– Еще до болезни, – пояснила Кристя. – Она машину купила, у барыги взяла под проценты, а отдать не успела. Теперь он, сукин сын, на меня наезжает, свою крышу на меня натравливает, я думала, ты от них. Хотела предложить: по завещанию Беаткина машина моя, пусть заберут ее и отвалят!
– Ладно, разобрались с этой ситуацией, – кивнула я. – Давай дальше про Равиля. Денег он не брал, но, полагаю, все же попросил нечто за услугу.
– Ну да. Он так обрадовался!
– Чему же?
– «Ты избавлена от материального зла, осталось только принести жертву божеству здоровья, и тогда наступит полнейшее исцеление», – повторила чужие слова Кристина.
– Звучит угрожающе. Чего он захотел? Чтобы она убила животное?
– Что ты! – снова возмутилась стриптизерша. – Равиль добрейший человек, буддист! Он мухи не обидит, таракана не тронет. Беатке предстояло совершить доброе дело.
– И какое?
– Она должна была купить в магазине «Поль» белый свитер с цветными полосками, размер XL. Ночью пойти, чтобы никто не знал.
– На свои деньги? Однако дорогая цена у хорошего поступка!
– Нет, – шлепнула ладонью по столу Кристя, – он дал ей бабки.
– Равиль?
– Ага.
– А дальше? Сделай одолжение, излагай события внятно. – Я начала злиться.
– А потом она должна была помочь, – заторопилась Кристина, – Павлу… фамилию забыла. Мужик такой, под глазом родинка.
– Краминов?
– Точно! Откуда знаешь?
Надо было напомнить стриптизерше начало нашего разговора, но я не стала этого делать.
– Продолжай, пожалуйста.
– Значит, Беата покупает свитер, отдает его Павлу, а потом ходит с ним по городу, изображая его возлюбленную, – закончила Кристя.
– И она так поступила?
– Да.
– А что дальше?
– Беатриса очень старалась…
– И потом?
– Павел перестал ей звонить и просить о свидании.
– Ну?!
Кристина заплакала.
– Мы опять приехали к Равилю, он угостил нас чаем, пообещал, что Беатка доживет до ста лет, только надо из Москвы уехать, очень быстро. Она жутко обрадовалась… и… и… и… умерла.
– Когда?
– Ночью, – шепотом ответила Кристина. – Я ее домой проводила, хотела остаться, а она сказала: «Езжай, все уже закончилось». Утром меня будто что-то стукнуло – проснулась в девять, звонила ей, звонила, а она не отвечала. Помчалась к ней на квартиру, открыла дверь, у меня ключи есть, а Беатка… возле унитаза лежит, ее сильно рвало.
– Ты, наверное, вызвала милицию!
– Да, – кивнула Кристина. – Вернее, сначала «Скорую», думала, Беату еще спасти можно, мне показалось, что она дышит. А врачи на меня наорали и в ментовку звякнули.
– И что сказали спецы?
– Отравление, – простонала Кристя. – На столе банка из-под рыбных консервов осталась, пустая, Беатка ее содержимое целиком съела. Никаких следов насилия, все на местах, ничего не взято.
– А было что брать?
– Нет, – чуть не плакала Рыбникова, – у нее ничего не было. Один долг за машину. Уж не знаю, откуда барыга мой телефон раздобыл и ну бабки требовать, угрожать: «Отдай, а то хуже будет!» Я ему сначала спокойно сказала: «Я ничего у вас не брала, отвяньте». А тот заявил: «По условиям договора долг переходит на поручителя, а им ты записана, гони лавэ. Я на хозяина работаю, приедут к тебе от него, вот тогда запищишь!»
– Когда я позвонила, ты решила, что я являюсь тем самым лицом, и все же пригласила к себе? Очень глупое поведение.
– Я думала, посмотрит человек вокруг и поймет, что из меня вытрясти нечего, – зарыдала Кристя. – К тому же я решила предложить забрать тачку, если он не сжалится. Я Беатку одна хоронила. Никто из «Королевы Марго» не пришел. Хозяин девкам запретил ее имя упоминать, испугался, что клиенты про смерть услышат.
– У тебя сохранились координаты Равиля?
– Клиника называется странно. «Имар», нет, «Итар». Или «Исар»? – Кристина всхлипнула. – Адрес был у Беатки, название улицы я забыла, вроде там рядом Москва-река.
– Ладно. А Зарецкого как найти?
Кристина стала вытирать лицо руками.
– У Беатки где-то визитка лежит. Можно поискать.
– Сделай одолжение, непременно ее найди, потом позвони мне, – велела я. – И последний вопрос. Девушка была одинокой, ты не знаешь, почему милиция пренебрегла формальностями? Квартира Кристины не опечатана?
– Там висела бумажка, – заявила стриптизерша, – но ведь надо было вещи взять для похорон. Хоть и кремировали тело, но в ночнушке-то в гроб не положишь, я ту бумажку с двери и сдернула. Это нарушение закона?
– Не самое ужасное. А кому теперь достанется квартира?
– Мне, – коротко ответила Кристя и добавила: – Едва Беатка про болезнь свою узнала, тут же завещание составила.
– Похоже, подруга тебя любила, – отметила я.
– Очень, – согласилась Кристя. – Мы были родней сестер, как теперь жить – не знаю.
– Думаю, тебе нужно использовать шанс, предоставленный Беатрисой, – вздохнула я. – Сколько еще у шеста провертишься – год, другой? А потом куда? Через шесть месяцев тебя признают официальной наследницей, сдай квартиру и иди учиться. Беатриса будет счастлива, глядя на тебя с небес.
Кристя снова судорожно зарыдала и кинулась в ванную.
– Господи, – донеслось до меня, – Беатка, прости, прости, прости! Я не думала, что все так ужасно! Смерть – это навсегда! Она не лечится!
Я потопталась немного у санузла, потом поскреблась в дверь.
– Кристя, тебе плохо?
Ответа не было.
– Открой, пожалуйста.
– Уходи, – глухо раздалось из ванной. – Больше мне сказать нечего. И у меня нет сил. Не думала, что будет так страшно и тяжело!
Ровно в семнадцать я встретилась с Павлом Краминовым.
– Как дела? – танком поехал на меня клиент. – Есть новости?
– Тружусь помаленечку.
– Работать надо лучше, – не преминул заметить Павел.
– Как именно? – прищурилась я. – Уточните, что значит «лучше».
Краминов сделал глубокий вдох. Похоже, он с большим трудом удерживал себя в рамках. Наверное, он нервничает, но ведь это не дает ему права обращаться со мной как с обслуживающим персоналом.
– Значит, ты мой секретарь, – ожил Краминов, – Елена Романова.
– Ясно.
– Я поручил тебе разобрать шмотки Светланы.
– Понятно.
– Можешь ходить по всему дому и задавать вопросы.
– Такое поведение насторожит ваших домашних.
– Они идиоты!
– И все же… Что за причина может заставить секретаря разгуливать по особняку?
– Светка собирала всякую хрень, фигурки из дерьма, – с явной неприязнью ответил вдовец. – Скажешь, что я велел тебе все собрать, вот ты и шастаешь по зданию, интересуешься, сия дрянь из ее коллекции или элемент интерьера от дизайнера. Йес?
Я кивнула, и мы поехали в коттеджный поселок. Здоровенный внедорожник Краминова несся впереди, моя малолитражка старалась не отстать от джипа. Наконец кортеж въехал в лес и замер около трехэтажного дома под красной черепицей.
Выйдя на вымощенную камнем площадку, я вдохнула неправдоподобно свежий воздух Подмосковья и испытала укус зависти. Именно таким мне виделся в мечтах собственный коттедж, даже террасу мы хотели сделать незастекленной, открытой и заставить ее плетеной мебелью.
– Папочка приехал! – защебетал дискант. – Папулечка, солнышко, я по тебе скучала!
По лицу Павла скользнула легкая брезгливость.
– Папулечка хочет нямочки? – сюсюкал невидимый ребенок. – Ой, мне не разрешили выходить во дворик, поэтому я не беру у папусеньки портфельчик. Риммочка сердилась за грязь, я сбегала утром за хлебушком в наш магазинчик – папулечка же захочет свеженького! – кроссовочки не сняла, а Риммочка…
– Не тарахти! – резко приказал Павел.
– Ой, папулечка злится! – испугался ребенок.
– Нет, – уже спокойнее сказал Краминов, – голова болит.
– Сейчас Тиночка принесет папусеньке аспиринчик.
– Не стоит беспокоиться, – вновь начал закипать хозяин.
– Ай, ай! Папулечка не любит больше Тиночку, – испугалась девочка.
– Замолчи!
– Все, ни гугушеньки! Папулечка устал? Бедненький, любименький… Я могу тебе газетку почитать или массажик сделать…
Краминов скрипнул зубами и начал подниматься по ступенькам, я двинулась за ним, дверь в особняк была открыта настежь.
В большом холле было прохладно и сумеречно, у шкафа темнела фигура девочки.
– Зажги свет, – приказал Павел, – темно, как в заднице.
Дочь поспешно метнулась вправо. Я не видела лица девочки, но, судя по одежде, ей едва ли исполнилось четырнадцать лет. Короткое светлое платье с завышенной талией не прикрывало колен, на ногах красовались домашние тапки в виде кошек и гольфы с кисточками. Белокурые волосы были собраны в два длинных хвоста и висели, как уши у собаки бассета, густая челка спускалась ниже бровей. Весу в девочке не было никакого, я рядом с ней казалась слонопотамом.
– Зажги люстру, – повторил Краминов.
– Риммочка запретила, – прочирикало тщедушное создание и, звякнув браслетами, затрясло хвостами.
– С какой стати? – возмутился Павел.
– Пришел большой счет за электричество, – пояснила девочка. – Риммочка очень расстроилась, сказала, что мне нельзя играть в приставку. Папулечка, ты же разрешишь? Мне принесли новый диск, Олежек купил. Папулечка, я недолго, ну пожалуйста!
С каждой секундой мое изумление становилось все сильнее. Насколько я помню, Павел говорил, что его дети уже взрослые. Откуда же взялась семиклассница?
– Кто в доме хозяин? – загремел Краминов. – Я или домработница?
– Ты, папулечка, замечательный и добрый, – подскочила школьница и потеряла тапочки.
Я прикусила губу: «папулечка замечательный и добрый» звучит как «Гудвин великий и ужасный». Интересно, Краминов тоже заставляет всех носить зеленые очки?
– Тогда щелкни выключателем! – побагровел Павел.
Девочка проворно выполнила приказ, под потолком вспыхнула огромная люстра, я на секунду зажмурилась.
– Это Елена, – кивнул в мою сторону Краминов, – мой секретарь. Она наведет порядок на половине Светы.