Ольга Львовна вновь поправила подушку, улыбнулась печально.
— Золотое время, чудесное! Оттого, что молодыми были, наверно. Доверчивыми, искренними. И старики это чувствовали…
— Татьяна! Люда! — в палатку заглянула Ева. — Долго вас ждать? Бегом в штабную палатку! Анатолий уже сердится!
— Сейчас! Совсем забыла! — смутилась Татьяна и посмотрела на своих помощниц. — Управляйтесь без нас. Начальство требует на ковер!
Поймала недоуменные взгляды, но объяснять ничего не стала. Вышла поспешно вслед за Людмилой. Та вообще обошлась без лишних слов. Накинула куртку и молча последовала за Евой. Татьяна догнала их уже на подходе к ступенькам, ведущим из ложбины наверх.
Дождь прекратился, но тучи по-прежнему затягивали небо. Луч Евиного фонарика едва пробивал плотный кокон темноты. Все вокруг пропиталось водой, ноги то и дело проваливались в мелкие рытвины, лужи, подошвы скользили по траве и раскисшей почве. С горем пополам они преодолели подъем и вышли на поляну. Там было светлее, уже горели костры, возле которых толпилось мужское население лагеря, пытаясь согреться и обсушиться. Рядом, между металлическими опорами кухонного тента, растянули веревки, на которых развесили мокрые одеяла и спальники. Вероятность, что они просохнут, была небольшой, поэтому, как ни крути, нынешняя ночь могла показаться экспедиционному люду бесконечной.
Ева, словно почувствовав ее настроение, обернулась на мгновение:
— Не дрейфь, подруга! Бывало и хуже!
Тихо засмеялась Людмила.
— Помнишь, Ева, как спасались от степного пала в озере и молили Бога, чтобы послал дождичек?
— Помню, — вздохнула Ева, — часа три сидели. Весь лагерь в одночасье выгорел. Тогда бы сегодняшний дождичек! А сегодня к костерку бы поближе. Или к боку теплому прислониться. Да поспать чуток!
Она сомкнула руки на груди.
— Эх, обнял бы кто-нибудь, согрел!
— Сейчас согреют! — весело пообещала Людмила и пропела:Командир наш сердит,
Нас ругает и бранит…
Ева мигом подхватила:
Что мы девки спорые,
Но дюже бестолковые…
Татьяна удивилась. Надо же, нашли повод для веселья, частушки распевают. Но чего им не распевать? На их же глазах человека не убили! И в подозреваемых они не числятся. А вот у нее в перспективе ничего хорошего, лишь новые объяснения с полицией. Стоило Татьяне прийти в себя после аварии, как в палату к ней тут же наведался следователь. Поэтому она знала, насколько эти объяснения неприятны, даже в том случае, если ты не виновен. Но теперь вряд ли все обойдется, как в прошлый раз. По факту убийства непременно возбудят уголовное дело. Наверняка будут допрашивать. И хорошо, если определят в свидетели, а не в обвиняемые. Слишком зыбкая грань между этими понятиями, особенно, если тебе нечего сказать в свое оправдание… Татьяна горестно вздохнула. И с какой дури она схватилась за нож? Сегодня, наверное, с пеленок любой россиянин знает, что такое вещественное доказательство. Отпечатки следов пальцев как раз и являются несомненными уликами против преступника. Попробуй теперь объяснить следователям, что она случайно оказалась на месте убийства и по глупости залапала орудие преступления! Правда, труп пропал… Но проблемы ведь не исчезли?
Глава 29
Ева и Людмила, оживленно болтая, шли впереди. Татьяна, едва поспевая за ними, плелась сзади. У самого входа в штабную палатку встретили Игоря Полежаева с бутылкой нашатырного спирта в руках.
— Ольга Львовна просила. Передайте ей, пожалуйста, — сказал он, протягивая бутылку Татьяне.
— Хорошо, передам, — кивнула она и вошла вслед за Евой в палатку.
Игорь и Людмила замешкались на входе.
— Вернулся завхоз? — спросила девушка.
— Нет, чтоб его! — ругнулся дендрохронолог. — Видно, застряли где-то. Хотели заправить генератор, чтобы свет дать в лагере, да кухню запустить, глянули, а в бочке пусто. Валяется на боку, остатки солярки в землю ушли…
— Как солярка могла вылиться? — поразилась Людмила. — Там же пробка, фиг открутишь!
— Откуда мне знать? — удивился в ответ Игорь. — Забыли завернуть, наверно. Буря налетела, бочка упала. Понимаешь? Меня другое волнует…
Дендрохронолог что-то еще сказал Людмиле. Та недовольно буркнула в ответ, но Татьяне было уже не до их перепалки. Она наконец увидела Анатолия.
Он стоял в окружении пяти или шести молодых мужчин и женщин. Некоторых из них Татьяна знала. Женщины — сотрудницы музея, а мужчины, кажется историки, преподаватели университета. Чувствовалось, что все немного подавлены, но не напуганы. И, похоже, уже обсуждали какие-то проблемы — деловито и сосредоточенно. Надо сказать, Татьяне сразу понравилось, как в экспедиции решались археологические задачи — бойко и весело, иной раз и непечатные словечки проскакивали. Спорили громко и даже ругались — беззлобно, не оскорбляя, не унижая друг друга. Но сейчас мужчины и женщины лишь изредка перекидывались фразами — непривычно тихо, без шуток и смеха — и не сводили глаз с начальника экспедции, как если бы он сообщал нечто важное. Анатолий же вовсе никого не замечал, кроме своих собеседников, настолько был увлечен разговором. Правда, покосился на вошедших, но промолчал и отвернулся. И взгляд у него был отрешенным, он не понял, кто именно вошел в палатку. В общем, люди занимались серьезным делом и не отвлекались на чепуху.
