— Говорю же вам, от влаги! — отвечал ему Кубинский. — И добавил победно: — От влаги. Понимаете?
Сначала юноша ничего не понимал… И только лишь выдавил из себя: «М-м», но потом до него доходит. Он понимающе кивает головой: сто двадцать процентов — это не шутка.
И чувствуя, что фрукт почти созрел, продавец половиков делает попутчику предложение:
— И раз уж мы подружились, я готов, — он снова поднимает палец кверху. — Я готов понести убытки ради нашего знакомства и отдать вам некоторое количество этих чудесных половиков в обмен на вексель, что я передал вам ранее…
— Половики? На вексель? — в некоторой растерянности переспросил молодой человек.
— И не благодарите! — улыбается Кубинский.
— Пока я вас и не благодарил. И, признаться, мне заводить придверный коврик рано, ведь нет пока что дома у меня. И коврик этот славный мне даже… просто… некуда приткнуть.
— Да, я понял, — не отчаивался торговец. Он эти возражения попутчика пропустил мимо ушей. — Я эти половики отдаю оптом по пять агор, а вам, как товарищу по путешествию, отдам по четыре. Итого выходит… итого выходит… — он напряжённо считал в уме и наконец разродился: — Пятьдесят половиков! В общем, я готов вам отдать два тюка половиков прямо сейчас. Забирайте!
— Что? — Свиньин был не готов получать товар.
— А о доставке ваших половиков до Кобринского не переживайте — договоримся, — обещал юноше Кубинский, что называется, от широты души; он махнул рукой залихватски: — Азазель с вами, возьму с вас полцены, всё равно у меня телеги туда идут, вот только придётся мне попросить с вас наличные за транспортировку вперёд! Сразу! Здесь! Возьму один шекель, согласитесь, что это весьма по-человечески, — он взглянул на Свиньина и, не замечая удивления того, хлопнул шиноби по плечу. — А я сразу понял, что вы ловкач. Едва увидал вас и подумал… — преподаватель актёрского мастерства ткнул в юношу пальцем, — вот он, акула свободного рынка! Сразу понял и сказал себе: Яша, смотри за ним в оба, он ещё тот тёртый калач, объегорит и глазом не моргнёт. Так оно, я смотрю, и выходит. В общем, гоните мне мой вексель, приятель…
— Э-э… — только и смог выдавить из себя Ратибор Свиньин. — Подождите. Подождите…
— Ах да, ещё шекель с вас за доставку. И, кажется, всё, мы с вами в расчёте.
— Но подождите… — говорит Ратибор.
— А что ждать-то?
— Понимаете… — как ни трудно было это сделать молодому человеку, но стать обладателем пятидесяти сверхтехнологичных половиков посреди болота он точно не спешил. И он выдавил из себя: — Мне не нужны эти половички, — а потом уже добавил заметно твёрже: — Даже если в них есть пух неполовозрелого горного пингвина. Понимаете, я не торговец, я не умею торговать, и дома я не имею, так что — нет… Мне не нужны ваши коврики…
И после этих слов юноши владелец школы актёрского мастерства и торговец ковриками по совместительству Яков Кубинский сорвался с пика воодушевления и, не зацепившись за выступ веры в себя, камнем рухнул на самое дно глубочайшего болота чёрного уныния. И, погрузившись в ил лютой тоски на дне того болота, выразил своё тяжелейшее разочарование в срыве сделки, да и в самом новом знакомом всего в четырёх словах:
— Ну ты и падла!
⠀⠀
⠀⠀Глава шестнадцатая⠀⠀
«Мой наниматель, кажется, расстроен», — решает для себя шиноби и ускоряет шаг, чтобы оставить преподавателя актёрского мастерства наедине со своей скорбью. Но тот не желает скорбеть в одиночку и тоже идёт быстрее, а ещё начинает какой-то печальный рассказ:
— Вот все говорят, что нет ничего легче, чем обдурить гоя, только и слышу всю жизнь, что гои тупые. А у меня, понимаете, никогда не получается никого обмануть… Мой папа говорил мне: если не можешь обмануть гоя, значит, ты ещё тупее, чем они. Он всю жизнь торговал красными нитками; видели, наверное, такие многие носят, кто на левой руке, кто на правой…
— Да, я видел эти нити, кто носит на удачу их, а кто на оберег, — вспомнил молодой человек.
— Да… Так папа продал их тысячи… Тысячи… Рассказывал гоям про то, что они уберегают от злых чар, если носить их на левой руке, и что привлекают удачу и деньги, если на правой. Он задвигал гоям про великое таинство древней каббалы, говорил, что можно приобщиться к древности и начать нужно с нитки. Да, папа умел разговаривать… Он смеялся и рассказывал, что тупые гойки отдавали ему последние деньги, чтобы завладеть этой ниткой, а папа мой не мелочился, брал за нитку полшекеля… Понимаете, полшекеля за копеечную нитку… И говорил им, что нитку нужно непременно купить; если её подарить, то у нитки не будет силы… Ха-ха-ха… — Кубинский невесело смеётся. — Только купить, и никак иначе… И гои верили ему… Да, папа был молодец… Он на этих нитках меня и шестерых моих братьев и сестёр воспитал, вырастил, дал образование… Сёстрам приданое соорудил… Папа был человек, — рассказывал предприниматель, и в голосе его слышалась неподдельная горечь. — А вот я ни одной нитки не смог продать… Никому… Ни разу… И мой старший брат Йозеф тоже… Он скрипач… Пиликает на своей скрипке… И радуется, как дурак, что его слушают. На свадьбы зовут, на вечеринки… Он даже гоям играет… Это, конечно, от безысходности… Я понимаю, ему семью нужно кормить… Но всё равно…
Тут стало тоскливо и Свиньину; он вдруг понял, что всю оставшуюся дорогу ему придаётся слушать это печальное занудство. И не ошибся, так как начальник каравана продолжал:
— А папа говорил нам: учитесь, дураки, учитесь, знания — это умение выживать. Он говорил, что без знаний трудно будет обмануть гоя. А если вы не в состоянии обмануть гоя, то грош вам цена. То вы сами почти гой. Вот мне иной раз и кажется… — он вздохнул, почти всхлипнул… — Может, я и вправду гой? А может, мне лучше взять и удавиться?
