И тут в дверь. Нет, не постучались. Скорее поскреблись. Свиньин снова отложил книгу и подошёл к двери.
— Кто там? Я спать уже готовлюсь.
— Откройте, шиноби, — просипели из коридора.
Признаться визита этого человека, или людей, он никак не ожидал. И засов молодой человек не отодвинул.
— Госпожа Нира, госпожа Нуит. Что вам угодно?
— Откройте, у нас всё болит! Надо, чтобы вы посмотрели.
— Болит? Посмотрел? — честно говоря, Ратибор после сцены, что закатил папаша на операции, очень не хотел, чтобы одну из своих дочерей хозяин обнаружил в его комнате. — И что же у вас там болит?
— Всё! — неожиданно громко объявила… кажется, это была Нуит. — Пустите нас, — а вот это была Нира. — Чего же вы через дверь, как с цыганами, с нами разговариваете, откройте, и мы вам покажем и скажем, где у нас болит.
Дурацкая ситуация.
— Ну открывайте. Ну открывайте же. — доносятся из коридора голоса, и кто-то настойчиво скребёт дверь.
И шиноби всё-таки открывает им дверь. И, наивно полагая, что удержит её-их на пороге, ошибается. Две головы на одном теле буквально ввалились в его комнату, сами захлопнули дверь, сами задвинули засов.
«Это не к добру!».
А Нира и Нуит словно специально решили ухудшить его положение, направились к его кровати и бесцеремонно уселись на покрывало. С ногами.
«Ну уж нет. Я теперь от двери не отойду! Уж лучше бы пришла Лея! У неё такой красивый… стан!».
Ещё немного подумав, он отодвинул засов и открыл дверь. И остался стоять около неё. Чтобы даже из конца коридора его было видно.
— Это вы зачем дверь растопырили? — шепеляво поинтересовалась Нуит.
— Тут спёртый воздух, свежего воздуха впущу, — соврал Свиньин.
— Воздух! — хихикнула сообразительная Нира. — Да они папашу нашего боятся, от харассмента берегутся.
— Да не бойтесь, мы здесь не для этого, — заговорила Нуит. А сама так подозрительно улыбается, что шиноби начинает опасаться ещё больше. — В этом смысле вам нашу Лею избегать надобно, это у неё свербит чрезвычайно, а мы к вам пришли по-другому делу.
«По другому делу?».
Вот чего точно он не хотел знать, так это сути дела, по которому головы решили с ним поговорить.
— Ночь на дворе. Быть может, перенесём беседу мы на утро?
— Нет, не на утро. Завтра поутру вы сбежите, пока мы спать будем, и потом жди такого, как вы, ещё пять лет, — твёрдо возразила ему Нира.
— Ну хорошо, — нехотя согласился шиноби. — Давайте говорить, но только поскорей суть дела излагайте.
И тут правая рука Ниры-Нуит лезет к себе под кофту и из природного женского тайника достаёт кулончик на цепочке. И всё это из золота. И протягивает это шиноби.
— Поглядите, — предлагает Нира. — Это золото.
— Да, мы весной на ярмарке были, — продолжает вторая голова. — У одного жулика справлялись, он согласился дать за это пять шекелей.
— Рискну предположить, что стоит это больше, — заметил шиноби.
— Да? — обрадовалась Нуит. — А сколько? Не знаете?
— Я в ценностях не сильно разбираюсь, но если в ярмарочный день пять шекелей предложит вам торговец ловкий, то в честной лавке ювелирной вам вдвое больше предложить должны.
Головы переглянулись: понятно тебе? И Нуит продолжила:
— Мы вам это золото отдадим.
— Если устроите нам одно дельце, — заканчивает за сестру Нира.
⠀⠀
⠀⠀Глава девятая⠀⠀
— М-м… Вы мне работу предложить хотите? Скажу вам сразу «нет», — «Папашу, видно, порешить хотят. Хотя и старшую сестру они не очень любят!». — Признаться вам хочу, одним уже я делом озабочен. Второе брать — не в правилах моих. Да и вообще не в правилах шиноби. Я не из тех, что всё мешает в кучу.
— Это золото! — напомнила ему Нира и опять показала цепочку с кулоном. И добавила, как будто он не понял и ему нужно всё разъяснить: — Золото!
— Все шиноби жадные! — зашепелявила Нуит. — А дело-то плёвое. Нужно всего-навсего одного убогого зарезать, — она даже показала, как это делается, проведя рукой по горлу. — Раз. И всё, он трупик, а золотце у вас в кармане.
«Рашь… И вщё…».
При её-то дефекте речи и её костлявой руке пианистки, при их двух головах на кривом торсе, всё это выглядело и звучало весьма зловеще.
«Как у заказчиков всегда всё просто».
— И чем не угодил вам тот убогий? — поинтересовался шиноби, обдумывая следующую форму отказа, так как первая на сестёр действия не возымела.
— А тем и не угодил, что убогий. Это Рафаэль Скуловский, он дурачок в своей семье. Он грызёт ногти. У него слюни текут. — пояснила Нира, с презрением морща нос.
— То веская причина для убийства, — произнёс с едва заметным скепсисом Свиньин.
— Он олигофрен с подтверждённым диагнозом, — продолжила Нуит, морщась с омерзением, — он ковыряется в носу и съедает, что наковыряет.
— Определенно, это мерзко, — продолжил шиноби, усмехаясь. — Терпеть такое всем невыносимо, достоин смерти — од-но-знач-но.
