— Уже готов, об этом не волнуйтесь, — заверил его юноша и пошёл по делам. Он, конечно же мог попросить этого же возницу довезти до края города, куда он и собирался, но вот финансы не позволяли ему роскошествовать, посему он, несмотря на начавшийся дождик, пошёл туда пешком.
⠀⠀
Теперь у него было много дел. Во-первых, тут, в Кобринском, а во-вторых, ему нужно было подготовиться к путешествию, а это тоже требовало и времени, и усилий. Но для начала он как следует поел и заказал себе еды, что не портится. Жареные мидии с чесноком, лепёшки, подсушенную кашу из толчёного тростника. Не удержался и купил также два мандарина. Они были небольшие, и не самые спелые, и стоили недёшево, но шиноби их всё равно приобрёл, ещё он взял с собой двухлитровую тыкву-термос с чаем, причём просил, чтобы чай заварили при нём, а не лили старый из самовара. Короче, всё это ему упаковали в котомку, плетёную из нитей камыша. За которую, кстати, тоже пришлось заплатить. И уже с нею он поспешил на край города. Теперь он собрался заняться вопросами, которые касались его лично.
⠀⠀
Дом у болота. Хороший дом на самом отшибе. Зачем его построили здесь — среди сырых и заплесневелых лачуг, рядом с камышом и в болотном сероводородном смраде? Шиноби так и не мог этого понять. А ещё он не мог понять кто к этому дому подъезжал поутру.
Да, моросил дождик, но следы на глинистой почве, колеи от тележных колёс и отпечатки новых подков всё ещё не были размыты водой. Один раз телега прошла в направлении дома, и второй раз обратно. Подойдя к дому ближе, шиноби увидел, что следы колёс сворачивают за угол дома.
«Здесь что-то происходит несомненно!»
Но выяснять что именно, Ратибор, естественно, не собирался. Во-первых, не нужно лезть в секреты тех людей, которые тебе необходимы. Это может испортить отношения с ними, а во-вторых, это было просто… не его дело. Поэтому он поднялся на ступеньку крыльца и прислушался. Странное дело, но юноша услышал, музыку. Да. За дверью кто-то играл на струнном музыкальном инструменте. Ну, на это он никак не рассчитывал. Свиньин полагал, что в доме должна поддерживаться рабочая обстановка, что Габриэль Бенишу должен работать, а хозяин дома должен создавать ему рабочую атмосферу. Но за дверью… Кажется ещё и пели. В общем, это была не та обстановка на которою Свиньин рассчитывал, он послушал немного и потом постучал. Музыка сразу стихла. И за дверью послышались шаги, человека, обутого в деревянную обувь. Окошко в двери открылось и оттуда пролился знакомый голос и знакомые, не очень-то приветливые, интонации:
— Вейхис швайн ист гекоммен? (какую ещё свинью сюда принесло?). — И тут же Фриц Моисеевич разобрался в ситуации: — А, это вы, посланник!? — И сразу после добавляет. — Нор ду хаст хей гефельт! (только тебя тут и не хватало).
Дверь ещё не отворилась, но то ли по запаху из окошка в двери, то ли по голосу, но шиноби сразу понял, что Моргенштерн уже изрядно употребил. И когда дверь открылась, то молодой человек в этом убедился. Моргенштерн был весел и держал в руках укулеле. Источник музыки был определён. Следующим, едва Свиньин сделал шаг за порог, пред ним предстал Левитан. Вот только слово «предстал» не отражало позиции доносчика, так как он всё-таки лежал на полу, у стены, возле своего блюдца, как и в прошлый раз. Он оторвал голову от пола и чуть обернувшись спросил:
— А убийца, это вы? — И прежде, чем юноша ему ответил, он начал ныть: — Господи, за что мне эти муки? Вы же видите мой позор, господин убийца? Этот ублюдок меня здесь просто пытает!
— Азазелев головоногий! — со смехом отвечал ему Фриц Моисеевич. — Ты же всегда можешь убраться отсюда… Ну, штей ауф унд фершивинде! (вставай и убирайся отсюда!)
— Чёрта с два! — со слезами в голосе кричит ему в ответ Левитан. И продолжает с надрывом: — Я не уйду отсюда, когда дело уже на мази, когда осталось только чуть подождать и начинать собирать гешефты! Нет уж, подлая падла Моргенштерн, не дождёшься, теперь я точно не уйду! Тьфу… — Он даже плюнул от досады, кажется на стену перед собой.
— Ну, ладно, ладно, швайн, — Фриц, кажется, подобрел немного, он запер за молодым человеком дверь и потом взял со стола бутылку, и подойдя к Левитану налил в стоящее перед тем блюдце, немного самогона. — Вот, полакай немного, Люцик… Успокойся…
— Уйди отсюда! — истерично заорал на него доносчик. — Уйди, по-хорошему прошу, иначе я за себя не отвечаю.
И тогда Моргенштерн, посмеиваясь отошёл от него и сел на свой стул за столом. Только после этого юноша, наконец, обратил внимание на учёного. Тот сидел за столом с одной из тетрадей и листами бумаги перед собой. Когда Ратибор поздоровался с ним и сел рядом, тот тихо пожаловался:
— Это не дом, а какой-то ад! Тут практически отсутствует возможности работать! Я не могу сосредоточиться, мне приходится перечитывать текст по несколько раз! Эти двое… Они просто какие-то скоты…
— Признаться, нет большой охоты у меня, сидеть и обсуждать причуды благородных, но тут готов я с вами согласиться: да, эти двое… Не совсем обычны, — так же негромко соглашался с учёным молодой человек.
— Это ашкеназы, — он даже потряс рукой перед носом у юноши, чтобы тот это лучше понял, — аш-ке-на-зы, люди с изуродованной генетикой, понимаете? — с жаром продолжал еретик. — Они считают себя богоизбранными, но на самом деле они все, все отвратительные полукровки, они на половину или даже на три четверти гои, понимаете? Все, поголовно! Ашкеназы все почти гои, у многих из них светлая кожа, светлые глаза, они даже не стесняются этого, ходят такие важные со своими бледными рылами, а дикая гойская кровь в них всё равно пробивается, берёт верх над кровью праведной, и вот поэтому же и ведут себя так по-скотски. Они же пьют с утра! Как только мы пришли, так эти двое и начали откровенно бухать…
— Негодованье ваше мне понятно! — сразу согласился с ним юноша. — Пить с самого утра — дурное дело, вот только я просил бы вас хранить при всём при этом самообладанье.
Ратибор заглядывает в бумаги, что лежат перед Бенишу и отмечает для себя, что несколько листов уже исписаны заметками и все они пронумерованы. То есть учёный свою работу уже делает. И шиноби было нужно, чтобы он её продолжал. Посему юноша пытается его успокоить:
— Прошу вас помнить, что тетради эти принадлежат по праву Моргенштерну, и дом, в котором мы приют нашли — опять же собственность его же. Так что теории свои про ашкеназов, про кровь позорную и гойские замашки, до времени держите при себе. Прошу вас, сконцентрируйтесь на деле, и постарайтесь мне скорее дать рекомендации насчёт тетрадей этих. А уж потом, как будете свободны, любые споры смело затевайте. Ну а пока работайте усердно.
И тут Бенишу сообщает ему:
— У Моргенштерна вашего, — он кивает на дверь в комнаты, — там женщина пьяная.
— Женщина? — только и смог переспросить юноша.
— Она голая, — едва слышно добавляет еретик.
На этот факт юноша вообще слов не нашёл, он просто смотрел на учёного через зеленоватые стёкла своих очков. И тот пояснил ему:
— Не совсем голая, конечно… Она в неглиже. Но там у неё всякие кружева, которые мало что прикрывают. А я не видел женщин целый год… Вы же понимаете меня?
— В кулак всю волю соберите! — это было всё, что пришло юноше на ум.
— Да в какой, нахрен, кулак!? — заорал Бенишу, после чего Моргенштерн на него уставился: это чего ты там орёшь? И даже Левитан у стены зашевелился. И поняв, что он привлекает к себе лишнее внимание, еретик снова перешёл на шёпот: — В какой кулак? О чём вы? Она пьяная и почти голая, он выводит её сюда… — тут учёный сделал паузу, — нам напоказ. Ставит её здесь по-всякому, в разные позы, задирает ей последние кружева… — Тут учёному пришлось прервать рассказ и сделать пару больших вздохов. — Целует её в губы и лапает везде… Везде! Во всех местах. А она к тому ж и красавица. И ей весь этот балаган нравится. Она смеётся, когда Моргенштерн задирает ей последнюю одежду и лапает её во всех местах прилюдно. Левитан от всего этого неистово орёт и жалобно стонет, просит, чтобы ему выдавили глаза — идиот. Он два раза кидался на Моргенштерна драться, один раз даже с каким-то ножом. Но тот его беспощадно лупцует и пинками, и кулаками, а иногда и стеком лупит его, как возница лупит тупого козлолося, и тогда Левитан ползёт в свой угол рыдать и обещать самоубиться. А Моргенштерн смеётся и ведет женщину в комнату… А она там потом стонет… О, Господи, как она там стонет, я даже и придумать не могу, что он там с нею вытворяет… В общем, она стонет за дверью с той стороны, Левитан ревёт с этой… Знаете, что, дорогой убийца, — он качает головой, — я не могу работать в такой нервной обстановке. У меня всё время перед глазами, — он несколько раз помотал ладонью у себя перед лицом, — её изумительный зад, а в ушах мерзкие стоны Левитана…
Свиньин взглянул на Моргенштерна. А тот, кажется, пребывал в прекраснейшем расположении духа, и задорно подмигнул юноше: не боись, всё нормалёк!
Усмехающийся садист Моргенштерн. Валяющийся на полу доносчик. Напряжённый донельзя учёный, спящая за дверь пьяная и почти голая дама… Ну, что тут можно было сказать… Ситуация складывалась непростая. И юноше нужно было как-то разрядить напряжение, витавшее в местной атмосфере. И тогда он спрашивает учёного:
— Вы есть хотите, господин Бенишу?
— Конечно хочу! — оживился тот. — Эта старая карга, что берёт с вас за постой аж по четвертаку в сутки, обещала завтрак, а сама дала всего одну малюсенькую, — он даже показал размеры, — малюсенькую лепёшечку, и четыре мидии, которые скончались приблизительно год назад, и с тех пор усыхали где-то на адской жаре.
Ну, хоть это отвлекло еретика от аппетитного зада пьяной красавицы, и этому шиноби был рад. Он стал доставать из своей плетёной котомки еду и выкладывать её на стол, а Бенишу сразу стал хватать то, что ему было по нраву.
— О, мандаринчики! — Обрадовался Моргенштерн и схватил один.