Но признание Пашки выбило Оксану из колеи на несколько дней. Пожалуй, после разрыва отношений с Толиком она пришла в себя быстрее. А тут – постоянно крутилось в голове его неожиданное признание и ее ответ ему, множились вариации, плодились реальности, накладывались, как калька на происшедшее, и девушка уже не знала, верно ли поступила, выказав жесткость, почти жестокость.
Как бы то ни было, следить Пашка перестал. И в универе появлялся редко, не чаще, чем раньше. Когда приходил, делал вид, что Оксаны нет. И садился на любое свободное место. Но и Ольховскую это счастливой не делало. Она казалась погруженной в себя. Однако Оксана ловила порою на себе ее взгляд, тяжелый, как камень за пазухой.
И если бы не Полина, не Ярослав – приходилось бы туго. Подруга отвлекала от тягостных мыслей. А парень вроде бы и не делал ничего особенного, просто был рядом. Дарил цветы. Угощал чипсами. Водил в кофейню.
– Я не случайный человек в твоей жизни! – однажды шепнул он на ухо девушке.
И от этих слов стало щекотно и жарко. И, пожалуй, выдуло, наконец, признание Михеева. Во всяком случае, на следующее утро Оксана проснулась уже без досадного чувства вины. Собралась в универ. Вышла на остановку.
Сначала удивилась, что Полины нет, а потом вспомнила, что та сегодня собиралась пойти со своим мужем, он решил устроить фотосъемку для детишек из реабилитационного центра и ему была нужна помощница. Ярославу тоже сегодня на учебу было к третьей паре.
Пришлось стоять одной, ежится от холодного ветра, жалея, что не вспомнила о перчатках. И как-то не заметила подрулившую прямо к остановке иномарку.
– Девушка, – раздался чуть хриплый мужской голос, – не подскажите, как нам проехать на Шелководную?
Оксана даже не сразу поняла, что обращаются к ней. Но вопрос повторился. Она подняла голову. Водитель, парень, пожалуй, одного с ней возраста, стоял рядом с автомобилем с тонированными стеклами.
– Прямо по этой дороге, чуть дальше будет поворот налево, – коротко объяснила Оксана. – Два квартала и Шелководная.
– Понял, спасибо.
Парень сел в иномарку, отъехал, а потом вернулся, выглянул уже через пассажирское окно:
– А вам куда? Может подвезу?
– Нет, – девушка замотала головой. – Мне в другую сторону.
– Да?
Оксану удивил его вопрос, что-то в нем послышалось не то, какая-то инородность. А потом она вдруг почувствовала удар по голове и… Все скрылось в темноте.
27 Юрисдикция
Сознание возвращалось болью в затылке, поскрипывающими звуками, запахом реки, каким-то непонятным покачиванием и темнотой. Возникло ощущение, что кто-то по очереди включает органы чувств, проводит калибровку, пользуясь своим всемогуществом. Но это Оксану не порадовало. Напротив, хотелось, чтобы все, что она медленно вспоминала, оказалось сном, кошмарным, но ушедшим в небытие с первыми звуками будильника.
Попытка пошевелиться отозвалась тянущей болью в руках, запястья были прикованы наручниками к какой-то ржавой трубе. Однако девушка все-таки исхитрилась сесть. В ушах тут же раздались сбивчивые тамтамы, а во рту появился привкус железа. В глазах замелькали вспышки света, жаль, что темноту развеять не могли.
Хотя через какое-то время Оксана все-таки смогла осмотреться. Похоже, ее привезли на старую баржу, уже тысячу лет стоящую на приколе. Летом с нее мелкие устраивали заплывы и рыбачили по мелочи. А в другое время года она превращалась в место сборищ сомнительных личностей и бомжей.
Открытие не порадовало. К тому же голова слишком кружилась и болела, чтобы ясно соображать. Странно, особого страха не было. Растерянность, непонимание. Но не страх… Или это включился компенсаторный механизм? Просто, чтобы прямо тут не отдать концы от осознания.
Ситуация казалось абсурдной до тошноты. Кому и что от Оксаны нужно? Да еще так: заговорить зубы, стукнуть по голове, приковать наручниками в грязном нутре старой баржи. Выкупа с девушки не попросишь, она не дочь миллионера. Хотя… Есть ведь еще и другие варианты: продать в сексуальное рабство, например, или на органы. Вот теперь уже что-то похожее на ужас зародилось внутри, сковало в ледяной комок кишечник, пересушило губы. Одновременно захотелось забиться куда-нибудь в уголочек, превратившись в ту самую Дюймовочку, которую Ярослав обещал спрятать за пазуху, и орать, включить сирену, на барже ведь должна быть сирена? Привлечь внимание.
Метроном внутри отсчитывал утекающее время. Суета в мыслях, наслаивающихся друг на друга, рождала пустоту. Это было странно.
Стараясь успокоиться, Оксана задышала размереннее и глубже. Постаралась облизать растрескавшиеся губы. Язык показался наждачкой. Но такие простые действия, в общем-то, немного помогли. Она стала думать.
Когда ее хватятся? Не раньше третьей пары. Да, и то… Вряд ли Ярослав сразу предположит, что какие-то идиоты похитили девушку. Отправит сообщение. Постарается встретиться. А ее нет. И телефон, скорее всего, окажется недоступен. Это пройдет еще пара часов?
