За ужином старается ни на что не реагировать: ни на рассказы Виталика о каком-то крутом доме, в котором ему пришлось однажды работать, в котором «вы представляете, прямо в вазочках сникерсы лежат, на каждом этаже, а дети хозяев их таскают, когда хотят», ни на рассуждения о том, что вот раньше в лимонад клали настоящий сахар, а теперь какой-то заменитель, на всём экономят, сволочи, и надо внимательно читать составы продуктов, потому что везде обман. Сашка старательно молчит, радуясь, что есть Всеволод Алексеевич, гуру светского общения, способный поддержать даже самую идиотскую беседу. Если будет желание, конечно. А у него желание почему-то есть, он охотно включается в обсуждение. Сашка думает, что ей и так приходится читать составы продуктов чаще, чем хотелось бы, но не из-за теорий заговоров клятых америкосов, пытающихся подсадить весь мир на пальмовое масло и заменители сахара. Она бы с огромным удовольствием кидала в корзинку в супермаркете всё, что захочет сокровище, будь оно здоровым. И плевала на капиталистические устремления Трампа, или кто там сейчас Америкой рулит? Она даже не знает. Ей действительно плевать.
А Виталику не плевать, и под конец ужина они со Всеволодом Алексеевичем переходят на обсуждение конфликтов на Ближнем Востоке. Под их дискуссию Сашка убирает со стола и снова скрывается в спальне.
— Что у тебя там такое интересное?
Всеволод Алексеевич садится на кровать рядом с ней и заглядывает в экран.
— Это что?
— Ферма, Всеволод Алексеевич. Игрушка.
Если он и удивлён, то виду не показывает. Тянется за очками.
— И что тут делать надо? О, курочки. Смотри, беленькая курочка что, в обмороке лежит?!
— Ага. Её покормить надо.
— Так покорми! Ты чего над животным издеваешься? Дай я покормлю!
Сашка хихикает, увеличивает масштаб, чтобы ему лучше видно было, и отдаёт планшет. Народный артист России Всеволод Туманов кормит курочек, спешите видеть.
— Так, а почему не нажимается?
— Корм кончился. Одной дробилки для корма мало, а вторую можно только за алмазы купить.
— За какие ещё алмазы?
— Ну, за настоящие деньги. В игре есть деньги игрушечные, а есть настоящие. Некоторые вещи можно только за настоящие купить.
— Так купи, что ты мучаешься?
— Вот ещё! Деньги тратить!
— Саша! Купи немедленно дробилку, не мучай животных! Я сам куплю. Куда нажать?
Сашка снова хихикает и двигается, чтобы он тоже мог лечь, пристраивается на плече. Купить алмазы, добавив данные карточки — задача для её мамонта слишком сложная, так что приходится помочь. Зато дальше он сам справляется, осваивает дробилку и ещё и собаку покупает, для полного счастья. Тоже за алмазы.
— А почему у меня такой игрушки нет? Поставь мне тоже! — требует он через полчаса возни. — А мы можем в игре дружить? В гости друг к другу ходить?
— Можем.
Сашка уже про Виталика забывает, так ей хорошо с сокровищем рядом. Она берёт его планшет, устанавливает игру. Потом они долго всё настраивают и расставляют домики, рассаживают деревья. Сашка-то уже два дня играет, у неё уровень повыше и домиков побольше. А Всеволоду Алексеевичу надо вот прямо сейчас её догнать, а лучше и перегнать. Попутно Сашка думает, что от игрушки будет дополнительная польза — хорошо мелкую моторику тренирует. Обычно-то ему не приходится никаких сложных действий в планшете совершать, а тут и цель появилась. Вот, кукурузу косит, старательно водя пальцем по экрану, даже кончик языка прикусил от усердия.
О Виталике Сашка вспоминает, когда хлопает дверь душа. Ванная комната через стену от спальни, но с отдельным входом. Сашка давно порывается переделать, Всеволоду Алексеевичу гораздо удобнее было бы нырять в туалет сразу из спальни, не через коридор. Но потребуется полноценная перепланировка, а это строительная пыль, грязь. То есть Туманова надо куда-то увозить, а кто тогда будет контролировать рабочих? Впрочем, сейчас такое расположение комнат им только на руку. Ещё не хватало, чтобы Виталик через их спальню ходил.
— Господи, — шипит Сашка и прибавляет громкость в своём планшете.
— Где? — Всеволод Алексеевич отрывается от своей фермы, смотрит поверх очков. — Надеюсь, что не здесь. Я, признаться, ко встрече с ним пока не готов.
— Тьфу на вас, Всеволод Алексеевич. Я про Виталика. Вы не слышите, что ли? Он там ссыт!
Туманов хмыкает.
— С людьми это иногда случается, Сашенька.
— Интеллигентные люди воду в кране открывают, чтобы не так слышно было! Журчание это… Мерзость какая!
Звук действительно громкий. Или стены у них слишком тонкие, чёрт его разберёт. Но Всеволод Алексеевич неожиданно серьёзнеет и откладывает планшет.
— Сашенька. Ты ведь у нас доктор, и мне не надо объяснять, чем различается физиология мальчиков и девочек, правда? Мальчики писают стоя, причём в воду, которая в унитазе. Как ты думаешь, какой должен создаваться при этом звук?
— Фу-у-у, Всеволод Алексеевич, ну зачем мне такие подробности?
— Подожди. Так вот, Сашенька. Когда я иду в туалет, неужели другой звук получается?
Сашка поднимает на него глаза. Вот не обращала внимания ни разу, честно.
— Не замечала, да? А я воду не включаю. Так что, Сашенька, дело не в звуках. Дело в отношении.
Сашка пожимает плечами. Меньше всего ей хочется анализировать природу отношения к Виталику. Но в этот момент раздаётся грохот и голос их гостя: «Да ёшкин кот!»
— О, в душ пошёл, — хмыкает Всеволод Алексеевич. — Там дверца плохо закрывается, надо мастера вызывать.
— Потому что мы её и не закрываем, — шипит Сашка.
— Да как же тебя включать! — раздаётся голос из ванной комнаты. — Что за конструкция вообще?
Что-то снова гремит, потом со стуком падает.
— Мой шампунь, — спокойно комментирует Всеволод Алексеевич. — Я его тоже всё время роняю. Полочка в душе всё же очень маленькая.
— Он нам сейчас всю ванную разнесёт. От него убытков больше, чем пользы, — не на шутку заводится Сашка. — Это не Виталик, это Бедалик какой-то.
— Успокойся, Сашенька, — Всеволод Алексеевич сползает по подушкам и снова берётся за планшет. — О, яички снесли! Пять штук, Саш. Расслабься. Он уже сделал всё, кроме коридора, немножко осталось.
— Немножко? Неделя примерно?! Да выгоните вы его к чёрту, давайте найдём нормального электрика! Без проживания! Почему мы должны всё это терпеть…
Сашкин монолог прерывает очередной грохот. И ей даже не хочется представлять, что ещё он мог уронить. Вероятно, бутылку с гелем для душа. Полулитровую. Сашка недавно нашла детский гель с очень нежным запахом ромашки, который не вызывает у Всеволода Алексеевича неприятных последствий, и запаслась самым большим флаконом. Это хорошо, если флакон, падая, поддон душевой кабины не разбил.
— Е…ть, — не сдержавшись, шипит она. — Ой, простите, Всеволод Алексеевич.
Он хитро улыбается.
— Нет, Сашенька. Вот что угодно можно с ним делать, но только не е…ть. Тут у тебя принципиальная ошибка.
— Думаете, никто и не пробовал?
— Уверен. Так что парню можно только посочувствовать. А ты над ним смеёшься.
— Я не смеюсь. Я его тихо ненавижу.
— Милосерднее надо быть, Сашенька.
А у самого черти в глазах пляшут.
— Вы зачем всё это затеяли, а? У меня уже такое ощущение, что у вас был план!
— Может и был, — неопределённо пожимает плечами Всеволод Алексеевич. — Пойдём-ка на кухню, чайку попьём и обсудим.
— Не пойду. Хотите чай, сами делайте и сюда несите.
— Саш, он ещё час будет с душем сражаться. Но я сделаю. Пошли-пошли.
Они идут на кухню. Сашка садится за стол и заставляет себя не оглядываться на дверь. Всеволод Алексеевич набирает чайник, достаёт чашки. Реакции у него замедленные, поэтому всё получается с чувством, с толком, с расстановкой. Он знает, что, если будет торопиться, дело закончится разбитой чашкой и разлитым кипятком, поэтому медленно достаёт посуду, осторожно берёт коробочку с заваркой и коробочку с сушёной мятой, открывает ящик с приборами, звенит ложками.
— Вот взять даже ложку, — продолжает Сашка их прерванный разговор. — Он сегодня после обеда чаю захотел. Сказал, сам сделает, чтоб я не отвлекалась. Я посуду домывала как раз. Я его чуть не убила, Всеволод Алексеевич! Он стоял над чайником и ждал, пока тот вскипит. Потом выбирал чашку, рассматривая полку с ассортиментом. Как будто от его выбора зависела судьба родины. Я не выдержала и сунула ему первую попавшуюся. Потом он выбирал чай. Ну ладно, чая у нас и правда больше, чем в ином магазине. Но потом он выбирал ложку! Ложку, Всеволод Алексеевич! Открыл ящик и смотрел на содержимое, как будто ждал, которая ему подмигнёт. А так как ни одна не подмигнула, взял грязную со стола. И пошёл её мыть к раковине, где уже я стояла. Ну я отодвинулась, думаю, долго ли ложку ополоснуть. Он её мыл минуты три!
Всеволод Алексеевич кивает, давая понять, что внимательно её слушает. А сам сосредоточен на том, что делает: открывает коробочку с мятой, ставит её на стол, отмеряет по ложке на каждую чашку, берёт чайник, медленно наливает кипяток в каждую чашку. Ставит чайник на место. Потом по одной переносит чашки на стол. У Сашки на всё ушло бы полминуты, Всеволод Алексеевич возится минут пять. Но это нормально, для него полезно что-то делать самому. Сашка не просто так заставила его вечерний чай готовить. Если не лежит в лёжку, то надо заставлять какие-то бытовые подвиги совершать.
— Сашенька, — Всеволод Алексеевич идёт к шкафу с печеньками. — А тебя не раздражает, что я недостаточно быстро чай готовлю?
— А должно? — удивляется Сашка.
Ровно в этот момент он роняет пачку печенья. К счастью, закрытую. Охает, наклоняется, поднимает её с пола.
— Не поваляешь, не поешь, как говорится.
— Точно, — улыбается Сашка. — И вон те тоже прихватите, пожалуйста, шоколадные.
Но Всеволод Алексеевич не спешит выполнять её просьбу. Стоит и смотрит на неё с усмешкой.
— Что? — Сашка не понимает. — Что не так?
— Ваши аналитические способности, Александра Николаевна, меня поражают. Точнее, их отсутствие.