Не слушая Катарину, пытавшуюся ее удержать, и донельзя расстроенного Рамзая, который просил посидеть и подумать, Инее выбежала из комнаты, спеша на улицу. Она была готова обратиться к первому встречному. На ее счастье, никто не попался ей на том участке двора фирмы, где лежал путь к воротам. Рамзай уговаривал девушку, но не смог ее удержать и остался в комнате, а Катарина, плача и причитая, догоняла Инее.
Выбежав за ворота, Инее остановилась, оглядываясь. Она беспомощно сжимала кулаки…
Навстречу ей шел высокий, белоснежно-седой старик с красивым, ясным лицом. Рядом с ним шел черноволосый мальчик лет одиннадцати, с смышленой энергичной мордашкой.
Наружность старика поразила Инее, так он был похож на настоящего, доброго отца, полного защиты и правды, что расстроенные нервы молодой девушки не выдержали. Она бросилась к старику, воскликнув:
– Кто бы вы ни были, добрый человек, помогите! Мой брат в тюрьме, в сумасшедшем доме! Я умру, если он не будет свободен! Остались только одни сутки! Потом его увезут!
Старик с недоумением взял протянутую руку юной испанки Брови его тревожно сдвинулись.
Мальчик же, наоборот, весь загорелся и просиял, как боевой конь при звуке трубы. Он весь превратился в слух и внимание.
Теперь мы должны отступить, чтобы рассказать, почему Линсей с Робертом очутились вблизи кинофабрики; о том, что еще произошло в ранчо Вермонта и как старик привез Роберта в Монтевидео.
Пока Арета шила для мальчика, Ретиан и Вермонт подробно поговорили о своих планах и желаниях.
Вермонт желал одного: жить спокойно, хотя бы и в нищете, но чтобы не надо было Арете портить глаза над работой по ночам, а главное – ему хотелось уплатить тот долг, пятьсот рейсов, о котором мы упоминали, и уплатить хотя бы половину жалованья за год Гиацинту я Флоре, которым скоро станет уже нечего носить.
Ретиан, со своей стороны, сообщил, что у него имеется письменное приглашение работать в монтевидеоской газете «Вестник жизни Юга» и что он, пожалуй, примет это предложение после того, как отгостит в ранчо «Каменный Столб».
Еще Ретиан очень подробно рассказал снова историю дуэли и нападения бандитов.
Вермонт утверждал, что это дело рук Гопкинса.
– Теперь, – сказал он, – тебе нельзя ехать верхом, да еще одному, ни в Монтевидео, ни в Пелотас, ни в Баже Тебя будут подстерегать. Равно и спутников твоих надо предупредить, чтобы они пользовались дилижансом. Как раз завтра к вечеру должен быть дилижанс из Баже. Если Линсей с Робертом захотят ехать, то стоит пройти здесь недалеко к броду через речку и там ждать. Вопрос только в том, найдутся ли два места.
Вермонт принес шахматы, сел играть с Ретианом на ветерке, в тени крыши дома. Сделав Ретиану мат, Вермонт поднял голову, увидел Роберта, который уже проснулся Мальчик созерцал каменный столб и рассматривал надпись, но прочесть ее не мог, хотя ему страшно хотелось узнать, какой это памятник.
Перенесенное нервное состояние не дало также спать долго и Линсею. В настоящий момент он сидел возле швейной машины Ареты и изливал девушке свою радость – быть в Южной Америке.
Девушке, рожденной среди пампасов, привыкшей к своей стране до скуки, был непонятен восторг старика.
– Как вам хотелось попасть сюда, так мне хочется побывать в Европе, – говорила Арета, оканчивая вшивать карманы.
– Что, Звезда?! Встал?! – крикнул Вермонт мальчику. – Ну-ка, разгадай ту загадку, которая у тебя перед носом.
– Здесь написано на языке, которого я не знаю. Что это за столб? – спросил мальчик.
– Никто не знает. Надпись испанская В свое время я немало помучился над этой надписью, – сказал Вермонт Ретиану, вставая и подходя вместе с ним к Роберту. – Здесь сказано, что у этого столба каждый год 23 октября в семь часов утра бывает голова из золота. Потом она исчезает.
– Вы шутите! – вскричал мальчик:
– Что ты, милый; я не считаю тебя дураком, как считал красноносый приятель капитана Баттарана.
– Да, такая надпись, – подвердил Ретиан.
– Кто же поставил столб?
– Неизвестно. Может быть, прежний владелец ранчо, лет сто назад убитый индейцами.
– Хм! Хм! – восклицал Роберт, развеселясь и бегая вокруг столба. – А вы вставали утром смотреть?
– Неужели я кажусь тебе дураком?
– Совсем нет! Но я смотрел бы! Когда двадцать третье?
– Завтра, – сказал Ретиан.
– Верно, завтра, – удивился Вермонт. Помолчав, он прибавил – Глупость!
– Ах, это очень интересно! Давайте подумаем, – сказал Роберт, тщательно осматривая столб.
– По-моему, – заявил Ретиан, – тот, кто поставил столб, раз в год чувствовал себя умницей в семь часов утра на одну минуту. Потом он снова глупел.
– О, вы смеетесь! – воскликнул Роберт. – Но мне запала в голову эта штука! А что, если под столбом зарыт клад? А надпись написали… так, между прочим?!
– Роберт! – крикнула мальчику, выходя из дома, Арета. – Иди-ка сюда примерять штаны и курточку.
Мальчик взглянул на девушку с признательностью и смущением, но не тронулся. Он стоял, опустив голову. Арета подошла к нему и взяла его за руку.
Вермонт подошел к Ретиану, спокойно вынул у него изо рта горящую сигарету, прикурил и вернул сигарету на место, – вставил в рот Дугби.
Bee рассмеялись.
Роберт, не упираясь больше, пошел за девушкой. Они прошли через жилое помещение и очутились на внутреннем дворе.
Роберт увидел глиняную корчагу, полную горячей воды. Рядом на скамейке лежали кусок мыла, полотенце и ножницы.
Перед скамейкой находился кожаный складной табурет, а на стене висела сшитая Аретой одежда.
– Звезда обросла волосами, нечесаными, немытыми, – говорила Арета, усаживая мальчика на табурет. – Ноги у Звезды мерзкие, как копыта. Наклони голову.
Роберт, присмирев, послушно повиновался своему парикмахеру.
Запустив гребенку в густые волосы мальчика, девушка пощелкала ножницами и начала отсекать спутанную волосяную шапку, клочья которой стыдливо падали к ее ногам.
Вскоре круглая, как шар, голова освободителя Баттарана была коротко острижена, – не так ровно, как сделал бы это подлинный парикмахер, но достаточно для того, чтобы теперь ее хорошо промыть.
– Вы знаете, – сказал Роберт, ежась от прикосновения ножниц к шее, – я все думаю, как добыть золотую голову. Тогда дела ваши могут поправиться.
– Что ты знаешь о наших делах?
– Я слышал, я ходил у столба и слышал, что говорил мистер Вермонт мистеру Дугби. Я не подслушивал, – просто слышал; и, знаете, если я отыщу голову, то отдам ее вам.
– Благодарю тебя, – ответила Арета, не зная, сердиться или смеяться на бесцеремонное великодушие мальчика. – Это не пустяки, мой милый. Перестань чистить нос ногтем. Ты совсем одичал, бродяжничая по пампасам.
– Да, было много приключений, – важно ответил Роберт. – Надо сказать правду: пережито было порядочно.
– Для твоего возраста ты действительно испытал много, – согласилась девушка, подрезая волосы за ухом мальчика и отступая, чтобы полюбоваться своей работой. – Как приедешь в Монтевидео, сразу же напиши своим родным, что ты жив и здоров, и признайся, почему убежал. Разве ты не думаешь, что твои мать и отец сходят с ума от беспокойства о тебе?
Роберт нахмурился, вытирая слезы, проступившие при мысли о доме.
– Я напишу, – уныло пробормотал он. – Я уже писал домой из Рио-Гранде, зашел на почту и написал. Я еще напишу.
– Мистер Линсей сказал мне, что возьмет тебя с собой, ты будешь жить с ним, пока за тобой не приедут или не пришлют тебе денег на проезд.
– А все-таки, – вскричал Роберт, вдруг развеселясь, – Нерви и Дуг Ламбас лопнут от зависти!
– Безусловно. Теперь ставь ноги в этот таз с горячей водой.
Подставив Роберту таз, девушка тщательно вымыла его исцарапанные, покрытые синяками ноги и смазала кровоточащие места йодом.
Той же операции подверглись кисти рук маленького авантюриста, после чего, вручив ему мыло и ножницы, Арета ушла к Ретиану, продолжавшему шахматную игру с Вермонтом, и позвала их обедать.
На обед не было ничего, кроме маисовых лепешек, поджаренных в сале, и огромного количества мяса, приготовленного способом гаучо, – два вырезанных вместе с кожей полушария задней части быка. Эти куски мяса, завернутые краями кожи, пекутся под горячими углями, жарятся и варятся в собственном соку.
Когда явился совершенно преображенный Роберт, одетый и умытый, все встали хором поздравить его с возвращением к цивилизованной жизни. Мальчик сконфузился, но это не помешало ему съесть мяса так много, что он побледнел.
За обедом было решено, что Линсей с Робертом воспользуются завтрашним дилижансом. Для этого надо было собраться часам к одиннадцати и идти на речную переправу, находившуюся неподалеку от ранчо Вермонта.
Этот разговор начал сам Линсей, не хотевший обременять Арету лишними хлопотами, тем более, – что он видел, как взгляды Ретиана и Ареты, встречаясь иногда, говорили им о зародившейся взаимной симпатии.
Уже стемнело, а потому Арета зажгла две свечи, сделанные домашним способом из бычьего жира. Затем она принесла маленькую гитару. Ретиан стал играть на ней местный мотив бесконечной песни, называющейся «Видалита». Арета аккомпанировала на пианино. Вермонт и Ретиан пели. Затем перешли к песням веселым, тоже имеющим общее название – «Милонга». Услышав пение, явилась Флора, за ней – Гиацинт; они сели, стали подпевать, и благодаря им Ретиан припомнил много забытых куплетов.
«Там, где стояли твои ножки, – пел Ретиан, улыбаясь и наклоняясь над гитарой, чтобы скрыть смущение, когда девушка взглядывала на него, укоризненно качая головой, если он ошибался, – там падает теперь тень ствола сломанного грозой дерева…» «О, видалита, вида лита!»
«Я всматриваюсь в тень, но, не видя там теперь твоих ног, делаю ножом отметку: вот здесь были они, ноги твои».
«А наверху были глаза. А разбитое дерево – это я… О, видалита!»
В это время Роберт дремал на диване, слушая слова песни. Надо сказать, что он был поглощен загадкой каменного столба. При последних словах Ретиана мальчик очнулся, незаметно вышел и сел на пороге.