— Он наш жених! — воскликнула Нира.
— Папаша их договорился с нашим, что через год у нас будет свадьба, — Нуит негодовала и говорила весьма зло. — Решили наши глубокоумные родители скрестить ежа с ужом и посмотреть, что, нахрен, из этого получится.
— Гольцманы и Скуловские выводят новый вид! — едко заметила Нира. — А Скуловские и рады, потому что за их патентованного дурака в округе никто идти не хочет.
— Даже бесприданницы! — добавила Нуит с ненавистью. — А нам деться некуда, его папаша так и сказал: у вас двоих, дети мои, на двоих будет как раз две головы, так как у моего сыночка башка не уродилась, зато у меня водятся деньги.
А Свиньин с интересом заметил, что на левой руке Ниры и Нуит пальцы сжались в кулачок от злобы, а вот правая рука теребила воротник кофты.
«Интересно, интересно. А как в их теле распространяются сигналы? Боль они, кажется, чувствуют обе, но вот какая из их голов у них отвечает за приказы от мозга к мускулам? Или каждая дублирует другую? А если дублируются, то как сигналы синхронизируются? Ходят они почти ровно, двигаются естественно, а значит, приказы мышцы получают одновременно, и они идентичны. Иначе её трясло бы при ходьбе, как при эпилепсии. О! Как всё интересно!».
Да, ему действительно было интересно, но вот только завтра его ждала нелёгкая дорога и очень ранний подъём. И поэтому он решил заканчивать этот разговор:
— Жених вам ненавистен этот, или замужество вообще вас не прельщает?
Они переглянулись и не ответили сразу, хотя поболтать головы любили. Ратибор понял, что сейчас они ему что-то важное скажут. И молодой человек не ошибся.
— Мы хотим быть артистками, — сообщила Нуит.
— Да, играть на пианино, — добавила Нира.
— И петь, — прошепелявила Нуит.
— И петь, — кивнула Нира. — Вы полонез Огинского слыхали?
— Я… — начал было шиноби, но Нуит его перебила:
— Сейчас мы вам споём, — они вскочили с кровати и вышли шагом картинным, каким выходят на сцену — ну, в их представлении, — на середину комнаты. — Сейчас вы обалдеете!
И так их выход был удачен и ладен, что Ратибор снова подумал: «Так какая голова всё-таки руководит их движениями?».
— Обалдеете! Точно, — поддержала её сестра. — Наши родственники не понимают нас, не любят слушать…
— Глушь! — убеждённо высказалась Нуит. — Дикие люди. Дети болот.
— Деревня! — продолжала Нира. — Вы-то другое дело, вы из самого… — название населённого пункта она произнесла с придыханием, — Купчино! Вы вон и очки носите зелёные, и занятие у вас… людей резать…
— Благородное, — вставила Нуит.
— Сразу видно, — продолжала Нира, — вы — культура. Вы оцените. Слушайте!
Потом они сделали рукой тот жест, который делают певцы на сцене, как бы приглашая публику к прослушиванию, изобразили сценическую улыбку, несомненно отрепетированную перед зеркалом и…
Но прежде, чем они запели, он успел вставить:
— Остановитесь… Стойте, вас прошу, не начинайте. Ночь на дворе, и времени не много, давайте к сути дела перейдём. Известно нам, что замуж вы не рвётесь, известно нам, что музыкой полны вы. Вот вам вопрос: зачем последний свой ресурс, — он указал на цепочку с кулоном, что сёстры всё ещё держали в кулаке, — потратить вы хотите на убийство? Ведь вам оно не даст, по сути, ничего, на шаг к мечте вас даже не приблизит.
— А на что же нам его потратить? — теперь Нуит была заинтересована и больше, слава Богу, не собиралась петь.
— Бежать вам надо и в лучах софитов блистать на сценах, здесь вы пропадёте, а там вам будет зал рукоплескать; ну а жених ваш, — он небрежно машет рукой, — пусть пускает слюни, других невест пусть беспокоит дальше. Вы будете в овациях купаться и принимать от публики букеты. У вас служанки будут, и лучшие портные вам платья будут пошивать, обеды, вина всякие и многое другое — всё будет вам доступно в прекрасном городе богатом. Ну, скажите мне теперь: что вам за дело до олигофрена? Пускай себе живёт, а вы свой золотой ресурс потратьте на себя.
Глаза дев остекленели, рты раскрылись сами собой, а взгляды были устремлены куда-то в потолок — ну, или в прекрасное будущее. Как он закончил, в комнате повисла тишина, и молодой человек буквально чувствовал, как рождаются в двух головах на одном теле картины одна радужнее другой: овации, платья, букеты, еда…
И вот теперь шиноби не торопился; он, конечно, желал выпроводить их из комнаты побыстрее, но хотел, чтобы они созрели и больше не докучали ему просьбами и пением.
И тут ожила Нира, она повернулась к Нуит и спросила:
— А когда дилижанс до Красного села?
— Так по четвергам у нас тут останавливается, — напомнила ей Нуит. — А от Красного села до Купчино далеко?
— Болот там нет, там чистый воздух, полдня пути пешком, не больше, — сообщил девицам шиноби.
— И болот нет, — заворожённо произнесли друг за другом сёстры.
Да, кажется, они прямо на его глазах созревали для побега. И тогда молодой человек решил их предупредить, немного предостеречь: