генерал-лейтенанта. Получается, князь Бекешев состоял на государственной службе и занимал высокий пост?
— Я тебе больше скажу, — Анатолий сел на любимого конька: все растолковать, разложить по полочкам. И в этом порыве, кажется, совсем забыл о Татьяне. — Фаддей Бекешев служил в Министерстве внутренних дел, какое-то время возглавлял Инородческий департамент, а затем занимался кочевыми народами в Министерстве государственных имуществ и являлся вдобавок главным попечителем калмыцкого народа. Но самое важное для нас: князь был хорошо знаком с Николаем Катановым — известным российским тюркологом, родом из минусинских татар. Так до революции называли коренные народы, жившие в Минусинской котловине. Мало того, Бекешев помогал ему в организации экспедиций в Сибирь и Монголию. Отсюда и эта бляшка, наверно. Сам он тюркологией не увлекался, но, возможно, читал труды своего друга. Ведь в нем, судя по всему, тоже текла кыргызская кровь.
— У Бекешева? — поразился Кирилл. — Он разве родом из Сибири?
— Представь себе! — улыбнулся Анатолий. — Кстати, знакомься: Татьяна — наш художник и по совместительству праправнучка Фаддея Бекешева. Или я ошибся, Таня?
— Убиться об стену! — воскликнул мальчик. Лицо его радостно оживилось. — Это вы нарисовали портрет Бауэра? Классно получилось!
— Классно, — вздохнула Татьяна. — Но лучше бы я его не рисовала!
— Почему? — удивился Кирилл.
— Ладно, сын, довольно об этом, — вмешался Анатолий. — Иди, располагайся. И освободи своего учителя от присутствия Людмилы. А то смотрю, уже присела ему на уши. Скажи, пусть сменит Еву. Та еще не обедала.
— И Ева здесь? — обрадовался Кирилл.
— Все здесь, — вздохнул Анатолий. — Давай беги!
Он проводил взглядом сына, который направился к крайней палатке. Там уже стояли руководитель кружка и Людмила. Девушка, отчаянно жестикулируя, что-то рассказывала. Молодой человек улыбался.
— Пойдем! — Анатолий коснулся плеча Татьяны.
Видно, на ее лице отразился испуг, потому что он усмехнулся:
— Не бойся! Не съем!
— Вот еще! — Она сердито тряхнула плечом, сбросив его руку, и первой направилась к входу в палатку.
Анатолий покачал головой, недоуменно хмыкнул и двинулся следом.Глава 24
— Проходи, — Анатолий отвел в сторону полог палатки. — Надеюсь, нам дадут спокойно поговорить.
Они сели за стол, друг против друга, как два шахматиста, только вместо доски с шахматными фигурами между ними лежал лист бумаги с портретом Бауэра.
Анатолий поставил локти на стол, стиснул ладони и уперся в них подбородком.
— Таня, — сказал он, — я не стремлюсь напугать тебя до смерти, но ты выглядишь так, будто вот-вот распрощаешься с жизнью. Чего ты боишься? Скажи!
— Я боюсь одного, — сказала она, — что эти непонятки поссорят нас. А я не хочу этого.
— Я тоже не хочу, — Анатолий мягко коснулся ее руки, сжал пальцы. — Успокойся. Нужно понять, откуда взялась эта книга? По сути, она интересна узкому кругу специалистов. Но попала не по назначению.
— Мягко сказано — не по назначению. Она попала в руки преступников, но не представляю, каким образом.
— Это очевидно: нашли тайник, в нем — эта книга. Предложили ее, скорее всего, любителям старины, антиквариата. Сейчас эти сделки без особого труда обстряпывают через Интернет. Возможно, покупатель из нашего региона. И должен знать Раису как облупленную, чтобы предложить ей перевод текста.
— А что там сложного, в этом тексте? — удивилась Татьяна. — Я читала книги с ятями и ерами, фитой и ижицей. У нас полно старых книг в библиотеке. Поначалу глаз спотыкается, а потом привыкаешь и даже не замечаешь.
— Согласен, книги девятнадцатого и, особенно, начала двадцатого веков можно прочитать без труда. А вот тексты восемнадцатого века трудноваты для дилетанта, особенно, если отпечатаны полууставом, кириллицей. Да и сами они даже на слух звучат непривычно.
Анатолий прищурился:
— Слушай, это отрывок из одного документа конца семнадцатого века: «…и великие государи пожаловали с Родионом шерть, а я, Ереняк, со всеми улусными людьми на своих правдах шерть пил чистым сердцем. А буде вы нa своих правдах не устоите, буди грех на воеводе и на Родионе, а буде я, Ереняк, на своей правде не устою, и буди тот грех на мне, Ереняке, и на всех улусных людех». В принципе, растолковать его нетрудно: кыргызский князь Ереняк клянется в верности русскому царю и предупреждает о взаимной ответственности сторон.