Часть 4
Москва, Казанский вокзал
Уставившись невидящим взглядом в окно поезда, Жека посекундно восстанавливала в собственной памяти последний день в Москве. Она словно сфотографировала все, даже пустяковые, мелочи и ничего не значащие для других, но такие важные для нее моменты — и теперь аккуратно заполняла этими воображаемыми снимками фотоальбом воспоминаний.
…Они проснулись хмурым серым утром, по очереди приняли душ, вместе — в четыре руки — приготовили завтрак на кухне, действуя так слаженно, словно репетировали свою совместную жизнь много раз.
Молча поели, выпили кофе. Вообще-то, оба предпочитали чай, но кофе был необходим, чтобы немного взбодриться, так как спали они минувшей ночью совсем мало. Жека встала из-за стола, собираясь отнести посуду в мойку, но Белецкий вдруг удержал ее за руку, прижал ладонь девушки к своим губам. Резануло по сердцу — остро, больно, она не была готова к этому и судорожно глотнула ртом воздух.
— Не надо… — попросила она тихо.
— Не могу, — признался он. — Чувствую себя преступником. Мне кажется, я сейчас не должен тебя никуда отпускать.
— Я знаю, что вы добрый, — Жека слабо улыбнулась, высвобождая свою руку. — Но вы мне ничего не должны, — внятно произнесла она, глядя в его синие, невозможно синие глаза, которые тоже смотрели сейчас на нее — с тоской и растерянностью. — Я ничего от вас не хочу и не требую.
На секунду в его взгляде промелькнуло такое мучительное выражение, что Жека даже засомневалась: не ошибается ли она, не ошибается ли он сам?.. Но тут же отогнала эту робкую надежду. Они слишком разные. Из разных миров. Им никогда не быть вместе, и они оба это прекрасно понимали.
— Если вдруг ты захочешь начать новую жизнь… — кашлянув, сказал он неуверенно, — решишь вернуться в Москву, то я могу тебе как-то помочь с работой.
— Спасибо, — Жека улыбнулась. — Я действительно собираюсь начать абсолютно с нуля, но… не в мечтах, а на самом деле. Новая я. Новые отношения. Поэтому я не стану прибегать к вашей помощи, извините. Вы и так для меня много сделали. Когда позавчера вы вышли из театра и обернулись… моя жизнь изменилась, как в волшебной сказке. Пусть сказка так навсегда и останется сказкой. Самое главное, что я поняла благодаря вам — я женщина. И эти наши… воспоминания… — она на миг запнулась и слегка покраснела, — они будут со мной всегда. Если же я снова приеду, опять найду вас, воспользуюсь помощью… мне кажется, у нас обоих неизбежно начнутся разочарования.
— Ты умненькая девочка, — он поцеловал ее в висок. — Ну, а номер телефона-то хоть оставишь?
— Нет, — она отрицательно покачала головой. — Больше не хочу жить иллюзиями и фантазиями. Ждать вашего звонка, надеяться, проверять телефон каждую минуту и разочаровываться, что вы не звоните, — она пыталась говорить легко и беззаботно. — И свой номер мне тоже не давайте, чтобы не было искушения звонить, когда мне будет не слишком весело.
Он довез Жеку до Лелиного дома и еще долго целовал ее в машине, не стремясь завершить поцелуй, забыв, что опаздывает в театр, пока она, дрожа, не вырвалась из его объятий.
— Это запрещенный прием. Извините… — попыталась отшутиться она. Он улыбнулся в ответ:
— Это на прощание.
Ангелина Эдуардовна и Леля встретили ее, как родную. Захлопотали, заохали над ней, обняли, принялись расспрашивать о самочувствии, тут же потащили пить чай с медом и малиновым вареньем…
Сидя на их уютной кухоньке, Жека никак не могла отделаться от ощущения, что все произошедшее ей просто приснилось. Квартира Белецкого и он сам были где-то далеко-далеко… по ту сторону сознания. Кажется, целая вечность минула с того вечера, когда они с Лелей пришли в театр на спектакль "Король Лир"…
— У тебя свитер очень красивый, — заметила вдруг Леля. — У Саши есть похожий, тоже зеленый. Ему он так идет!
Жека поняла ее речь без труда, но от растерянности не сразу нашлась, что ответить. Это и был свитер Белецкого — он настоял на том, что она должна теплее одеваться.
— Одноклассница поделилась, — пряча глаза, отозвалась Жека. — У меня с собой совсем не было теплых вещей…
— Вы бы, Женечка, и в самом деле, побольше утеплялись в морозы, — укоризненно сказала Ангелина Эдуардовна, качая головой. — Немудрено, что простудились… Совсем о своем здоровье не думаете.
Леля кивнула, выражая солидарность с матерью, и Жека с облегчением перевела дух, поняв, что, кажется, пронесло. Ну, мало ли похожих свитеров на свете… Кто же знал, что Леля такая глазастая.
— Ну, а у вас как дела? — грея ладони о чашку, неловко попыталась съехать с темы Жека. — Как прошли эти два дня?
— Сегодня в театр идем, — радостно сообщила Леля. Жека снова поняла ее без труда. Ангелина Эдуардовна улыбнулась:
— Да, увижу и я, наконец, Сашину премьеру…
— Здорово, — искренне отозвалась Жека. — Какие же вы счастливые… Я вам по-хорошему завидую. Очень завидую.
— Да вы приезжайте еще, Женечка! — горячо воскликнула Ангелина Эдуардовна. — Мы только рады будем… А хотите, мы сегодня после спектакля Саше от вас привет передадим?
— Не стоит, — улыбнулась Жека. — Боюсь, он меня даже не вспомнит.
Часть 5
Москва
— С праздником, Сашок! — заорала Хана Львовна в свойственной ей манере, бесцеремонно врываясь в его гримерную. Белецкий даже вздрогнул от испуга и неожиданности.
— С праздником? — переспросил он, чуть наморщив лоб. — С каким?
— Ну здрасьте, какое сегодня число, забыл? Двадцать третье февраля. День защитников Отечества! По такому случаю главный после спектакля накрывает поляну. Ну, и подарки мы приготовили…
— Кто — "мы"? — уточнил он. Хана Львовна даже обиделась:
— Кто-кто… Мы, девочки! Для вас, мальчиков.
— Ясно, — коротко вздохнув, отозвался он. Никаких пьянок-гулянок ему сегодня точно не хотелось, да он и за рулем… Но отрываться от коллектива было неудобно. Придется остаться и вместе с другими "мальчиками" (самому взрослому из которых было уже под восемьдесят и он являлся старейшим актером труппы) изображать бурное веселье.
— А ты чего скучный такой? — обратила внимание гримерша. Прищурившись, она внимательно вглядывалась в лицо артиста, и, наконец, без обиняков и церемоний констатировала:
— Н-да, вид у тебя, конечно, хоть и свежепотрахавшийся, но все-таки довольно пришибленный.
— Серьезно?.. — ему не хотелось ни шутить, ни улыбаться в ответ. Перед глазами все еще стояла фигурка Жеки, когда она уходила от него прочь. Ее подчеркнуто прямая спина, расправленные плечи… Вышла из машины и скрылась в подъезде дома, даже ни разу не обернулась.
Он положил голову на скрещенные руки и закрыл глаза. Спать хотелось невыносимо… Утренняя репетиция прошла как в тумане.
— О, как все запущено, — Хана Львовна подступилась к нему со своей внушительной "косметичкой", как она ее называла, и которая на самом-то деле представляла собою целый саквояж.
— Давай, подставляй свою красивую рожу… Будем замазывать под глазами эти "фонари любви".
— Да вы поэт в глубине души, Хана Львовна, — вяло отбил подачу он, зевнув.
— Это не я. Это Эмиль Золя сказал. "Томная вялость после бурной ночи, запавшие глаза, обведенные темными кругами — госпожа Лера возвышенно называла их фонарями любви", — процитировала гримерша, начиная колдовать над его лицом. — И все-таки, что с тобой, Саш? Какая муха тебя укусила? Где привычный задор и блеск в глазах? "Мишка, мишка, где штанишки? — Потерял, потерял…" — она легонько похлопала его по щекам, как ребенка.
— Вот сделаешь иногда что-нибудь… — невпопад отозвался Белецкий, — и сам не знаешь, правильно ли поступил. Должен ли я был…
— Хочу ли я, могу ли я, говно ли я… магнолия! — передразнила она его строчкой из известного анекдота. — Расслабься, мой дорогой. Толку-то — заниматься самоедством? Что сделано, то сделано. Давай-ка соберись. Тебя сегодня зрители ждут. Им нужен праздник. Понял? И чтобы отыграл на полную катушку! Они же не виноваты, что у артиста нынче настроение печалиться и жрать собственный мозг…
— Спасибо вам, Ханочка Львовна, — он благодарно поцеловал ей руку. — Да, что-то я и правда… не того. Ладно, проехали.
— Вот то-то же, мой юный друг, — наставительно произнесла она и подмигнула ему в зеркало. — Мы свое призванье не забудем?..
— Смех и радость мы приносим людям, — послушно откликнулся он.
Эпилог. Десять лет спустя — Анюта
Новосибирск
— Мам, ты мой купальник не видела? — психованная и раскрасневшаяся от долгих безуспешных поисков Юлька смотрела на Анюту с подозрением, точно обвиняя мать в том, что та могла умыкнуть ее бикини.
— Это ты не у меня, а у сестры своей спрашивай, — отмахнулась Анюта, занятая сборами. Юлька устремила гневный взор на Алису. Младшенькая покраснела и отвела взгляд.
— Ну, признавайся, мелкая… ты купальник сперла? — уперев руки в бока, грозно вопросила старшая сестра.
— Ой, да подавись ты своим сраным купальником, — отозвалась Алиса, выуживая две разноцветные тряпочки из своего рюкзака и бросая их Юльке в лицо.
— Вот! Мам, видишь?! — торжествующе завопила та. — Еще и ругается, как ханыга…
— Лисенок, тебе не стыдно? — вздохнула Анюта. — Во-первых, зачем тебе Юлин купальник? В Мумбаи все равно нет пляжей в привычном понимании этого слова. Да мы и не купаться-загорать едем, а с другой целью. А во-вторых, как ты выражаешься?
— Во-первых, у меня переходный возраст! — в тон ей огрызнулась Алиса. — А во-вторых, слышала бы ты, как выражается Костик! — она ловко перевела стрелки на брата, который в данный момент развалился в кресле, задрав ноги на спинку, и втыкал в свой планшет.
— Кстати, Костя… ты уже собрал свои вещи? — спохватилась Анюта.
— Ага, — кивнул он, не отрываясь от планшета. — Че там собирать-то.
— Как это — "что собирать"? — она всплеснула руками. — Ты же не намереваешься идти на свадьбу в своих вечных джинсах и футболке?!