— Мама, прекратите… Вам потом будет стыдно. Это мои друзья. Исключительно приличные люди.
— Мне всё время стыдно из-за тебя, глупый шлимазл. Ты абсолютно не умеешь врать! — заявляет женщина, и тут же продолжает удивлённо. — Я же всё вижу, Люцифер, один из этих забулдыг… Он же, кажется, убийца!
— Мама, да нет же… Причём здесь это. Мама, он не убийца… — начинает пояснять ей Левитан. — Вернее… Да, убийца, но он сейчас не по этому делу. Сейчас он здесь по другому делу.
— По-другому? — Кажется женщина не очень верит сыну. — А по какому ещё делу сюда ночью мог притащиться убийца?
— Мама, я умоляю вас… — говорит матери сын. — Вы себя накручиваете!
— Лучше я накручу себя сама, — заявляет старушка, — чем твой дружок накрутит меня на какой-нибудь кривой ножик.
— Мама! Он пришёл… — Левитан не знает, что сказать. — Он сейчас вообще уйдёт. Он тут не останется…
Но женщина продолжает:
— Просто мне кажется, Люцифер, ты всё ещё не успокоился… Ты не смог угробить меня вместе со своей профурсеткой-женой, которая от тебя в итоге сбежала, и теперь вынашиваешь новые планы. Вот поэтому…
— Мама, она сбежала из-за вашей невыносимости! И тупости! — срывающимся голосом заметил сын. — И никаких новых планов я не вынашиваю, они у меня все старые, облезлая вы игуана!
— Не перебивай мать, Люцифер, — строго произнесла мамаша. — Твоя беспутная жена сбежала, и теперь, как я вижу, ты нашёл кого-то посерьёзнее. Вон и такелажника какого-то с собой привёл, это чтобы он сразу утащил моё несчастное, истерзанное тело к ближайшему болоту… Вас тут целая группа злоумышленников. Ты, как я погляжу, всё продумал, Люцифер.
— Мама, я ничего не продумывал, этот такелажник хочет снять у тебя комнату. — доносчик уже начинает злиться. — И прекратите препираться, мама, вы перебудите всё соседское быдло. Они потом снова будут обсуждать нашу жизнь!
И он как в воду глядел, к этим семейным разговорам в ночи, которые и так не нравились доносчику, да и Свиньину, прибавились и другие голоса. Одним из них был голос из дома напротив:
— Давид! Ты спишь? Дави-ид!?
— Да какой там?! — отвечал ему голос откуда-то справа. — Уже пол улицы из-за этого бушующего козлолося не спит. А что он там… Опять его старуха домой не пускает? Шмогиль, а ты видишь, что там происходит?
— Представляешь, Давид, этот капцан (оборванец) Лютик, привёл кодлу гицелей (живодёров) резать свою несчастную мамашу…
— Ой-ёй-ёй-ёй-ёй-ёй… — доносится из ночи. — И что ты думаешь, будут старушку убивать?
— Ну, вон уже дверь ломают, — сообщает Давиду Шмогиль.
— Хас ве шалом (спаси нас Бог) от таких детей, — и тут же Давид продолжает: — А я всегда знал, что этим у них закончится.
— Он знал, он знал… — саркастично замечает Шмогиль. — А кто не знал? Это всем было ясно, едва на нашей улице появился сопливый поц с гойским именем. Надо сказать об этом деле тёте Саре, ей тоже будет интересно.
И Давид стал кричать в темноту:
— Тётя Сара, Тётя Сара…
Нет, дальше так продолжаться не могло, и юноша уже хотел начать переговоры со старушкой, но Люцифер Левитан перестал колотить в дверь, а свернул за угол дома, и после какого-хруста, за дверью послушались шаги, а потом она отворилась, и доносчик произнёс уже из темноты дома:
— Заходите, господа.
Переговоры в ночи набирали силу, но и Бенишу и молодой человек, уже скрылись в доме и не слышали их. А Левитан, запрев дверь, со вздохом заметил:
— Видите, с какими жабами я тут живу? Соседи называются… От них вонь почище, чем с болота… Я задыхаюсь в этой прогорклой атмосфере!
После этого он зажёг масляную лампу, и сказал:
— Давайте я вам комнату покажу.
— А может вашу матушку попросим, — предложил юноша. — Мне кажется, так ей спокойней будет.
— Ну попросить-то мы её конечно можем, но она в сортире заперлась, она там обычно отсиживается. Это её моя жена приучила. Они с нею… Немножко не уживались, — поясняет Левитан. — Ну, пойдёмте.
Он идёт первый, неся лампу, а еретик идёт за ним, и едва они выходят из прихожей, как Бенишу вскрикивает:
— О, Господи! Кто это там?
— А! Так это… Не боитесь, — доносчик смеётся. — Это гойский идол.
Шиноби подходит к ним и видит очень высокую статую, метра в два высотой, что стоит у лестницы… Он приглядывается… И удивляется, так как это… никакая не статуя… Это абсолютно высохшая, чёрная мумия, обнажённая, без глаз, с остатками длинных, чёрных волос на голове и несколькими зубами во рту. А Левитан меж тем непринуждённо продолжает:
— Папаша купил его как-то на аукционе, когда ещё не промотал всё наследство. Этому идолу поклонялись старухи-гойки, ну те, кто уже из ума выжил и одной ногой в могиле.
