— Вы что там, сволочи, жрёте? — поинтересовался Левитан, позабыв про страдания, и привстал на локте. Он разглядел, как юноша кладёт на стол съестное и сразу встал. — Я тоже, между прочим, жрать хочу, я уже давно не жрал.
А Бенишу уже откупоривал и тыкву с чаем:
— О, чаёк! — Он сделал большой глоток. — Сто лет не пил такого хорошего чая.
В общем со всей едой, что шиноби купил себе в дорогу, было беспощадно покончено. И молодому человеку оставалось только вздыхать. Но просто так вздыхать Ратибор не собирался, он серьёзно тратился, и понимал, что траты ещё не заканчиваются, а потому уже хотел некоторого понимания и ответа на главный вопрос:
«А не напрасно ли усилия мои, а не пусты ли будут траты?»
И посему он спрашивает у учёного, жадно жующего лепешку, на которую уложены мидии с чесноком:
— Мой друг, и что же в этом тексте? Набор пустых и пёстрых чисел, иль смыслы тайные, что логикой глубокой и алгеброй увязаны искусно?
Тут еретик качает головой и что-то мычит отрицательно, и пока у юноши не случился сердечный приступ, он прожевывает и заявляет:
— Ни в коем случае не набор… Это работа серьёзная, вот тут, — он мизинцем тычет в открытую тетрадь, — прямо с первых страниц идёт описание технологического цикла работ с прессом.
— Это с каким ещё прессом? — начинает интересоваться Моргенштерн. Оно и понятно, тетради-то его.
— Ну, я догадываюсь, с каким, — вслух размышляет Бенишу, — но пока точно марку назвать не могу. Вообще, тут описывается, как из килограмма обработанного, промытого биоматериала получить нужное количество первичного сырца.
— И что это за материал? — продолжает интересоваться Фриц Моисеевич.
— А вот об этом тут ни слова, — огорчает и его и юношу учёный. — Написано только, — он мизинцем листает страницы, — вот тут написано, что материал должен быть свежий и обязательно живой.
— Живой!? — удивляется и доносчик, прислушавшись к разговору.
А шиноби читает целый абзац текста в полстраницы, в котором нет ни формул, ни таблиц, и из прочитанного он узнаёт, как промывать в слабом растворе марганца материал, не допуская его гибели. Потом как его укладывать в посуду. И какую нагрузку давать на пресс. Чтобы получить чистый сырец в количестве сорока трёх грамм с килограмма исходного материала. Даже написано, что нельзя добывать большее количество сырца, так как он уже будет загрязнён и его придётся долго очищать от примесей при помощи сложного процесса дистилляции. Но прочитав пол страницы, шиноби так и не нашёл названия биоматериала необходимого для выжимки сырца.
— Возможно встретится нам дальше, название исходного продукта, — предположил он.
— Возможно встретится, — отвечал ему Бенишу, продолжая уничтожать мидий и лепёшки. — Но я бы большую ставку на это не делал. — И он успокаивает шиноби. Машет куском лепёшки. — Это ерунда, разберёмся с процессом — поймём и из чего всё делается.
— Вы думаете нам подвластно это? — подзуживает его юноша.
На что учёный лишь машет рукой:
— Никаких тут теорем Пуанкаре не предвидится, обычный прикладняк. Разберусь, как-нибудь… — и тут он вдруг добавляет, наклоняясь к юноше и шепча ему в ухо: — кстати, спасибо, что вытащили меня с нар. По-честному, спасибо…
⠀⠀
⠀⠀Глава тридцать восьмая⠀⠀
Они ещё посидели, и учёный объяснял юноше свои записи на листках и разъяснял тексты и графики. Причём их диалог увлёк и Моргенштерна, даже Левитан не уходил к стене лежать и страдать, а сидел со всеми за столом и тоже интересовался умными разговорами, хотя и воздерживался от комментариев и реплик. И в результате этого общения с учёным, юноша почти уверился в том, что это серьёзная научно-техническая работа, а не какие-то записки студента-технолога.
— Нет-нет, — качал головой еретик, — тут всё серьёзно. Писал это человек грамотный и знающий, что пишет.
— Но суть работы вы не уловили? — уточнял молодой человек. — Смысл этих технологий вам не ясен?
— Пока нет… Думаю, что к концу третьей тетради всё прояснится, — отвечал ему учёный, — надеюсь на то.
И Свиньин тоже надеялся. И в этих его надеждах было своё основание. Всё дело в том, что юноша, наблюдая за Фрицем Моисеевичем, и обобщая некоторые факты, пришёл к выводу, что человек это весьма… непростой. А у непростого и очень скрытного человека, не бедного, к тому же, и живущего особняком, редкие и ценные вещи могут появляться с большой вероятностью. Кто знает, что там за плечами у этого Моргенштерна? Да и Моргенштерн ли он вообще?
В общем, когда за окном уже стемнело, Свиньин достал из кошелька один из последних своих шекелей и протянул его Фридриху Моисеевичу:
— Это за что? — на всякий случай поинтересовался тот, прежде чем взять тяжёлую монету.
— Я должен удалиться на недельку, — отвечал ему Ратибор.
— Уезжаете? — спросил Левитан.
Шиноби ему кивнул и продолжил:
— Но наш учёный, чтобы дело шло, питаться калорийно должен. Прошу, мой друг, за тем вас проследить.
