Парни общими усилиями подобрали подходящие. Освободившись от наручников, Оксана попробовала встать, но ноги не слушались, во-первых, затекли и ничего не чувствовали, во-вторых, просто подгибались. Она буквально обвисала на Ярославе. В конце концов, он просто подхватил ее на руки и вынес наружу.
Моросил дождь, было совсем темно.
– Сейчас спустимся на берег, присядешь в кустики? – предложил Ярослав.
Но Оксана не ответила, она во все глаза пыталась разглядеть следы побоища, а видела лишь давно знакомую старую баржу. И не скажешь, что из нее можно сделать темницу. Так все буднично, обыденно. До невозможного.
В капитанской рубке мелькал свет и оттуда доносились какие-то звуки, неразборчивые отголоски слов. Туда направился Толик, махнув Ярославу и девушке.
Оксана ничего не понимала. И виной тому была не усталость, не стресс. Казалось, что все происходит не с ней. Что это лишь затянувшийся сон, или плохой фильм. И вроде бы все разрешилось… А ощущение нереальности происходящего только усилилось.
– Смотри, вон там можно присесть, – Ярослав аккуратно, словно хрустальную вазу поставил Оксану на берег.
Ноги немного отошли, но без объятий парня вдруг накатил страх. Хотелось плакать, цепляться за его плечи. Девушка почувствовала, пережитое – останется навсегда.
– Я потерплю, – выдавила она. – Мы можем уехать отсюда? Прямо сейчас.
28 Ясность
В рубке было душно, прокурено и воняло застарелым перегаром. Пустые бутылки громоздились, казалось, везде. Открытые консервные банки посреди заляпанного стола, который кто-то когда-то сюда приволок, тоже уюта не добавляли, как и парочка колченогих табуреток. А уж про испачканный всякой дрянью когда-то детский диванчик – вообще слов не было. Толик бы на такой сесть не решился. Пашка, впрочем, тоже стоял. На диванчике сидели два аборигена. Вот им в самый раз обстановочка.
Хотя на бомжей они не тянули. Шмотье, хоть и не свежее, видно, что не с помойки. И бухло – не из дешевых. Так, шестерки.
Ну, и Мишаня. Тот бы с бомжами знаться не стал. Другой уровень. А вот с этими – знался. И вину свою чувствовал, это было понятно. Хоть и не караулил Оксану, на этих двоих положился: на Сутулого и Жорика.
Толик пососал ранку на костяшке. Железный привкус растекся по языку, захотелось сплюнуть, но парень проглотил. Переглянулся с Пашкой, кивнул на его немой вопрос. Михеев заметно расслабился и шумно выдохнул, словно все это время, пока Толик отсутствовал, не дышал. Понятно, в общем-то.
Все смотрели на Толика с ожиданием, словно признавали право решать и приговаривать. А он – не знал, что делать. Вроде бы эти два дебила, решивших подзаработать, сейчас окончательно протрезвели и поняли, что сделали что-то не то. На Мишаню же зла держать вообще не хочется. В конце концов, земля совершенно случайно оказалась круглой, а мир тесным.
– Ты, это, может, разойдемся? – подал голос сутулый.
– Во-о-от, – Жорик принялся выгребать из карманов мелочевку, мятые купюры. – Мы н-на с-с-спиртное по-по-потратили, н-но ве-ве-вернем, – он заикался, и не понять, всегда, или так страх наказания подействовал.
– Чего это вернем! – хорохорился сутулый. – Она сама дала, своими руками, заказала – мы сделали. Мне похрену! – он смачно проматерился, но за всеми его словами тоже таилось осознание неправильности своих поступков, какое-то скрытое раскаяние.
Мишаня молчал, вздыхал, как раненый лось, смотрел исподлобья. За происходящее на барже он в ответе не был. Подумаешь, подсек девчонку, отвлек, довез – дело маленькое. Знал бы, что так все обернется – даже связываться не стал. Это все он уже не раз проговорил Толику. И еще умолял не рассказывать Веронике – боялся ее, пожалуй, больше полиции.
– Та-ак, – выдохнул Толик, и долбанул по приборной панели. – Заткнулись оба! Кто договаривался? У кого телефон Ольховской?
– Ч-чей т-т-телефон? – завис Жорик.
– Янкин, – перевел сквозь зубы Пашка.
– У меня, – признался сутулый.
– Звони.
– И что сказать?
– Скажи, что проблема возникла. Что девушка умерла, – Толик сузил глаза. – Плохо ей стало. Внезапно.
Представлять, что такое могло произойти на самом деле, было страшно. Легче относиться, как к чему-то гипотетическому, но все равно по затылку забегали мурашки, будто внезапно пронесся ветер.
Сутулый вытащил мобильник. С минуту пялился на экран, ничего не делая, только шмыгая. Потом набрал номер.
– Янк, тут, кароч, плохо все… Ну, все… Решать чё-то надо… Загнулась твоя чика…
Ольховская орала так, что сутулый даже отставил трубку. Но Толик все равно показал включить громкую связь, и включил диктофон.
– Вы дебилы совсем? – разорялась Янка. – Вы чего там сделали? Я говорила только припугнуть. Подержать там до завтра, чтобы в штаны наложила! Сказать, чтобы к Михееву больше не совалась!
Пашка непроизвольно сжал кулаки, но промолчал. Хотя Толик в общем, не удивился – чего тот ждал-то. Ольховская всегда была безбашенной – это не секрет. И с компаниями водилась всякими.
– Ну, мы, ничего, – послушно доигрывал свою роль сутулый. – Это она… Мы же думали, чика, как чика…
Янка выругалась.
– Ты идиот, Зяма! Я знать тебя больше не хочу! Сами выпутывайтесь! Я ничего не знаю, эту Антипину сегодня видеть не видела! – и отключилась.
Сутулый сник, захлопал глазами, оценив весь возможный масштаб того, во что они могли влипнуть. Толик буквально считывал все это у него на лице.
Жорик сидел на полу и беспрерывно мотал головой, похоже, нервишки у него были ни к черту. Мишаня тоже выглядел, как в воду опущенным.
– Запись у меня, – Толик нажал на play и дал прослушать несколько секунд ора Ольховской. – Еще подойдете к Оксане ближе, чем на пять метров – уроем вдвоем с Пашей, даже Ярика звать не станем. Ферштеен?10
– Чего? – спросил сутулый.
– Понятно, спрашиваю?
– Толь, мы, правда, – взял слово Мишаня, – даже как-то и не подумали. Просто она платила. Сказала, мол, девка одна парня увела, надо наказать.
Да, все это Толик уже слышал. После четырех пар. Когда принял приглашение Габриэль снова потусоваться на даче и встретил довольного Мишаню. Тот во всех красках расписал, как они с друганами подзаработали. И было даже прикольно слушать, пока не стали концы сводиться с концами: кто, кого и как. Стало не весело, а противно.
И этот Ярослав… Хороший парень. Конкретный. Он уже самостоятельно поиски Оксаны развернул. Но лишних вопросов задавать не стал.
С ним бы подружиться. Но лучше не стоит. Что-то мешало представить, что они продолжают общаться дальше. Пожалуй, слегка задевало, что у него с Антипиной все супер, а у Толика – не вышло. Сложно.
Вот Пашка – да, проще. Поссорились-помирились. Если бы раньше знать, что у него на Антипину дыхалка сбивается, так и жили бы до сих пор тихо-мирно. Наверное. Во всяком случае, все было бы иначе.
Толик вышел из рубки. Полной грудью вдохнул запах реки. Услышал, как медленно выбираются Жорик, сутулый и Мишаня, но оглядываться не стал. Потом почувствовал за спиной Пашку.
– Я заявление в деканат на перевод на физкультурный написал.
– Зачем? – опешил Толик.
– Не мое это, психология ваша.
– Не поздно понял?
– Лучше поздно, чем совсем не понять.
И что скажешь тут? Михеев – КМС.
29 Мягкий
Первые дни после заточения на барже Оксане все мерещился тот сутулый: то в толпе покажется, что он стоит, то в автобусе, то по телефону разговаривает своим сиплым голосом. Но постепенно страх растворился, как первый снег на ботинках, только налет остался.
И не самую последнюю роль сыграла поддержка Ярослава. Он каждую свободную минутку старался оказаться рядом. Шутил, рассказывал какие-то забавные случаи, а сам оглядывался, словно телохранитель. Смешно. И мило.
Молодые люди много гуляли. Бродили по улицам, заходили в кафе, на сеансы в кино – куда угодно, лишь бы вместе. Ярослав держал Оксану за руку, целовал – и это было, как ни с кем другим. Безграничное доверие, которое родилось в тот давний момент неожиданного объятия, сейчас расцветало с каждым мгновением. Даже когда они не проводили время вместе.
А еще, Оксана познакомилась с мамой Ярослава. В тот злопамятный вечер она отпаивала девушку чаем, даже не вникая в причины ее странного вида. И после звонила несколько раз, интересовалась, как дела.
И это, видимо, как-то повлияло на решение Ярослава прийти в гости к Оксане. Он долго выспрашивал, что любит ее мама, озадачился, узнав, что она не ест сладкого. А потом где-то нашел специальную кондитерскую, где пекут диетические тортики. В конце концов, явился, разряженный, как жених, по словам папы девушки.
В день икс молодые люди сначала долго стояли в подъезде. Девушка не торопила. Чувствовала, что парню надо дать несколько минут, чтобы собраться с мыслями. На ее взгляд нечего было так волноваться. Но ведь это ее взгляд.
Оксана прильнула к Ярославу и вдохнула тот особый запах, который прячется в ложбинке на шее, не увидев, но почувствовав, как парень улыбается – щекотно. И снова возникло это желание – слиться, стать единым целым, не расставаться ни на мгновение.
– Я тебя люблю.
– Чего? – девушка не сразу поняла, это произнес Ярослав, или это ее собственные мысли.
– Я тебя люблю, – он отстранил ее от себя и посмотрел серьезно и нежно, как будто пытался проникнуть в душу, узнать все ее самые сокровенные мечты и страхи, изучить до донышка, чтобы не осталось тайн, вобрать в себя.
– И я тебя люблю, – Оксана позволила, не боясь опровергнуть постулат, что в женщине должна быть загадка, пусть не будет!
– Это хорошо, – парень снова улыбнулся и взял ее за руку, а потом позвонил в дверь.
Открыла мама Оксаны. Замерла на пороге, превратившись в знак вопроса.
– Мама, познакомься, это Ярослав, – а из девушки в конце фразы выпорхнуло многоточие и повисло капельками на кремовых бутонах букета в руках парня.