— А… Как неожиданно… — Тут заговорил Бенишу. Он оглядывает мумию с неподдельным теперь интересом. — Я читал про него очень красивую легенду, что все гойские женщины, преступившие климактерический порог его боготворили и носили ему подаяния постоянно. Он был их утешением. Говорят, избавлял их от климактерических приливов и всяких других горестей. Так же он ещё и пел им что-то там. Дальше легенда гласит, что он как-то ошибся, и вошёл в какую-то не в ту, в неправильную дверь, его популярность стала среди старых баб падать, и тогда чтобы вернуть их расположение он публично поджог себе зад, и стал при этом летать и петь.
— Летать? Не больше и не меньше? — усмехался молодой человек.
— Да-да, так и было, — стал уверять своих знакомцев Левитан. — Летать, летать… Летал, идолище азазелев и горел у всех на виду, да так, что искры от него летели. И старухи снова уверовали в него. И снова стали носить ему деньги. Кучи денег.
— Да… Особенно его после того, как он возродил свой зад из пепла подобно легендарному фениксу, — согласился с ним учёный. И тут же спросил у хозяина дома. — Слушайте, а почему у него только одна нога?
— А, понимаете… — вздохнул Левитан. — Это всё вандалы… Тут, пару лет назад, у нас жили студенты практиканты… Сволочи… Так они эту ногу у него отломили и сварили её по пьяни.
— Неужели сожрали? — изумился учёный.
— Сожрали, — подтвердил доносчик.
— Вот негодяи! Варнаки! Гои какие-то глупые! — Стал ругаться еретик. — Ничего святого у дураков, это же исторический, можно сказать, научный экспонат. Как так можно!? Это какое-то пренебрежение к науке, просто в голове не укладывается.
— Да уроды конченные. Говорят "очень есть хотели". Мы их, конечно, били потом, но ногу-то уже не вернуть было. Ну, ладно, пойдёмте, — и он стал подниматься по лестнице.
Но юноша, всё ещё рассматривая мумию, спросил вслед уходившим:
— А как же идол этот прозывался?
— А, так это, как его… Кирилл Фипкоров, — вспомнил Левитан где-то уже с середины лестницы.
Комната была как обычная комната, с комфортабельным коттеджем, в котором проживал юноша, конечно, это помещение не могло идти ни в какое сравнение. Тут не было печки, стекла к рамам прилегали не плотно, ну и так далее…
— Сыровато, — начал капризничать Габриэль Бенишу, оглядывая комнату, он потрогал одеяло на узкой кровати, — и постель влажная. Наверное, и мокриц тут много.
— Мокриц? Ой, да ну… — отмахивался Левитан. — Может и есть тут одна какая шальная, бродячая, да и та еле дохлая. Я когда дома ночую, так мокриц не чувствую, сплю как убитый.
Но учёного это не убеждало, он смотрел на доносчика свысока, дескать ну, с тобой-то всё понятно, ты самогоном зальёшься, так тебе всё равно сколько мокриц, да хоть они тебе ногу отгрызут, ты спьяна и не почуешь, пока не проснёшься.
И это было очень некультурно с его стороны, шиноби даже захотел напомнить ему при каких обстоятельствах произошла первая их встреча, и при каких обстоятельствах случилось их последнее прощание, но, естественно, он не стал этого делать при посторонних, тем более таких, как Левитан. Но Бенишу и сам перестал придираться и смирился с сыростью. После юноша поинтересовался у Левитана о главном:
— Друг мой услужливый, а сколько ж будет стоить для нашего учёного постой? Быть может, вы уговорите маму, нам скидку сделать, даже небольшую?
— А… — Вспомнил Левитан и сообщил радостно: — Мамаша берёт четвертак за ночь.
— Четвертак? А мама ваша малость того… Слегка не осатанела ли? — интересуется учёный и снова оглядывает комнату, которая явно не стоит таких денег.
— Мама у меня, конечно, с придурью, — охотно соглашается Левитан, — это у неё старость на природное, на их фамильное скудоумие наложилась… Но ценник она ломит как очень умная. Это из-за того, что у нас здесь район хороший, гоев вокруг нет, люди приличные проживают. Тихие. Все тут пожить хотят. — Тут он протягивает руку. — Так что давайте четвертак, и пусть учёный ложится отдыхать.
Но Свиньин не торопится давать ему деньги, он хочет побеседовать с хозяйкой дома, а вдруг ему удастся выбить скидку?
— А где же ваша мама, Левитан? Возможно ль с нею провести беседу?
А тут Левитан отвечает уже нехотя:
— Да что с нею говорить… Говорю же, она у меня с придурью, да вы и сами слыхали…
Но и шиноби и учёный ждут. И тогда он соглашается:
— Она в сортире запирается обычно, когда у нас возникают разногласия, и сейчас она, конечно же, там.
— Ну, что ж, мой друг, ведите нас к сортиру, — просит юноша, после чего им всем приходится спуститься на первый этаж.
— Мамаша, — стучит Левитан в одну из дверей, из-под которой выбивается полоса света, — тут с вами хотят жильцы поговорить.
— Я не буду разговаривать с убийцами, которые пришли меня убивать! — доносится из-за двери, причём дама, судя по всему, пытается говорить в щёлочку меж полотном и косяком.
— Ну, — доносчик показывает на дверь, дескать, "я вас предупреждал".
— Мама, он не будет вас убивать, он просто хочет заплатить.
Но из-за двери слышится:
— Я не хочу, чтобы в моём доме жил убийца!
— Мама, — чуть раздражено замечает Левитан. — В вашем доме уже жил убийца, причём серийный. Вы должны его помнить, он убивал женщин по ночам. Вы считали его приличным человеком, а он украл у вас пельменницу и два полотенца… Вы помните те полотенца?