Как только последняя волна истерики улеглась я, встав с бетонного пола подошла к кушетке и просто рухнула на неё без чувств. Мне ничего не снилось.
Проснулась я ранним утром, когда заря только-только озаряет всё вокруг окрашивая горизонт в кораллово-оранжевый цвет разбрасывая свои лучи словно осьминог щупальца во все стороны. Кушетку, на которой я спала неприятно подбросило, так если бы началось землетрясение, игнорируя это я просто перевернулась на другой бок. Не помогло последовал ещё один толчок, сопровождающийся неприятным скрипом металла и крошением бетона с потолка и стен. Я резко села и бросив испуганный взгляд на решётку окна поняла, что кто-то трясёт всё здание.
Вскочив на ноги, я, бросившись к окну выглянув в него ахнула. По ту сторону, лавируя в воздухе прямо напротив моей камеры завис в воздухе Корявка. Руки колдуна были вытянуть вперёд, на них отчётливо выступали все мышцы, вены и жилы, по красному, от переносимого им давления, лицу катил пот градом, на лбу вылезла вена, с глазами дела обстояли и того хуже, они были залиты кровью из-за полопавшихся в них капилляров.
Мужчине стоило невероятных усилий удерживая себя в воздухе попутно пытаться разрушить часть стены, чтобы вытащить меня из моей камеры. Это могло убить его, но он упрямо не желал останавливаться.
— Корявка! — как можно ближе придвинув лицо к решётке я, сложив руки рупором, чтобы он меня услышал попыталась докричаться до него. — Корявка!
Не сразу, но он меня услышал, поймав мой взгляд он устало улыбнулся.
— Корявка, перестань! Что ты делаешь?
— Я пытаюсь вытащить тебя от сюда.
— Нет, не нужно! Не нужно этого делать!
— Почему? — удивлённо спросил он остановившись.
— Потому, что так ты меня не спасёшь, а вот себя убить можешь. Нам нужен другой план!
— У нас нет времени на другой план! — упрямо отвечает мне он.
— Есть, я заключила сделку с Авророй, она пообещала мне отсрочку на три дня, — я замялась. — Один уже прошёл.
— С Авророй? — недоверчиво переспросил он и тут же одёрнул сам себя. — Нет времени вдаваться в эти подробности. Нужно быстрее вызволить тебя отсюда.
Он снова поднял руки, но я его остановила:
— Стой, а почему ты один? Где Зурк? — сдержав накатывающие на глаза слёзы тут же предположила: — Ему наплевать, да?
— Нет, он пришёл со мной. Твой отец отвлекает остальных пока я пытаюсь тебя спасти, так что не отвлекай меня пожалуйста!
Я грустно ухмыльнулась, покачав головой. Мы оба всё понимали, только я не боялась произнести жестокую правду вслух в тот момент, когда Корявка даже про себя боялся это сказать.
— Не обманывай себя, эту крепость невозможно разрушить. Ни одному колдуну это не под силу, и ты это знаешь иначе ты сам сбежал бы отсюда именно таким образом, а не превращался бы в кота. Я не хочу, чтобы твоё упрямство стоило тебе жизни. Я слишком люблю тебя, чтобы эгоистично требовать у тебя этого.
Корявка подплыл в воздухе к моему окну и просунув руку сквозь решётку нежно коснулся своей ладонью моей щеки.
— Я не могу потерять тебя.
— Знаю, — я слегка опустила голову вниз, пряча свои глаза и застывшие в них слёзы. — Герхард, я не хочу умирать.
Его ладонь переместилась мне на затылок, прижимая свой лоб к моему он еле слышно произнёс горячо, выдыхая мне прямо в губы, обжигая их огнём безумной неконтролируемой страсти:
— Ты не умрёшь!
Глава 38Если наступит завтра
Глава 38. Если наступит завтра
Мне стоило огромных, просто титанических усилий заставить Корявку, несмотря на все его тревоги, уйти оставив меня в крепости. Не сразу, но мне всё же удалось достучаться до его здравого смысла, убедив любимого, что так будет лучше. Не скрою мне было страшно оставаться там одной, да ещё и после неудачной осады, что устроили Корявка и Зурк. Ведь не известно, как после произошедшего повели бы себя мои тюремщики. Им вполне могла прийти мысль немедля провести суд и последующую за ним казнь, не дожидаясь новых возможных осложнений.
Сидя на кушетке, на старом продавленном матрасе подтянув колени к груди, забившись в самый дальний угол я то и дело бросала тревожные взгляды в сторону двери. Двери, за которой отчётливо слышались чьи-то бесконечные тяжёлые шаги по коридору. Каждый раз находясь напротив моей двери шаги словно замедлялись, заставляя меня почувствовать себя мышкой, пойманной в мышеловку. Каждый раз стук моего сердца обрывался при мысли, что вот сейчас в камеру кто-то войдёт и совершенно не важно кто это будет Стефан или кто-то другой, важно, что с этого самого момента время, что было мне отпущено пойдёт на секунды.
Но все мои опасения были напрасными, мои тюремщики, уверенные в своём предприятии, не спешили, выкручивая мне руки тащить на площадь единственной декорацией которой были: гладкий высокой столб с перекладной и толстая канатная верёвка, завязанная на конце петлёй.
Они избрали совсем другой путь. Путь бесконечного отчаяния и страха. Путь, по которому мне придётся пройти в одиночку.
Очевидно Стефан был опытным кукловодом и то, что он проделывал сейчас со мной он проделывал ни раз с другими. Теми, кому, как и мне не посчастливилось встать у него на пути. Иначе, как объяснить тот факт, что ко мне после моего неудачного спасения за пол дня так никто и не пришёл? Не было ни угроз, ни насмешек, ни побоев, ни лживых обещаний. Не было ничего, совсем ничего, кроме этих бесконечных, сводящих с ума шагов по коридору.
Стефан отлично понимал, что бездействие в данном случае намного лучше и действеннее, чем любого вида насилие. Он знал, что я сама, собственными мыслями измучаю себя лучше любого палача. На время, до моей казни я сама стану собственным палачом. Палачом, от которого невозможно что-то скрыть или утаить. Палачом, который каждый раз своими мыслями будет наносить смертельный, ядовитый удар точно в цель. Палачом, который не знает пощады и поражения, ведь как бы мы сами себя не успокаивали, не подбадривали, не заставляли об этом не думать, мы не можем остановить сей мыслительный процесс. Мы не можем не думать о том, что нас беспокоит больше всего как бы, не пытались отвлечь себя. Понимая умом, что эти мысли нам вредны и губительны мы раз за разом, вопреки здравому смыслу, прокручиваем их в своей голове.
Стараясь хоть как-то отвлечься я, встав с кушетки подошла к окну, выглянув в него зажмурилась от непривычно яркого света, «солнце было в самом зените». Закрыв глаза, я подставила своё лицо ласковым тёплым лучам уходящего мая. Если я не ошибаюсь, то завтра уже должно было быть первое июня, день защиты детей и день моей казни по совместительству. Хоть завтра и будет идти третий, из обещанных мне Авророй дней жизни, я всё же не думаю, что они будут тянуть с расправой надо мной до следующего дня, скорее всего казнят меня на закате… А что, это символично, даже дважды символично. Мой отец потеряет меня, своего ребенка в день защиты детей и закат моей жизни произойдёт на закате. Как же поэтично звучит, жаль только когда эта поэзия касается непосредственно тебя, то ты не чувствуешь одухотворения, а тебя от неё тошнит.
Возле моей двери послышались характерные шорохи, но если до этого шаги всегда удалялись дальше по коридору, то сейчас кто-то как будто замер у дверей моей камеры.
«Может обед принесли?», — подумала я. — «Хотя для обеда уже поздно, это, наверное, скорее ранний ужин. Боже, Агата, о чём ты рассуждаешь? Обед? Ужин? Не всё ли равно? Даже если меня сегодня вообще не покормят ту ситуацию, в которой я оказалась это особо никак не испортит! Какая разница на голодный желудок тебя вешать будут или на сытый? Хотя на голодный, наверное, всё-таки лучше, кто знает, что из моего тела будет выходить во время этого процесса…»
Тупо уставившись на дверь, я стала ждать, но ничего не происходило. Дверь так и осталась закрытой и шаги, и шорохи, что я слышала раньше тоже стихли. Словно и не было ничего.
«Поздравляю тебя Агата, у тебя на фоне переживаний поехала крыша!»
Грязно выругавшись себе под нос я, оттолкнувшись от решётки окна двинулась в сторону двери. Приложив к ней ухо прислушалась. Ничего. Совсем, совсем ничего.
Опустив голову вниз оценила размер щели внизу двери.
«Может лечь на пол и постараться разглядеть, что там в коридоре? Может действительно кто-то за дверью стоит, просто затаился?»
Так и сделала, завалившись на бетонный пол я, придвинувшись лицом к щели, что была внизу между дверью и полом, силилась изо всех сил разглядеть хоть что-то. Ожидаемо из моей идеи ничего не вышло. Перекатившись с правого бока на спину, я зло, болезненно рассмеялась.
«Нет я точно рехнулась! Лежу на грязном полу и пытаюсь что-то разглядеть в микроскопическую щель! А главное даже если бы я и смогла что-то увидеть, чтобы мне это дало? Ничего! Ровным счётом ничего! Тогда к чему все эти потуги? Воистину логика приговорённого к смерти человека не постижима!»
Охваченная возбуждением я резко вскочила на ноги и принялась расхаживать по своей камере взад — вперёд, заламывая руки и бубня себе под нос:
— Так нельзя Агата, слышишь меня так нельзя! Соберись девочка! Подбери свои сопли, слюни! Ты не одна! Корявка придёт за тобой, он обязательно придёт и спасёт тебя! Он обещал! А если нет… — я умолкла на секунду. — А даже если у него не получится спасти тебя ты всё равно должна встретить смерть мужественно! Нельзя, нельзя позволить этим скотам увидеть, что они сломали тебя! Нельзя показывать им, что они победили! Нельзя…
Сдавив большим и указательным пальцами переносицу, я принялась ровно глубоко дышать, успокаивая и приводя тем самым мысли в порядок.
«Если бы я только могла поговорить с кем-то, с кем угодно мне стало бы немного легче. Одиночество и эти четыре стены сведут меня в могилу намного раньше виселицы».
Подняв руку, я принялась нервно, хаотично растирать шею, так как это делают люди, подвергшиеся удушению. Не то, чтобы мне в этот момент не хватало воздуха или подключив всё своё воображение я уже чувствовала, как на моей шее затягивается петля, нет. Это был просто жест человека, испытывающего все спектры нервного потрясения, когда ты не знаешь куда себя деть. Когда в твоих поступках нет логики, одни животные инстинкты.