Да, юный шиноби был прав, когда думал, что этот долгий разговор будет ещё и таким нудным. Он, конечно, как умел, стал отговаривать предпринимателя от суицида, замечая тому, что нос у него совсем не как у гоев, а напротив, очень даже красивый нос. Да и весь вид благородный. И у него получилось, его попутчик немного воспрял духом; тем не менее Кубинский не умолкал несколько часов, он рассказал шиноби свою историю и историю своей семьи, время от времени вспоминая про вексель и спрашивая у Свиньина, не хочет ли он всё-таки взять пару тюков отличных половиков. Но всякий раз, получив отрицательный ответ, торговец снова принимался за печальные истории из своей жизни.
⠀⠀
А ближе к Кобринскому висел запах дыма. Телег стало много. Одни ехали в город, другие из города, третьи стояли на обочинах; тут же сновали торговцы горючим трутом, копчёными мидиями, жабьими ногами и пирогами из муки каштана.
Тут начиналась настоящая жизнь, цивилизация. Свиньину на мгновение даже показалось, что места эти походят на предместья его блистательного Купчино, но это, конечно, было не так. И тут, когда караван преподавателя актёрского мастерства был вынужден приостановиться, чтобы пропустить большой караван, идущий из города, вот тогда-то и появился он!
Это был мальчик лет одиннадцати или двенадцати, и был он из тех, кого в простонародье называют пацанами. Он носил вызывающе длинные пейсы и необыкновенно красную ермолку. А на его зелёной безрукавке сверкал золотом значок с очень уважаемой дробью: единица в числителе и двойка в знаменателе. Одна вторая. Такой значок свидетельствовал, что этот пацан имеет почти чистую кровь.
«Я бы решил, что знак тот уворован. Иначе какой отец позволил бы ему такую ценность на себе таскать средь грубых и опасных мужиков. Вернее ж будет знак считать фальшивым. Подделка это», — решил для себя Свиньин, разглядев мальчишку. А вот Кубинский, увидав мальца, растерялся ещё больше и даже загрустил:
— О, увидел нас… Прётся уже… Сопля… Чёртов арс.
И вправду, мальчишка с фальшивым значком действительно заметил их небольшой караван и направился к нему, обходя другие телеги у дороги, при этом насвистывая что-то и накручивая на палец и раскручивая обратно цепочку. Золотую, что ли?
— Он к нам идёт? — поинтересовался Свиньин, разобрав на лице мальчишки гримасу весёлую и злую одновременно. — Зачем ему нужны мы?
— Обилечивать будет, — невесело сообщил Кубинский. — Деньги за безопасность просить. Чтобы не пограбили в городе, — и тут ему пришла в голову мысль, от которой лицо его прояснилось или даже просветлело. И он радостно уставился на шиноби — А чего же мне ему платить? Если у меня уже есть охрана?
— А этот парень… — уточнил молодой человек, — он представитель криминалитета?
— Ага, для Рудика дань собирает с телег, что приезжают, — сообщил преподаватель актёрского мастерства, и в его голосе слышалась радость. — Давно хотел этого ублюдка с ворованным значком послать на хрен, и вот такая удивительная и приятная возможность, — тут он даже потёр руки, — представилась.
А мальчишка тем временем приблизился и ещё издали начал, чуть гнусаво и неприятно растягивая согласные:
— А-а-а… Ку-уби-инский. Что, опять привёз свой прессованный навоз? Снова людям будешь его втю-юхивать?
— Не твоё дело, чёртов арс! — огрызнулся предприниматель.
— О-о… Куби-инский… Ха-ха… Да ты никак быковать надумал, шлимазл? — нагло засмеялся мальчишка. — Ты чё, оборзел? Ты, может, ещё и платить за безопасность не собираешься? Хочешь, чтобы твои половики полетели в болото?
— Никуда мои коврики не полетят! — выпалил ему в ответ Кубинский с видимым удовольствием. — Я нанял охрану, — и тут он указал на стоящего рядом с ним Свиньина. — Что? Глупый арс, не ждал?
И тут мальчишка внимательно смотрит на Ратибора, который остановился, стоит тут, держит своё копьё, — и кивает ему головой в знак приветствия… Нет-нет, во взгляде мальчика нет и намёка на пренебрежение. Потом он снова переводит взгляд на предпринимателя и тянет в своей неприятной манере:
— Куби-и-инский… Ты позор кровного народа. Где твоя математика, так почитаемая всеми нами? Где деловая хватка? Неужели тебе не ясно, что отдать Рудику налог десять агор с телеги намного выгоднее, чем нанимать убийцу для охраны твоего навоза за пять шекелей? Ты вообще нашей крови-то, дебил?