— Бир из сладкого камыша.
Ратибор подошёл к столу и стал разглядывать кушанья. Ну что ж тут сказать? Сразу видно: высококалорийная пища, приправленная редкими специями, это он понял по запаху, и приготовленная умелыми поварами. Он и половины из того, что было на столе, не пробовал ни разу.
А рядом с ним стояла Муми и глотала слюну. А потом и говорит:
— Ратибор, если я вам пока не нужна, ай эм ран в столовую, у нас тоже диннер, а то все грибы разберут, я потом без них кашу съесть не смогу. К тому же у нас сегодня будет латте… Слава демократии, — она улыбнулась в предвкушении: латте. С лавандой.
Но Свиньин вдруг кладёт руку на её плечо; её одежда влажная, и от неё нехорошо пахнет, но это его не смущает, и он уточняет:
— И главный ваш по кухне Самуил рук приложить к моей еде не поленился?
— Ну, я-то этого не видела, он с Толиком, с поваром, уходил на кухню, когда я сказала, что это диннер для вас. Для гостя. Он у меня ещё спросил: это для приезжего убийцы? И я сказала, что да.
— И что же вам тогда тот Самуил ответил? — интересуется Свиньин.
— Да ничего не ответил, просто ушёл с Толиком на кухню, а потом Толик вынес узелок, и всё, я взяла его и сюда ту ран, — рассказала ассистентка, она безусловно торопилась в столовую и не понимала, почему гость не садится за стол и не приступает к еде, к такой офигенной еде. А тут шиноби её ещё больше удивляет:
— Взращён я в строгости неприхотливой, изысками совсем не избалован. И расслаблять себя диетою подобной не собираюсь впредь. Поэтому прошу вас, дорогая, примите в дар роскошный этот ужин, — он приложил силу, чтобы усадить ассистентку за стол. Силы приложил самую малость, но и этого хватило, чтобы она уселась на стул. — В знак нашей дружбы мне не откажите и кушайте спокойно жабью лапку. Ну а за ней всё остальное ешьте, и пиво пейте, оно мне ни к чему, ведь я не пью спиртного.
— Чего? — девушка явно не понимала, что происходит. Она смотрела на него снизу вверх. — Это, что, всё мне? Это мне есть? — тут она даже испугалась. — Ноу! Нам запрещено есть господскую еду, кэннот. Даже с господских тарелок остатки доедать кэннот. Это кринж…
— Мне нет труда напомнить снова: я вам не господин, я гой, как вы, такой же, — спокойно продолжил Ратибор. Он обвёл рукой стол. — А этот ужин мой, раз выдан мне на кухне. И, как имуществом своим, я им распоряжаюсь. Поэтому прошу вас, ешьте; когда ещё вам так поесть придётся?
— Никогда, — призналась Муми, и всё-таки попыталась встать со стула, но Свиньин удержал её за столом и почти приказал:
— Прошу вас, приступайте, а как закончите, матрасами займитесь; ужасно хочется после дороги долгой на мягком и сухом поспать, расправив вольно члены, и чтобы мокрицы мне при том не докучали, ужасно не люблю я просыпаться во тьме ночной от их укусов ярых.
— Я их выжгу всех, я видела под кроватью жаровню, — обещает Муми. — И матрас подержу над печкой. Как поем, так и начну.
— Вот так мы с вами и договоримся. А я пойду пройдусь. Вернусь не скоро. Уж сумерки давно сгустятся, когда мои шаги вам станет слышно, — он направляется к двери, но там останавливается. — Ещё я об одном вас попрошу. Вы за имуществом моим следите. Копьё и торбу брать с собой не буду. Но вас хочу предупредить, что ценность они большую для меня имеют. Вот, в общем-то, и всё. Я с вами не прощаюсь.
Он жестом: «сидите, пожалуйста» не дал ей встать из-за стола и вышел на улицу, прикрыв за собой дверь.
⠀⠀
На самом деле Ратибор очень даже хотел есть, просто у него никак не шли из головы слова старшего его товарища Ореста Солёного, который поступил необыкновенно щедро, пригласив его, совсем юного шиноби, себе в помощники и предложив ему притом ровно половину из того неплохого гонорара, что обещал выплатить наниматель за это задание.
«Внимательнее будь и жди подвохов».
Поэтому он и отказался от роскошного ужина. Такого изысканного ужина, которого у него никогда не было в жизни. И теперь, чтобы не ложиться спать голодным, он решил покинуть резиденцию кровной мамаши и выйти в город. К тому же его сенсеи всегда учили, что если приходится действовать в какой-то местности, эту местность обязательно нужно изучить, хотя бы для того, чтобы знать пути отходов и знать, где можно затаиться, спрятаться, если что-то пойдёт не по плану. Причём местность нужно изучать и днём, и с наступлением темноты, чтобы ночью не натыкаться на те сюрпризы, которые днём сюрпризами не являлись. Также неплохо завести себе какую-никакую агентуру. В общем, шиноби не только собирался поесть, он рассчитывал ещё и оглядеться на местности и понять, что она из себя представляет, во всяком случае, на первый взгляд. И поэтому Ратибор уже вскоре был у ворот резиденции, где, как он и полагал, проскользнул незамеченным и големами, и высоким привратником Кисой, что дремал под дождём у облупившейся стены забора.
Вечер тем временем уже близился, да и тучи висели низко, туман полз от близлежащих болот, но едва Свиньин отошёл от забора резиденции, то среди телег и всякого торгового люда, какого было много у дороги, он заприметил одного человечка. Не то чтобы это был какой-то особенный человек. Нет, человечек как раз был вида самого затрапезного. Сутулый, худой, с кадыком… Мокрая одёжка, шляпка — драный по полю котелок, щетина трёхдневная, рубаха грязная, ботиночки видавшие виды. Ничем, в общем, не примечательный был человечек, на которого плюнуть бы, да и пойти дальше. Но вот в чём было дело. Едва Свиньин вышел из ворот, едва обвёл привычным тренированным взглядом местность на предмет опасности, как тот мужичок и попался ему на глаза, выделяясь своим бездельным пребыванием на торговой улице среди всякой шушеры и злых к вечеру возниц.
Ратибор зафиксировал его — вор или скорее наводчик у воров — и пошёл вдоль домов той улицы, по которой уже шёл в поместье мамаши Эндельман, но которую в первый раз разглядеть толком не смог. Теперь же молодой человек проходил мимо приличных домиков под хорошими крышами и читал вывески: «Пумкин. Охраняемые склады», «Цербер. Кредиты без залога», «Векслер. Адвокат: Убийства с отягчающими. Похищения. Расчленения. Вымогательства». А один из домов даже на этой фешенебельной улице выделялся своей респектабельностью и трудно скрываемым шиком; выкрашен он был белой краской, а на больших его окнах висели тяжёлые кованые решётки. И на его невысоком заборчике красовалась шикарная медная табличка всего с тремя словами. И они были такими: «Левинсон. Медицинская практика».
«Возможно, это личный врач мамаши! — сразу решил юноша, останавливаясь у ворот красивого дома. — И дом его шикарный не зря построен у ворот поместья. Врач кровной матери всегда быть должен рядом. Мамаша ведь давно не молода, лет триста ей, поди, уже, не меньше».
И тут он кидает быстрый взгляд назад… ну и, конечно же, видит того самого замызганного мужичка. Тот тоже сморит на таблички домов метрах в тридцати от шиноби.
«То чей-то шнырь, сомнений в этом нет, осталось лишь узнать, кому он служит. На Эндельман работает бродяга, а может, он член банды городской, а может мелкий полицейский чин. Как бы там ни было, не больно-то он ловок. И хорошо, что так. Теперь я знаю, что не одинок».
И юноша сразу откинул навеянную усталостью расслабленность, собрался и двинулся дальше по улице. Теперь он был сосредоточен и серьёзен.
Свиньин свернул в первый попавшийся переулок, что пролегал между красивыми домами и вёл к другой улице. Та улица тоже была очень приличной, несмотря на лужи, в которых с удовольствием валялись мясистые барсулени, помахивая путникам широкими ластами передних конечностей. Да, это тоже была весьма богатая улица, что вовсе его не удивило. Самые хорошие дома и самые фешенебельные улицы располагаются как раз возле жилья кровных мамаш, так уж заведено. Пройдя ещё немного, он услышал звуки скрипки. Эти звуки пронизывали пелену мелкого дождя, зазывая и маня к себе. И Ратибор пошёл на звуки и вскоре стал разбирать ноты, угадывая их одну за другой. Конечно же, это был вечный хит, который играют во всех культурных местах во всех краях света. Да-да… Это была «Хава нагила». Признак высокого вкуса и не менее высокого статуса заведения, в котором исполнялся этот многовековой хит. А когда он подошёл к тем самым распахнутым дверям, откуда доносилась музыка, молодой человек почувствовал ещё и запах хорошей пищи. И прочитал вывеску, висевшую над дверью: «У Валтасара». А чуть ниже была приписка: «Просим почтенную публику на свежих лобстеров и улиток. Ну и гоев тоже…».
Шиноби подумал, что это название… несколько двусмысленное. А само заведение скорее всего не из дешёвых. Но искать другого места, где можно было поесть, ему уже не хотелось. Заведения, где можно поесть дёшево, на дорогих улицах, как правило, не водятся. За дешёвой едой нужно было ещё куда-то тащиться по дождю и, видимо, уже по темноте. В общем, он решил перекусить «У Валтасара». Но перед этим одним движением головы он чуть приподнял свою сугэгасу, так хорошо защищавшую его от дождя. И сразу же увидал кадыкастого бездельника, стоящего у забора.
«Нет, шнырь этот никуда не делся. Таскается он именно за мной. Ну что ж, надеюсь, я узнаю скоро, чей это человек».
После, отведя от человека взгляд, шиноби вошёл внутрь заведения.
Да, это был настоящий ресторан, в котором на столах лежали белые некогда скатерти. А на небольшом пьедестале под лампами мяла в больших руках маленькую скрипку стокилограммовая девушка лет тридцати восьми. Играла дева сосредоточенно, старательно, громко, местами даже яростно. И вкладывала она в игру всю душу, ну, насколько ей позволяло слегка расходящееся в швах красное платье. При этом она почти попадала в ноты, хотя скрипке эта игра давалась нелегко. Увидав нового посетителя, девушка обрадовалась, вздрогнула всем своим музыкальным организмом, дёрнула причёской и буквально вырвала из несчастной скрипки неслыханный… неслыханный по силе и насыщенности звук, который она считала непременным признаком мастерства. Звук оказался по-настоящему проникновенным, от него у шиноби и вправду зачесался затылок и мурашки побежали между лопаток. Он даже прищурился немного от такого виртуозного исполнения. И этот его прищур дева со скрипкой восприняла как знак восхищения и с новой силой стала терзать струны и нервы посетителей.