Татьяне стало не по себе. С какой стати она сюда явилась? Чего ради торопилась, спешила, снова промочила ноги, заляпала грязью джинсы? Но ведь Анатолий ее позвал, так Ева сказала. И она бежала по лужам, чтобы снова увидеть его. И, честно, почти не думала о своих проблемах. Забыла о страшной буре, даже убийство Федора воспринимала по-другому, словно все самое страшное и неприятное осталось вдруг там, за накрывшей лагерь стеной дождя, за темнотой… И страхи там остались, и боль… Но, оказавшись в палатке, она вдруг поняла, что никуда ей не деться, никуда не спрятаться от тайн, намеков, подозрений, от тех же плохих предчувствий и сомнений.
— Чего застыла? — прошептала Ева и потянула ее за рукав к скамье возле стола.
Но Татьяна присела на стульчик рядом с входом в палатку. Вжалась в угол и притихла. Свет лампы сюда не дотягивался. Отгородившись щитом полумрака от всех находившихся в палатке людей, она чувствовала себя более защищенной. Хотелось хоть ненадолго остаться незамеченной, успокоиться, привести мысли в порядок.
Ева, в отличие от Татьяны, по-хозяйски устроилась за столом и, перебирая какие-то бумаги, успевала шепотом переговариваться с Игорем, присевшим на лавку рядом. Лицо дендрохронолога было встревоженным. Возможно, Ева уже рассказала ему об убийстве Федора, потому что он вдруг отыскал взглядом Татьяну и нахмурился. И сердце ее вновь замерло в тревоге.
В палатке было шумно, говорили хотя и тихо, но все разом. Звуки наслаивались друг на друга, смешивались, терялись. Даже при сильном желании ей не удалось определить, похож ли чей-то голос на голос убийцы. Вдобавок от напряжения заболела голова, и она, прекратив бесполезные попытки, попыталась вникнуть в суть разговора. И ничуть не удивилась, что речь вновь шла о кыргызах.
— Миллер [26] писал о войнах с сибирскими обитателями весьма правдиво, без прикрас и оглядки на другие мнения. — Анатолий говорил быстро и немного запальчиво: — Во-первых, потому, что на руках у него были подлинные документы, в которых эти сражения и столкновения с большой долей достоверности описывались. Во-вторых, он был порядочным человеком и честным ученым. Политика его не интересовала. Именно честность толкнула его вступить в дискуссию о происхождении имени и народа русского. Миллер сразился с самим Ломоносовым и крепко от этого пострадал.
— Согласен! — кивнул молодой человек в очках, худой и сутулый. — Но все началось позже, когда Карамзин сапогом наступил на сибирскую историографию. До конца девятнадцатого века историки действительно почти ничего не писали о походах русских за Урал, о присоединении Сибири. Получалось, что Россия успешно прирастала новыми огромными территориями со своими народами, несметными богатствами. А как это происходило, каким потом-кровью, потерей скольких человеческих жизней доставалось, об этом или скупо в редких статьях, или вообще — ни гугу…
— Конечно, — вступила в разговор одна из музейщиц, — Карамзина долго опасались критиковать, потому и не писали объективно о завоевании Сибири. Даже роль Ермака замалчивали, чего, мол, выпячивать его подвиги.
— Странное дело, как можно обойтись без Ермака, не оценить его роль в завоевании Сибири? — живо подхватил ее мысль археолог в очках. — Получается, что до недавнего времени отрицалось не только наличие сложившихся сибирских государств и сложно устроенного общества, но и сопротивление сибирских народов русским завоевателям. А ведь это сопротивление было долгим и упорным. Где-то десятки лет, а где-то и сотни…
Анатолий мрачно сверкнул глазами на собеседника, махнул рукой.
— В академической науке эта теория усердно взращивалась до революции и после усиленно культивировалась советскими историками. Чаще мы занимаемся вещами, которые вне исторической мифологии. Тут уж ни отнять, ни прибавить. Откуда взяться предвзятым гипотезам относительно керамики, бронзовых ножей или бляшек из курганов, погребальных кострищ или тагарских могильников? Что родилось из археологических раскопок, то и выросло. Тагарские курганы с захоронениями воинов не опровергают, но и не подтверждают идею мирного и добровольного вхождения в состав России, потому что там — железный век, и никакого отношения к ней не имеет. Но материалы наших раскопок как раз опровергают теорию мирной крестьянской колонизации Сибири. Так что шишек от оппонентов не миновать!
Он снова обвел всех строгим взглядом и произнес:
— Оставим пока наши споры! Я вас собрал по другому поводу…
— К нам едет ревизор? — буркнул археолог в очках.
Анатолий не поддержал шутку.
— Прежде всего нужно подумать, как пережить эту ночь. В лесу сейчас очень опасно. Много бурелома. Раскоп тоже крепко пострадал. Воды там по колено. Бровки кое-где размыло. Утром уже установим помпу, будем воду откачивать. Сейчас наша задача — не допустить, чтобы люди шатались по лесу без надобности. Дров должно хватить до утра, но костры до неба не жечь. Главное — обсушиться и приготовить горячий ужин. На полевой кухне не получится, нет топлива. Придется варить на кострах. Кулеш какой-нибудь по-быстрому или кашу, чтобы накормить людей. Пал Палыч так и не объявился, видно, буря в пути застала. Но я распорядился установить те палатки, что есть в резерве. И то хорошо — ночевать будем не под открытым небом.