— Езжайте. Оф айнен гуттен вегь! (В добрый путь), — милостиво разрешил Моргенштерн и сразу спрятал монету в карман. — Этот ваш сефард в моём доме с голоду не помрёт. Их фершпрхе ес иннен (обещаю вам).
После чего хозяин дома залихватски запрокинув голову, приложился уже к почти пустой бутылке самогона. А юноша, попрощавшись с Бенишу и Левитаном, вышел в сырую темноту.
⠀⠀
Музыкальный вечер только начинался. А у фонаря перед входом уже собирались любители танцев. Шиноби, хоть перед этим и проверял наличие «хвоста», всё-таки первый раз прошёл мимо входа в танцевальный клуб. Прошёл, нашёл тёмный угол и остановился, выждал минут пятнадцать в темноте возле покосившейся стены старого дома. И лишь потом, убедившись, что преследователей нет, пошёл в заведение. А там, на лестнице, выше женщины-кассы — музыка, музыка… побитые жизнью красотки с ошеломляющим, местами макияжем, кавалеры всех мастей… И пород. И разухабистое пьяное веселье… Вот только Свиньину было не очень-то весело. Как бы не проходили его дни, как бы не отвлекали его насущные дела и проблемы, но ни на секунду юный шиноби не забывал про своего связного. Про резидента Сурмия. Ратибор очень переживал по поводу своего неосмотрительного визита в ту дождливую ночь, и боялся, что шабаку, несмотря на темень и ливень, всё-таки удалось выяснить с кем тогда встречался полномочный посланник. Юноша волновался о судьбе резидента. Очень.
И какова же была его радость, когда, стоя в темном коридоре перед танцевальным залом, он услышал за своей спиной:
— Ну, посланник, как продвигается ваше дело?
Да, это был голос опытного и мудрого шиноби. Значит, шабак ещё не добрался до Сурмия. Ах какое это было счастье — знать, что ты своим неосмотрительным поступком не подставил человека под что-то очень неприятное, а может быть и страшное. Но демонстрировать свои эмоции шиноби не полагалось, и как не хотелось юноше развернуться к старшему товарищу и обнять его, он выдержал паузу, успев сделать за это время большой вздох, потом выдохнул и ответил почти спокойно:
— Во-первых, я очень рад вас слышать.
— А во-вторых?
— Во-вторых, в столовую на завтрак пришло двести семьдесят человек, почти двести восемьдесят, и это без випов. Только мелочь.
— Чуть больше, чем я предполагал, — отмечает Сурмий. — А в-третьих?
— А в-третьих… Эндельманы затягивают дело.
— И какую они изобрели причину? — интересуется резидент.
— Решили, что у них нет тараканьего мёда, а он нужен для транспортировки, просили две недели, чтобы его найти, но я сказал, что сам съезжу на ферму за мёдом. Ферма в двух днях отсюда. Вексель Эндельманы мне уже передали. Завтра выезжаю за ним.
— Вексель у вас? Выезжаете? — Слова резидента были полны удивления. — И как им удалось уговорить вас на это безрассудство?
— А они и не уговаривали, — сообщил ему Свиньин. — Домоуправ заявил, что мёд будет через две недели, дескать, вексель уже есть, осталось только отвезти его на ферму, но я не хотел столько ждать, и вызвался съездить на ферму сам.
— Это какое-то… мальчишество! — Теперь в голосе Сурмия не было удивления, теперь он был возмущён. — Как вам вообще могло прийти такое в голову? Вы в своём уме? Вы же полномочный посланник, а не какой-то там посыльный, неужели вы это не понимаете?
А вот теперь юноша уже и вправду ничего не понимал:
— Я просто хотел ускорить процесс. — Говорил он, словно оправдывался. — Тем более, что центр полностью одобрил мою инициативу.
— Одобрил!? — шептал Сурмий уже раздражённо. — Мало того, что Эндельманы не хотят возвращать труп одного из Гурвицев, так у них на их земле ещё и посланник исчезнет… Конечно, это выгодно центру, — и тут резидент стал выговаривать Свиньину уже почти по буквам: — Потому что это уже стопроцентный казус белли. Мало того, что тут погиб Шинкарь, это можно было списать на случайность, так ещё и посланник, присланный за его телом, тоже погибает. Это уже неприкрытое заметание следов. Никто уже не сможет осудить Гурвицев после этого, все законы будут на их стороне. И они вправе будут объявлять Эндельманам войну… Вот только вы об этом не узнаете, потому что будете давно мертвы. Именно поэтому центр и одобрил вашу идиотскую затею.
Да, кажется, старший товарищ был прав. И это он ещё не знал, что Свиньин, по просьбе Бляхера, подписал бумагу о том, что всю ответственность за это берёт на себя. Так что поделать юноша уже ничего не мог. Вернее, не хотел, он ведь сам напрашивался на эту миссию, да ещё и в центр сообщил о ней. Обратной дороги уже не было. А Резидент ему и говорит:
— Сам я не смогу пойти с вами, и никого толкового, чтобы составить вам компанию, у меня на примете нет. Так что завтра утром идите к Бляхеру и скажите, что отказываетесь от этой затеи.
Это было заявлено юноше в виде директивы, почти приказа, вот только приказывать ему Сурмий не мог. Скорее всё было наоборот, это резидент должен был помогать посланнику по мере сил. И потому юноша ответил: