— Ай си вы риэл демократ. Это сразу бросается ин айс, как и ваша брутал немногословность. Я такими немногословными и представлял себе наёмных убийц. Итс кул… Можете ничего не говорить, я всё поняла, что вы меня поняли, — тут Игнат подошла к нему и протянула ему свою маленькую ладошку. И когда Ратибор молча протянул ей руку, революционерка схватила её, с силой сжала и зашептала с жаром: — Она должна умирать долго и испытывать боль. Она должна прочувствовать свои преступления, прежде чем сдохнет. Ю андестенд?
И на сей раз юноша не сразу нашёл, что ей ответить, а пока он собирался с мыслями, в дверь постучали каким-то условным, революционным стуком: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Игнат напряглась и повернула к двери голову в ожидании, а с улицы донёсся голос привратника Кисы:
— Игнат, надо уходить. Нау! Сюда идут!
— Сенкью вери мач, что согласились нам ту хелп, — революционерка снова встряхнула его руку. — А вы круты, как о вас и говорили… Ваше мужское умение молчать просто завораживает. Ю риэл брутал мен… Энджой зе сайленс, да? — тут Игнат наконец выпустила его ладонь. — Мы с вами свяжемся, господин убийца. Слава демократии…
После её ухода в комнате стало как-то пусто; впрочем, он почувствовал ещё и некоторую опустошённость и в своей душе. Опустошённость и тревогу.
«Во что это ввязался я, к тому не приложив усилий? К чему мне пламя политической борьбы? На чьей теперь я стороне? И надо ли мне это? А Лиля теперь, быть может, мне и не мила, но это ровно ничего не значит. Я здесь не в поисках работы, я здесь по делу кровного семейства, и с делом этим я отсюда съеду. Игнату ничего не обещал я, и местным пытмаркам я ничего не должен. Пусть деньги и зонты, ботинки детские и ласки томных лесбиянок послужат революции иначе. Мне не нужны они, мне нужно сделать дело. И только-то».
Да, он, конечно, переживал за тех несчитанных эльфов, которых злая Лиля гоняет каждый день на болота добывать трутовик с деревьев, но он понимал, что кто-то должен это делать, иначе откуда же взяться грибу, которым топят печи, на котором готовят пищу. А тут как раз послышались шаги, в дверь бухнули, и в комнату ввалилась со своей синей головой Муми. У неё за плечами была большая и, видно, нелёгкая корзина, она запыхалась, её ноздри с пирсингом разувались. И она, закрыв за собой дверь сообщила с радостью:
— Когда я спросила у Лили, можно ли взять немного трута для господина убийцы, Лиля сказала мне: бери сколько нужно. Наш гость должен спать в сухости, — она сбросила корзину возле печки. — У нас полная корзина топлива, — она понизила голос и сообщила почти шёпотом: — Не всем кровным господам дают столько трута. Некоторые приходят, просят, просят, но им всё равно выдают по расписанию. А вам вон — сколько нужно! Лиля кул… Мне кажется, он вас очень респект.
Конечно, это было приятно слышать, но Свиньин ещё не отошёл после визита революционерки-лесбиянки и находился в некоторой прострации, и поэтому ничего не говорил Муми, а лишь следил за передвижениями её синей головы по комнате. Но девушке и не нужны были его слова, она болтала за двоих. Она присела у печки, разводила в ней огонь и сообщала ему:
— Мы сейчас так вери хот растопим печь, что все мокрицы разбегутся из-под вашего матраса, господин убийца. И простыня у вас будет сухая, и наволочка. А все инсектс, все эти уховёртки и мухоловки переселятся с потолка в туалет. И ночью нас никто кусать не будет. Ноу байт. Всё постельное бельё у нас будет драй. А пока печь накаляется, я сбегаю он зе кичен, кровные господа уже взяли кружечки и чашечки и потянулись туда за ужином. Лиля сказала, что она уже распорядилась насчёт вас. Вам будет выделена порция. Ох, как там всё вкусно, там можно есть еду и без синего гриба, и она не кажется безвкусной, нот тести, — и она повторила: — Наша президентка Лиля ценит вас, господин убийца.
Юный шиноби прекрасно знал, что значит есть безвкусную кашу из болотного каштана, которую иной раз даже не подвергают термической обработке, чтобы сэкономить на огне. Он сам вырос на толчёном болотном корне, которым кормят козлолосей. Вот только ученикам не положен был синий гриб, о котором говорила Муми. Этот лёгкий наркотик, конечно, придавал вкус любой пище, но между тем ещё и дурманил рассудок. В общем, сенсеи читали, что наркотики — это яд, к тому же он стоит денег. И посему ученики ели просто толчёный, безвкусный крахмальный корень, именуемый «каштан» и растущий в болотах повсюду, и радовались уже тому, если перед употреблением его удавалось хотя бы отварить.
Свиньин задумчиво смотрел на робкие, набирающие силу огоньки в печи из-за плеча ассистентки. А она тем временем справилась с печью. Три или четыре крупных трутовика потихоньку разгорались синим огнём, выдавая чёрный, маслянистый, чуть пахнущий болотом дым. Сама же ассистентка быстро сходила за водой и замочила в тазу его онучи, после чего сказала:
— Господин убийца, я пошла на кухню.
— Прошу вас, подождите, Муми, — остановил он её.
— Да, господин убийца. Ай эм лисенинг ту ю! — она остановилась как вкопанная, готовая выполнять любые его пожелания.
— Я попросил бы вас официоз оставить, — начал молодой человек. — В нём нет нужды, я вам не господин.
— О, ноу! — воскликнула ассистентка едва ли не в панике. — Нам запрещено обращаться к кровным господам иначе как «господин» или «госпожа». Если забудешься, то какая-нибудь госпожа за такую забывчивость знаете как по мордасам может отхлестать. О, мало не покажется… Она вам устроит Славу демократии… Да ещё и менеджеру нажалуется, и тебя лишат синего гриба и латте на целую неделю. Да! Итс нот май фентези, итс э риэл кейс.
— К народу истинному я касательств кровных не имею, я гой, такой же, как и вы, по крови вас ничем не лучше, и посему отныне вас попрошу, зовите меня просто Ратибором.
— Ратибором? — Муми снова вылупила глаза в изумлении. И добавила, сделав ударение на последний слог: — Рати-бор! Итс э кул нейм. Вери найс нейм. Оно похоже на звук, с которым топор-колун дробит трутовик на щепки. Или проламывает череп, — и она снова произнесла его имя весьма зловеще: — Рати-бор!
«А в этой синей голове причуд и странностей немало!», — философски заметил Свиньин и закончил разговор:
— Да, так меня зовут, и впредь, со мной наедине общаясь, прошу вас только так ко мне и обращаться.
— Как скажете, э-э… Ратибор, — отвечала ему девушка, с удовольствием проговаривая звуки его имени ещё раз. — Ра-ти-бор… Итс э вери брутал нейм. Слава демократии…
⠀⠀
⠀⠀Глава двадцать вторая⠀⠀
Оставив шиноби одного, ассистентка убежала в столовую. Свиньин же, оставшись в одиночестве, пребывал в задумчивости. В помещении и так было не холодно, а тут от печки повеяло теплом, и, чтобы не стало душно, Ратибор открыл окно и остался стоять у него. Слушать, как идёт дождь. Смотреть на падающие капли. На лужи. И думать, что ему теперь делать в сложившейся ситуации. Да, в той самой ситуации, в которую его втягивала революционерка Игнат. А ещё он думал о совете раввинов, через который ему предстояло пройти. И вообще о деле, первом своём задании, которое он выполнял в одиночку по большой случайности. По неожиданному стечению обстоятельств. Ведь, что там ни говори о его прекрасной подготовке и его феноменальных личных качествах, выполнять роль главы посольства для его возраста было рановато. Мягко говоря. И только спешка, естественная для подобной ситуации, как-то оправдывала его пребывание здесь. К тому же, его нынешняя должность была подтверждена нанимателем уже после того, как его старший товарищ получил неожиданное повреждение и остался в придорожном трактире ждать выздоровления. В тот день ему самому пришлось отправить нанимателю депешу о происшествии, и в полученном обратно сообщении ему было указано продолжить миссию в одиночестве, на что он был вынужден согласиться. После этого юный шиноби получил в следующей депеше от нанимателя некоторые инструкции, а от старшего товарища — ещё и ценные наставления. В общем, не без присущего всякому юному возрасту волнения Ратибор Свиньин продолжил миссию в одиночку, и только теперь, стоя у окна гостевого дома, он стал понимать всю сложность возложенной на него задачи, только начал ощущать тонкости этого дела. Орест Солёный, с замотанными тряпкой глазами, говорил ему, сидя в сыром трактире на влажном тюфяке и пришлёпывая у себя на шее кусачую мокрицу:
— Внимательнее будь и жди подвохов. И бдительности не теряй ни днём, ни ночью. Заданье плёвым выглядит сначала: всего лишь труп вернуть родным, традициям согласно. Но дело то политикой полно, в нём несомненно скрытые есть смыслы. Опасности в нём будут непременно подстерегать беспечного зеваку, как камни острые ждут мореходов в тёмных водах. Мой юный друг, тут логика простая: коль дело было б не опасным, нам столько б серебра не посулили!
«Внимательнее будь и жди подвохов».
Молодой человек видит, как к дому через дождь бежит Муми и несёт с собой узелок. Прижимает его к себе. Наконец она врывается в дом, шумная и мокрая:
— О, какую вкуснятину сегодня приготовили, вам понравится, Ратибор. Жабьи лапы. Жареные… Итс кул… — она глотает слюну, но и болтает при этом; развязав узелок, выставляет деревянные плошки с едой на стол, одну за другой. — Лиля пришла на господскую китчен и как раз увидела меня, а я ей сказала, что беру для вас диннер. Она Толику сказала, чтобы всё было в лучшем виде сделано. И Толик ушёл и пришёл потом с этим, — Муми указывает на плошки. — И сам господин Самуил… зе чиф, это наш самый главный по господской кухне… он помогал Толику собирать для вас еду.
По комнате разносится запах еды. Тут и вправду пахнет жареными лапами жаб, их жарят с речным чесноком. И так как шиноби ел уже очень давно, у него даже голова начинает немного кружиться от запахов. А в плошках ещё и мидии с солью, молодые побеги камыша, кусок белой рыбы, скорее всего карп, отварной с укропом. Ещё что-то. Порции небольшие, одной такой не наешься, но самих плошек ассистентка выставила на стол аж шесть штук, и потом ещё поставила между ними керамическую бутылку. И сказала с придыханием: