– Здравствуйте, проходите.
Букет перекочевал в мамины руки, а также торт.
Подошел папа. Протянул Ярославу руку, молча вопрошая, что за зверь такой пришел, нет, дочь, конечно, предупреждала, но надо ведь сделать лицо. Желательно, посерьезнее. Чтобы имел в виду…
Ярослав не испугался. И довольно скоро уже чувствовал себя комфортно. Отвечал на вопросы о планах, учебе, семье, пока пили чай. И, наверное, смог бы ответить и на кучу других, но позвонила Даша.
Он извинился и вышел. Оксана осталась за столом.
– Он всегда такой серьезный? – шепнула мама.
– Нет, – улыбнулась девушка. – Просто волнуется.
– Я бы тоже волновался, на его месте, – папа изобразил передергивание затвора и злобную рожу, но когда вернулся парень, сделал вид, что просто тянется за печеньем.
– Дашка приехать просила, – сообщил Ярослав немного растерянно. – Говорит, что рожает.
– Так поехали, – Оксана быстро вскочила, родителям можно и потом все объяснить, а ребенок ждать не станет.
Лунегова ждала их буквально у порога, одетой и с собранной сумкой. Будущая мамочка хмурилась и кривила губы, словно сдерживалась из последних сил, чтобы не расплакаться.
Комната за ее спиной напоминала поле боя. Все валялось как попало и где попало. Вот ведь повезет молодому папаше – убираться.
– А Гера где? – поинтересовался Ярослав, подхватывая сумку.
– Сдает вождение, – шмыгнув ответила Даша. – Я так переволновалась, что… – она ойкнула и согнулась.
– Может, лучше «скорую»? – предложила Оксана.
Но Ярослав пообещал, что успеет довезти. Принялся шутить, что работать неотложкой для него уже стало привычным делом. Но девушка прекрасно понимала, что он просто маскирует беспокойство.
Если бы «скорая» всегда приезжала быстро, пожалуй, Оксана бы настояла, чтобы подождать. Однако бывало по-разному. Терять время не хотелось. Знакомого медика тоже не было. Да, и вообще, домашние роды не для неподготовленных изнеженных барышень, это труд, к которому надо готовиться заранее, поэтому лучше роддом.
Хорошо, что пробки на дорогах уже рассосались. Выгрузили Дашу в приемный покой, услышали ворчание санитарки, что «папаша натоптал, нет, чтобы бахилы надеть», на ответ, что папаши тут нет, получили новую порцию выговора и отправились покупать бахилы.
Заодно позвонили Гере. Тот ехал с инструктором. Куда именно – не ясно. Но маршрут поменял быстро. Успел как раз к тому моменту, когда стал папой – Даша позвонила. Из трубки помимо ее голоса доносился иерихонский рев.
– Мальчик? – спросил ошарашенный Гера.
– Девочка! – немного обиженно ответила его жена.
30 Твердый
Толик потянулся на кровати и сел. В воздухе тут же заплясали звездочки. Голова закружилась. Во рту появился гадливый привкус, будто помойку облизывал. Комната плыла и покачивалась: не общага, а каюта корабля какая-то. Утро было неярким и пасмурным, но даже этот свет бил по глазам.
– Пашка, – сначала позвал, а потом сообразил, что теперь сосед другой – Антон, кажется. – Блин! Воды нет?
Сосед недовольно заворочался и вскинул из-под одеяла руку с поднятым средним пальцем. Понятно. Дружбы с этим челом точно не получится, у него на лбу написано: ботан и карьерист.
Нащупав тапочки, Толик встал. Закачался, но равновесие удержал. В голове забабахали ударные. Оглушительный ритм ничего хорошего не означал. Конечно, чего могло быть хорошего?
Толик еще ничего не понял, но где-то на поверхности сознания плавала какая-то мерзость. Он пытался и пытался ее зацепить. Хотя бы на миг удержать. Мерзость ускользала, как рыба. Или медуза. Бе-е-е.
Габриэль?
Раскинутая сеть зацепила добычу. Но лучше не стало, только хуже.
Вчера Габриэль сказала, что у нее нет ничего общего с Толиком, кроме хорошего секса. Или это было не вчера? Или ее фраза закончилась на «ничего общего»?
И что у нее перспективный парень. А может, парень в перспективе? Это меньше ранило, чем первое. Потому что кто знает, у кого что в перспективе.
Тяжесть мыслей заставила опуститься на стул. Но хотя бы с этого места уже можно было дотянуться до холодильника, а там стояла спасительная бутылка минералки.
Когда ледяная вода потекла по гортани, Толик уже помнил все точно, словно восстановил поврежденные сектора и файлы: разговор с Габриэль, собственный марафон в забвение и Григорьева… Что-то было еще с Григорьевой. Вот это уже не вспоминалось, хоть убей.
Толик дотянулся до мобильника. Разумеется, тот разрядился и выключился. А зарядка – неизвестно, где. Да, и вообще, Толик до нее не доберется. Будить соседа – смысла нет.
Сделав еще несколько глотков минералки, обвел взглядом комнату. Та с некоторых пор четко делилась на две половины: на одной порядок и гармония, на другой – как ураган пронесся. Толика замутило от диссонанса. И вывернуло, разумеется, прямо на пол.
Антон тут же взвился со своей кровати, как джинн из бутылки. Только вместо: «Что изволите, господин?» прозвучало нечто гораздо более жесткое:
– Ты дебил, да? Я сейчас коменданта позову!
– Не надо никого звать, уберу, – пообещал Толик.
Но сосед уже куда-то убежал, прямо босиком и в семейках. Впрочем, вернулся быстро, с тазиком. Сунул в руки Толика. С неприязнью глянул на лужу. А потом бухнулся на свою кровать.
– Подругу свою позови, она и уберет.
– Какую подругу?
– Которая вчера тебя спать укладывала. Разве что колыбельную не спела, – съязвил Антон.
Для загадок время было выбрано, явно, неудачное. Мысли наползали друг на друга, как кобели на течную суку. Толик прополоскал рот минералкой, сплюнул в тазик. Потом сполз со стула, стянул через голову футболку и прямо ей вытер пол.
Антон поморщился, но не стал ничего говорить. Толик поелозил импровизированной тряпкой, помотал головой и взглянул с надеждой на соседа.
– Ну, кто?
– С ней собачка еще была прикольная, – великодушно кинул подсказку Антон.
– Собачка?
Воспоминания обрушились, как ушат воды. Поездка к матери с Григорьевой, которой приспичило выбрать щенка. Выбрала. Но пока маленького. Мать пообещала, что через месяц он еще окрепнет и его можно будет забрать.
– Ты же поедешь со мной еще раз? – Лена смотрела с такой щенячьей надеждой, что было тошно отказывать.
Он и не отказал. Кто же знал, что в декабре Габриэль приспичит дать ему от ворот поворот! Просто так. Ни с того, ни с сего. Конечно, Толик и сам уже улавливал предпосылки: она скучала, меньше смеялась над его шутками, и все чаще пропадала с кем-то в сети. Он заглядывал через плечо, но Габриэль закрывала экран. Ревновал, а она даже не пыталась оправдаться. А потом вообще сказала, все, что сказала. Нелестное и однозначное. Обидное и не оставляющее шанса оправдаться. Габриэль сказала, что все началось с игры и игрой по сути было. Погружаться в серьезные отношения не время и не место.
И Толик решил заглушить обиду самым примитивным способом – напиться. Закупил горячительного и…
Видимо, каким-то образом в эту личную трагедию ворвалась Григорьева. Оставалось надеяться, что маман не видела любимого сына в том состоянии, в какое он себя опустил.
– Я уезжал куда-нибудь с Григорьевой? – спросил с затаенной надеждой на «нет».
Надежда оправдалась. Сосед помотал головой.
– Но она приходит сюда каждый день. Уже пять дней. И песеля своего приносит.
– Кошмар, – простонал Толик и усмехнулся.
Антон тоже не выдержал и хохотнул. Потом принялся одеваться.
– Скоро явится, – объяснил лаконично.
– Она универ забросила что ли? – удивился Толик.
– Сегодня ж выходной.
Ленка, действительно, пришла. Опустила щенка на пол. Разделась. В смысле, куртку скинула и аккуратно повесила на плечики в шкаф. Потом подогнула рукава и принялась убираться.
У нее хорошо получалось. Толик это видел. Стало так уютно, как будто дома, с мамой. Он даже задремал, периодически выныривая на поверхность реальности, как щенок принимался задорно лаять.
– Рем, фу! – командовала Григорьева.
Но иногда на «фу» выразительно смотрела на Толика. Будто подбоченивалась. Плевать.
Эпилог
Декабрьский забег по преподавателям можно было считать завершенным. К финишу пришли все. Правда, каждый со своим результатом, но ведь так всегда и бывает – обижаться можно лишь на себя.
Толик почти все завалил – в зачетке свистел ветер. Взять академ и уехать к матери. Та попилит и простит. Только ведь стыдно. И не хочется. Не первый ведь курс, когда ты еще не определился толком, куда тебя занесло, и вообще надо ли тебе все это. Пришлось идти на крайние меры: где-то полюбовно, где-то за деньги. Назанимал, у всех, кто давал. Обещал вернуть. Было страшно представлять, как же ему надо будет крутиться, чтобы столько заработать!
Лена Григорьева честно поддерживала, как могла. Давала лекции. Помогала писать лабы. Работала и душеведом, и душегубом, потому что жалости не ведала. Тыркала, как мальчишку, без продыху. Приезжала от брата чуть ли не каждый день, пряча за пазухой вечно возбужденного Рема, йорка пяти месяцев от роду, выбраковку матери Толика. Говорила, что боится ее одного дома оставлять – брат не заметит, наступит.
Лена нашла какого-то врача, который без лишней бумажной отчетности прокапал Толика. А потом еще и закодировал – для верняка. Леночка шептала на ушко своему Рему, что сделает из него человека, но Толик точно знал, что это касается его.
Габриэль делала вид, что не знакома с Толиком. Пожалуй, хорошо, что он пропадал какое-то время. Болел? Или старался избегать? Все-таки Толик человек совсем другого круга. У нее мама – светская личность. А его мама – разводит собачек в питомнике. Девушка как узнала, так прифигела, если честно. Бизнес-вуменша. Но мелко. Слишком мелко. Габриэль четко осознавала свою экзотичность. Если уже продаваться, то не за собачий питомник. И не сейчас. Лет через пять-шесть. Пока же можно жить и радоваться: свободе, сексу, драйву.
Янка Ольховская сама не заметила, как оказалась одна. Все ближайшее окружение вдруг взяло и рассосалось. Включая Пашку. Проклятый Джастин! Всю душу вывернул наизнанку! Заставил наделать глупостей. Особой вины, конечно, Ольховская не чувствовала. Это Зяма с Жориком – полные идиоты. Теперь бегают за ней, как шавки, вымаливают прощение. Сдалось ей их прощение! Ничего не хочется. Уехать. Махнуть куда-то далеко-далеко. Даже жаль, что сейчас нет таких глобальных проектов, как раньше: строек там, или еще чего-то, что нужно поднимать, вкалывать, чтобы потом вернуться победителем. Нету.