— В виду имейте, в городе есть цирк, и вам людей подобных в те цирки приглашают… поработать. И платят хорошо, как я слыхал.
— Кем поработать? — сразу спросила Нуит. — На пианино нужно играть?
— А платят сколько? — интересовалась Нира.
— Расценок я не знаю точных, — отвечал им Свиньин. — А вот работают они… Ну, не игра на пианино их главная работа. Ах, как бы вам сказать… — он не сразу находит нужного выражения. — Работают в том цирке они людьми… Неординарными. Там есть и баба с бородой, и настоящий негр, что не намазан ваксой. И карлик есть трёхногий.
— Трёхногий карлик! — воскликнула Нуит. — Как интересно! И что, у него и вправду три ноги есть?
— Я ногу третью ногою б… не назвал, — как-то уклончиво отвечал Ратибор. — Скорее это орган половой, но вот длиной он сантиметров сорок, из-за того его прозвали так. И на афишах так и пишут: «Трёхногий человек». И публика идёт смотреть на это, и «ногу» ту свою тот карлик показывает всем охотно, овации и восхищения изрядно собирая. И кассу тоже.
Девицы рты свои так и не закрывали, их воображение работало на полную мощность, и всё услышанное, как и положено молодым женщинам, они теперь старались представить визуально и, кажется, представляли это в самых, самых ярких красках. Возможно, от этого их глаза едва не выпадали из орбит, а Нира ещё и бормотала тихо:
— Там ещё и негр настоящий есть?
— Но я хотел бы вас предостеречь, — попытался вернуть их в реальный мир шиноби. — То место для девушек небезопасно. От цирка от того держитесь вы подальше.
— Это почему ещё? — прошепелявила Нуит, возвращаясь из прекрасных мечтаний в комнату трактира.
— Боюсь, что импрессарио, подлец, вас может… — он опять подыскивал правильные слова, — втянуть вас может в гнусные дела.
— В какие ещё дела? — сразу заинтересовались девицы. — Что значит гнусные?
Тут он снова начал подбирать слова, чтобы подготовить девушек к неприятным фактам мироздания:
— Ну, понимаете… наш мир несовершенный… устроен так, что женщин иногда… Есть подлецы такие, что женщин принуждают к… связям…
И вот теперь они перестали летать в облаках, смотрели на него и слушали его очень внимательно, и после того как он закончил свою фразу, Нуит уточнила:
— Это к каким ещё связам? К сексуальным, что ли?
— Да, про них я вам и говорю, — с некоторой неловкостью согласился молодой человек.
И тогда головы повернулась друг к другу и несколько секунд друг на друга смотрели, и в одном этом взгляде, как подметил шиноби, информации было больше, чем у простых людей в пятиминутном диалоге, а потом Нира и спросила:
— А адресок этого цирка не подскажете?
— Адресок? — тут уже шиноби удивился. Удивился так, что позабыл высокий слог. — Так это шапито, у него нет постоянного адреса. Он выступает по ярмаркам и концертам. Это цирк уродов Рувима Багульского. Его в городе все знают. А зачем же вам его адрес, я же говорю, вам нужно держаться от него подальше.
Но головы опять повернулись друг к другу и его, кажется, уже не слушали, а Нира произнесла задумчиво:
— Дилижанс, значит, у нас в четверг…
— В четверг, — подтвердила сестра.
— Нужно собирать вещи, — продолжала Нира.
— И еду, — напомнила ей Нуит.
— Точно, — Нира подняла палец. — И еду.
И, больше даже не взглянув на молодого человека, она-они направились к двери, о чём-то тихо переговариваясь.
— Успехов вам желаю, — сказал Ратибор, когда они выходили из его комнаты. Но девицы даже не повернулись к нему, чтобы попрощаться, так были увлечены.
«Заняты. Ну и славно, а олигофрен-жених пусть живёт себе».
Он запер за ними дверь. Жаль, что у него теперь не осталось времени на чтение. Молодой человек разделся и, прежде чем улечься, сделал несколько расслабляющих мышцы спины упражнений и несколько раз медленно и глубоко вздохнул, намеренно вызывая зевоту. Вот теперь он был готов ко сну. Спокойному и глубокому. Он улёгся в кровать.
«О, а Монька-то не обманула. Это, кажется, лучшая кровать, на которой мне довелось когда-либо спать».
Да и что там говорить, он всю свою жизнь спал либо с матерью в каморке при библиотеке, на узенькой дощатой кровати, либо в помещении, больше напоминающем монашескую келью. Да, именно там, в той келье, пока был на обучении у своего учителя, он и проспал девять лет. Без матраса, а вместо подушки используя обёрнутую в дерюгу чурку. Ещё были полати в барских домах, дурные кровати в дешёвых комнатах полусгнивших трактиров, вот, в общем, и всё. Поэтому эта кровать и была лучшей в его жизни.
Он уже начал потихонечку погружаться в сон, и мысли его стали приобретать причудливые формы и заканчиваться несуразицами, но тут в коридоре снова послышались шаги. И, вспомнив, что сейчас он тут единственный постоялец, Ратибор сразу насторожился, позабыв про сон.
«Нет, не Монька, и не хозяин, и не Нира с Нуит».
Поступь этих людей ему была уже знакома. И натренированное ухо его не обмануло. Шаги были лёгкие, но уверенные, не мужские, не шаркающие и не короткие.
«Неужели Лея? Ну а кто ещё… Это несомненно женщина… Ну не мать же семейства!».
Да и в дверь его постучали без всякого стеснения. И когда шиноби встал и подошёл к ней, он почти знал, чей услышит голос; тем не менее он спросил:
— Кто там?
— Это я, — ответила Лея, видимо, полагая, что этих двух слов будет достаточно для начала разговора. Мол, по голосу узнаешь.
И тут сердце юноши словно с ума сошло. Все его дыхательные практики, все его упражнения по расслаблению перед сном сразу пошли прахом… Пошли? Да нет… Полетели. Ведь как только он услыхал этот голос, как только услыхал… И в представлениях его тотчас начала выплывать из недр памяти прекраснейшая из всех картин, которые он только видел в своей жизни, а на картине той красовался наипрекраснейший девичий зад, подтянутый и, что называется, сбитый, который, выгодно подчеркивая его, обтягивало нижнее бельё с лёгкой резинкой, которую ему пришлось чуть опустить, чтобы произвести операцию.
И в жилы его, в его кровь тут же хлынули жутчайшие коктейли из отборнейших гормонов, да ещё в таких количествах, что взорвали бы голову и взрослому мужчине. И непонятно, где он взял силы, что не отодвинуть тут же с лязгом засов и не распахнуть дверь, чтобы увидеть ту самую, что послужила причиной его необыкновенного возбуждения. И всё-таки он устоял перед спонтанным и необдуманным желанием и… не открыл ей дверь, а, собравшись с духом, ответил голосом, который был не очень твёрд:
— И что вам нужно, Лея, госпожа?
— Дверь-то откройте, лекарь. Мне, что, из коридора с вами разговаривать? — донеслось из-за двери, и в голосе девушки отчётливо проступали нетерпение и укоренившаяся привычка капризничать. И снова кровь забурлила в юноше, прилила к лицу и даже к ушам. И ему снова пришлось выжидать несколько секунд, приводя себя к обычному своему хладнокровию. Ну, насколько это было, конечно, возможно в эту минуту. И дверь… не открыл, а лишь сказал:
— Говорите, что вам угодно, госпожа Лея.
— Да мне угодно, чтобы вы взглянули… Болит у меня, — почти раздражённо произнесла девица и для убедительности ещё пару раз постучала в дверь.
— Что у вас там ещё болит? — интересовался шиноби, но двери не открывал.
— Да откройте уже, — раздражалась девушка всё больше, теперь она начала дверь ещё и дёргать. — Мне нужно вам показать рану.
— Мне нет нужды её смотреть, — тут уже Ратибор полностью взял себя в руки. — И ничего у вас там болеть не может. Идите спать, госпожа Лея, пока на шум не сбежались ваши родители. А если вас и вправду беспокоит что-то, приходите с матушкой.
— Что? — за дверью вдруг стало тихо. — С матушкой? — потом некоторое время в коридоре висела пауза, а затем послышалось: — Ну и дурак ты, шиноби!
И уже после стали слышны удаляющиеся шаги. Свиньин ещё несколько секунд стоял у двери.
«Надеюсь, что младшая из сестёр уже спит».
И он направился к своей кровати. Улёгся в неё, в удобную, и ещё долго, минут пять или шесть, не мог заснуть, потому что размышлял о том, что могло бы произойти, если бы он проявил слабость и открыл бы дверь. И у него было чёткое понимание того, что это могло привести к неприятным последствиям, которые могли повлиять на успех его предприятия. На выполнение первого в его карьере задания. Задания безусловно важного, в котором волею судеб ему выпала честь стать единственным актором[6]. И, явственно осознав это, юный шиноби наконец уснул.
⠀⠀
⠀⠀Глава десятая⠀⠀
Здесь, конечно, нужно было соблюсти баланс. Ему не терпелось выйти пораньше, он не хотел встречаться с хозяином трактира и всей его замечательной семейкой, особенно видеться с Леей. Почему-то он испытывал чувство неловкости, или даже лёгкого стыда, лишь от одной мысли, что они встретятся. Но, в то же время, выбираться из теплого дома в сырость хлябей и тащиться по грязи в тумане и в темноте, ну, как минимум, небезопасно. Хотя что там кривить душой… Это по-настоящему опасно! В общем, встал он рано и около часа занимался самоистязаниями в виде утреннего комплекса физических упражнений, после которого ополоснулся в тазу с водой, не спеша позавтракал, осмотрел свой костюм, который благодаря усилиям Моньки был абсолютно чист. После шиноби оделся. Да. Костюм, как и положено, за ночь не высох — а что тут, в болоте, могло высохнуть, если не висело у печи? Впрочем, влажная одежда его не пугала, и он стал осматривать вещи в торбе.
Но и они были в порядке. У него ничего не пропало. В общем, можно было уже идти, но за окошком чёрным маревом висела жуткая смесь ночной тьмы и предрассветного тумана, в которой что-либо рассмотреть было абсолютно невозможно: хляби — чему тут удивляться.
«Потом просто побыстрее пойду», — решил он, отходя от окна, скидывая торбу с плеча и доставая из неё остатки съестного. Хлеб, сливы… Но он поторопился, так как за дверью он услыхал шаги, а затем и стук в дверь. Били, очевидно, ногой, но он знал, кто там за дверью и поэтому не волновался, тем более что тут же раздался и голос: