Я начала выдвигать ящики и обнаружила в них полнейшую пустоту. В душе окончательно укоренилось недоумение. Она здесь плакала? Говорила безостановочно по мобильному телефону? С кем? И Павел, и Римма несколько раз подчеркнули: Светлана уходила в павильон утром, возвращалась в дом вечером. Может, у Краминовой развивалось психическое заболевание?
Я села на жесткий стул и перевела дух. В так называемой беседке было очень душно и одновременно влажно, противно пахло сыростью. Отопления в курятнике нет, обогревается он электробатареей – вон она, стоит у шкафа. Зимой здесь, очевидно, холодно, осенью зябко, летом жарко. А еще тут отсутствуют окна. Домик, по сути, является деревянным ящиком, подобием гроба!
В голове завертелись разные мысли. Когда-то со мной в оркестре работала скрипачка Аня Фиш, очень тихая, скромная девушка. В коллективе горели страсти, музыканты постоянно сплетничали, подсиживали друг друга, дрались за зарубежные командировки. Аня никогда не участвовала в «забавах» и этим была мне очень симпатична. Я попыталась подружиться с интеллигентной девушкой, но Фиш не шла на контакт. Она практически не разговаривала с окружающими, скользила тенью на свое место, брала скрипку, отыгрывала концерт и уходила, опустив глаза в пол. Очень скоро все перестали замечать Аню, к ней не придирался даже дирижер – он крайне редко предъявлял ей претензии, хотя остальным доставалось от него по полной программе. Одна я нет-нет да и поглядывала на чересчур спокойную коллегу. И заметила одну странность: после работы Аня в любую погоду шла в сквер, садилась на скамеечку, обнимала футляр со скрипкой и замирала в напряженной позе. Находиться в таком положении Фиш могла часами. Я думала, может, у нее не сложились отношения с родичами или девушка живет в коммуналке с противными соседями, и испытывала к Анечке острое чувство жалости. Потом Фиш вдруг пропала, а вскоре на репетицию приехала милая дама, назвалась ее мамой и сообщила:
– Дочку поместили в психиатрическую клинику.
Оказывается, нежелание Ани общаться, ее замкнутость, любовь к сидению на скамейке под дождем и снегом являлись симптомами шизофрении. Я тогда с огромным изумлением узнала, что шизофреник очень часто, пока болезнь окончательно не захватит его, способен вполне успешно работать, ни дома, ни на службе его не считают больным, а некоторые странности поведения списывают на плохой характер.
Может, у Светланы было нарушение психики? В семье Краминовых, если, конечно, группу людей, живущих в особняке, можно назвать семьей, не обращали внимания друг на друга.
Я встала и распахнула дверки гардероба. Ничего! Ни вешалок, ни вещей, ни корзинки с вязаньем или коробки с пазлами. Только какая-то бумажка валяется в углу. Я нагнулась, чтобы поднять ее, оперлась на заднюю стенку шкафа и не удержалась на ногах, упала внутрь.
Нос ощутил головокружительный аромат цветущей сирени, и я сообразила, по какой причине потеряла равновесие. Часть шифоньера сдвинулась в сторону, приоткрылась щель, в нее были видны зеленые ветки. Я вскочила и протиснулась сквозь узкое пространство. Вот так фокус! Из сарая можно выйти минуя дверь, и эту дорогу явно некоторое время назад использовали – впереди вьется узкая, правда заросшая травой тропинка.
Затаив дыхание, я прошла несколько метров и уткнулась в забор. По верху чугунной решетки шла колючая проволока, но я уже знала, что следует искать калитку или ее подобие. Точно, вот он, выход! Два прута оказались слегка раздвинуты. Взрослый мужчина тут ни за какие коврижки не пролезет, но я элементарно просочилась между железными пиками и побежала по едва различимой тропке. Она извивалась в разные стороны и в конце концов уперлась в здоровенную, высоченную бетонную ограду четырехметровой высоты. Сооружение, смахивающее на Великую Китайскую стену, тянулось вдаль. Перелезть через такую преграду, если вы, конечно, не профессиональный альпинист со специальным снаряжением, практически невозможно. В плитах не было проломов, не заметила я и подкопов. Пришлось возвращаться в сараюшку.
Я задвинула заднюю стенку гардероба, подобрала бумажку со дна шкафа, поняла, что это всего лишь обычная салфетка, вернее, скомканный бумажный носовой платок, подошла к двери, которая изнутри была снабжена железной задвижкой толщиной в мою ногу, и пошла к особняку, обратив внимание, что по дорожке тоже давно не ходили – на ней успела вылезти трава.
– Апчхи, – донеслось из кустов, росших чуть поодаль.
– Кто там? – подскочила я.
Ветки зашевелились, показалось лицо горничной Оли.
– Напугала вас, простите, – заулыбалась она. – Римма в магазин поехала, а мне велела обертки в саду собрать.
– Обертки? – удивленно переспросила я. – От чего?
Оля продемонстрировала прозрачный пакет.
– Тина конфеты постоянно жрет, а бумажки из своего окна кидает. Очень неаккуратно.
– Некрасиво, – согласилась я. – Наверное, нужно ей объяснить, что так делать нельзя.
Уголки губ Оли поползли вниз.
– Ага, – протянула она, – и кто ей указ? Без толку че говорить, она глупая очень. Во свезло!
– Вы имеете в виду Тину? – уточнила я.
– Ну не себя же! – горько воскликнула Оля. – Мне за копейки чужой мусор приходится убирать, а Тина у богатого родилась, за обеспеченного замуж вышла, ей все можно. Пошвыряет бумажки – чьи-то руки уберут. Каждый день у нее новый прибамбас.
– Что вы имеете в виду?
Оля шмыгнула носом.
– Римма сказала, ты, типа, секретарь? Будешь шмотки хозяйки складывать? На Павла Львовича за зарплату пашешь?
Я кивнула.
– Значит, своя, – повеселела Оля, – из наших, из прислуги. Ой, тут, блин, дурдом! Тина все себе позволяет. Например, взяла и целиком свой гардероб поменяла.
– Да ну! Это как? – проявила я ожидаемое горничной любопытство.
Оля плюхнулась на садовую скамейку.
– Садись, покурим.
– А можно? – усомнилась я. – Тебе разрешают?
Горничная вытащила из кармана фартука сигареты.
– Павел Львович сюда никогда не заглядывает, а главная сука, Римма, за хлебом отвалила, у нас есть полчаса, чтобы расслабиться. Я тебе ща про Тину расскажу!
Было видно, что Оля испытывает к жене Олега жуткую зависть.
– Ты читаешь мои мысли, – улыбнулась я, – сама хотела передохнуть. Так что со шмотками красотки случилось?
– Ой, она такая хитрая! – с горящим взором заявила горничная. – Вроде дура, а умная, знает, как своего добиться.
Глава 19
Некоторое время назад Тина исчезла на сутки. Хозяева перед прислугой не отчитываются, но что-либо скрыть от горничной, которая убирает за вами постель и раскладывает вещи по полкам, трудно. Оля мигом догадалась, куда отправилась придурковатая Тина: в лечебницу, к специалисту-косметологу.
– Хотела Олегу понравиться, – хихикала горничная. – Муженек-то жену не очень в кровати ублажал, по неделям в ее спальне не показывался, а Тине ой как потрахаться хочется. Прикинь, у нее под кроватью целый ящик искусственных членов! Ну не дура ли? Думала, там никто ее игрушки не найдет. Но, видать, силиконовая радость настоящего мужика не заменит, вот она и решила похорошеть.
– Если мужчина тебя не любит, то бесполезно экспериментировать с внешностью, – вздохнула я. – Дело не в объеме груди, цвете волос и длине ног, просто чувства нет, и оно от имплантатов не появится.
– А вот и неправда твоя, – скривилась Оля. – Олегу проститутки нравятся, он от девок из стрип-баров тащится, и Тина правильно новый образ подобрала. В губы себе гель закачала, красной помадой их намазюкала, так что рот у нее теперь как у утки, а еще, похоже, форму бровей изменила и волосы нарастила. Такая, блин, получилась! Раньше лучше было, у нее глаза человеческими казались, а сейчас натуральная кукла. Но Олег-то на это повелся!
– Да ну?
– Стопудово! – засмеялась Оля. – За задницу ее начал щипать. Сидит в гостиной, зырит телик, тут женушка входит и к нему. Раньше Олег как в экран пялился, так и оставался сидеть, а теперь нет, схватит ее за сиськи, и, гляжу, в спальню топают. А ты говоришь, в клинике не помогут… Если деньги есть, любого мужика заманишь, импланты вставишь – и собирай парней охапками!
Я молча слушала Олю, сопоставляла ее слова с тем, что уже слышала. Тина сильно изменилась не только внешне, стала еще глупей, чем была, превратилась в семилетку. При виде Павла Львовича невестка сюсюкала, перед Риммой заискивала, даже Олю угощала конфетами.
– Сладкое она другое жрать стала, – посмеивалась горничная. – До клиники шоколад трескала, круглые конфетки в золотых бумажках, другие не трогала. Да, видно, ей объяснили, что ее разнесет от таких, вот и перешла на леденцы без сахара.
– Почему после косметической операции нельзя есть шоколад? – изумилась я.
Оля снисходительно посмотрела на меня.
– Хирург сразу предупреждает: потолстеете – мой труд насмарку пойдет. Если чего себе вкачали, вшили, отрезали, утянули, прибавили – держите вес.
– А ты откуда знаешь?
Горничная замялась, потом призналась:
– Хотела себе грудь сделать, сходила на консультацию, она бесплатная, да только где денег на импланты взять? Впрочем, можно гель вкачать, это дешевле, шрамов не будет, и домой сразу отпустят. Наверное, наша красотка так и поступила. А мне инъекции не по карману. Я же не Тина – идиотка с грузовиком баксов, – сама зарабатываю. И одежду вот так, махом, поменять не могу. Знаешь, че она отчебучила?
– Нет.
– Прихожу я на работу, а у Тины на кровати вся гардеробная валяется. Тинка увидела меня и сипит: «Запакуй все в мешки, хочу в приют для бедных сдать, пусть носят, милосердную помощь оказываю».
– Почему «сипит»? – удивилась я. – У девушки по-детски звонкий голос.
– А, – отмахнулась Оля, – она в клинике простыла, ты про ерунду спрашиваешь. Я о другом: прикинь, она все шмотки выкинула! Я прям офигела, подчистую все сгребла: пальто, шубы, нижнее белье.
– И как ты поступила?
Оля пожала плечами.
– Хозяин – барин, приказали – выполнила.