Дома Оксаны тоже не окажется. И как скоро примут заявление в полицию? Сколько народу так пропадает? Сотни? Тысячи? Каждый раз ты думаешь, что с тобой такого произойти не может… И вдруг…
Но в мистику никто из окружения Оксаны не верит. Как и она сама. Мы все привязаны к этой земле. Если человек пропал, значит, его просто не нашли. А ее должны найти. Потому что в подобных случаях всегда осматривают всякие сомнительные места: заброшки, подвалы. К чему отнести баржу – девушка не знала. Но постаралась убедить себя, что сюда тоже обязательно сунутся. Толика же нашли на берегу! Значит, берег патрулируется!
Который сейчас час? Возможно, все уже в курсе, что она пропала?
Оксана подергала руками. Наручники сидели крепко – не вырвешься. Труба тоже – только отзывалась на каждое движение жутким скрежетом. Если рассматривать его, как способ привлечь хоть чье-то внимание…
Девушка тряхнула руками, в трубе загрохотало. Эхо отдавалось страшными заунывными звуками. И вибрировало все, даже пол под ногами.
Оксана не сразу услышала шаги откуда-то сверху. Они органично слились с производимым ею грохотом. А потом хлынул поток света, отозвавшийся резью в глазах, и устойчивый запах перегара.
Оксана дернулась, прекратила стучать и отвернулась. Сердце опять замолотило со страшной силой. В волне адреналина почти утонули здравые мысли. Хорошо, что почти…
– Что, чика, очнулась? – сиплый голос с приблатненными интонациями был незнаком.
– Чего вам от меня надо? – девушка постаралась, чтобы голос не напоминал козье блеяние.
– Жорик, чего нам от этой чики надо? – она не видела, к кому обратился ее тюремщик, да и его самого разглядеть не получалось, просто темный силуэт, понятно только, что худой, сутулый, молодой.
Тот, к кому он обращался, пробубнил что-то неразборчивое.
– Не стесняйся, Жорик, можно высказывать все свои желания, у нас в гостях фея, – хохмил сутулый.
И это бы, наверное, показалось страшным, но то, что он не спускается, хотя между ними ступенек всего-ничего, что не отрываясь держится за косяк, вдруг сыграло на руку.
– Сейчас как нафеячу! – Оксана понимала, что, пожалуй, перевес сил не на ее стороне, но сдаваться не хотелось, внутри проснулась злость, эти пьяные идиоты, наверняка, сами не соображали, чего сделали. – Да, у меня знаете, кто папа? Прокурор города!
Она, разумеется, понятия не имела, есть ли такая должность, но эта пришла в голову первой. Звучит же. Сразу лезли ассоциации: суд, юрисдикция. Однако ожидаемого эффекта на вышло. Сутулый заржал и захлопнул дверь.
Снова воцарился полный мрак. Хотелось пить и в туалет. Жутко болела голова. Оксана почувствовала, как из уголка глаза вытекает горячая одинокая злая слеза. Когда-то в интернете мелькала статья, что из любых наручников можно освободиться, если вытащить из сустава большой палец. Советчики сами пробовали? Да, крысы могут отгрызть в отчаянии свою лапу. А человек?
Сидеть здесь, в ожидании, пока тюремщики протрезвеют, если вообще это когда-то случится… Или лучше пусть не просыхают? Пусть упиваются своим поступком в сорокоградусных мерках. А то, кто знает, что придет им в голову потом. Кто может точно сказать, что именно у них на уме? Что им нужно от Оксаны?
Отчаяние прокрадывалось в душу. Отвоевывало новые территории, столбило со страстью старателя. И все тяжелее и тяжелее удавалось находить логические доводы.
Но теперь Оксана боялась привлекать внимание лишним шумом. Скукожилась на полу и только еле слышно всхлипывала. Тело била дрожь, как при ознобе. Нервы казались натянутыми до предела.
Девушка временами проваливалась в забытье. Буквально на несколько минут, или секунд, а потом приходила в себя, рывком, ударом ногой о пол, борт. Ощущения тела, пространства, времени стирались.
Потом, наверное, через несколько часов, послышались крики, топот. По звукам нельзя было ничего понять: дискотеку там устроили или решили подраться. А может это вообще голова так гудит?
Нет. Распахнулась дверь. Но теперь поток света бил с меньшей интенсивностью. Кажется, уже наступил вечер.
Оксана пригляделась, морщась. Глаза слезились. Изображение ехало и двоилось. Сейчас у нее уже не осталось сил выглядеть смелой. Хотелось умолять тюремщика о снисхождении.
Только вместо сутулого в дверях стоял Ярослав. Оксана поначалу даже решила, что у нее галлюцинации. Но парень подскочил, крикнул, что надо найти ключ от наручников, а сам обнял девушку, принялся гладить ее по голове, как маленькую, шептать какие-то милые бессмыслицы, унимая невольную дрожь.
– Ну, маленькая, все хорошо. Тихо, тихо. Сейчас мы тебя освободим. А потом поедем домой. Ко мне. Мама там что-то вкусное приготовила. Ты ведь голодная?
– Не-ет, – смогла вставить короткое словечко Оксана. – Я в туалет хочу.
– Толя, ***! – с губ Ярослава неожиданно сорвалось непечатное. – Где ты там?
И, как в сумбурном сне, подскочил Толик, с ключами в вытянутой руке, разномастными, начиная с длинных, домашних, до каких-то непонятных закорючек, похоже, собрал просто все, которые нашел, без разбору и принес.