Но юный шиноби замечает за рогожей железные прутья. Он понимает, что торговец в тарантасе перевозит клетку.
— А кто это там с тобой? — доносится из-под рогожи.
— Не твоё дело, сиди, говорю, — беззлобно отвечает торговец. И, уже поворачиваясь к молодому человеку, поясняет: — Вот, еретика по случаю прикупил.
— Еретика? По случаю? — уточняет Ратибор. Ситуация становится всё интереснее. — Звучит всё это странно.
— Ну да. Гатчинский палач подлюку продавал. Трибунал постановил этого гада сжечь как вредоносного. А денег на трутовики палачу не выдал, а палачу оно надо — трутовики для костра на свои кровные покупать? Нет, ему оно вообще не надо, вот он и решил этого продать. Аукцион в ближайшей столовке собрал. Там люди кушали фаршмак и торговались понемногу, а я еретика и выкупил, — торговец смеётся. — Больше всех за него дал… Уж потратился, но думаю, дельце оно верное. Эта сволочь у меня непременно окупится.
— Сам ты сволочь! Ну ты погляди, какой козёл! «Окупится», говорит! «Окупится!» — зло орёт еретик из-под рогожи. И тут же начинает страдать: — А-а-а. Господи. Ну за что мне всё это?! — кажется, он в своей клетке шевелится и теперь рыдает ещё. — И никакой я не еретик. Я честный математик. Математик! Преподаватель. А Трибунал ошибся. Отцы-раввины не разобрались в ситуации, — и тут математика снова разбирает злость, и он добавляет с раздражением: — Потому что дуболомы… — а потом и орёт изо всех сил, так орёт, что пугает болотную живность: — Дуболомы! Сволочи!
«Ишь как его качает, от плача до проклятий один шаг! — замечает юный шиноби. — Психически несчастный не стабилен. Да разве можно быть стабильным, узнав, что на костёр тебя везут?!».
— Вот! — многозначительно произносит торговец и смотрит на Ратибора, ещё и рукой указывая на повозку: ну, это вы видели? Вы это слышали? И потом продолжает: — Тебя, подлеца, только за эти слова о священном Трибунале уже спалить надо. Трибунал не разобрался в ситуации! Надо же такое придумать?! — он качает головой. — Э-э. Правильно раввины тебя приговорили к сожжению, абсолютно правильное и взвешенное решение, и как рядовой представитель истинного народа, я полностью одобряю приговор Суда.
— Торгаш поганый, — доносится раздражённое из-под рогожи, — тупой барыга. Ба-ры-га… Что ты там в своей деформированной черепной коробке одобришь? Одобряет он! Тупой кусок свиньи! И главное, чем? Чем ты там можешь одобрить? У тебя в башке болотная жижа. Латентный ты пожиратель сала. Ты ведь даже сути нашего спора с раввинами из инквизиции понять не можешь. А туда же. Одобряю я! Купил. Негодяй, поганый торгаш. Купил меня и радуешься? А я, между прочим, страдаю за истину!
— Заткнись, я тебе сказал. За истину он страдает, — в общем-то беззлобно отвечает на все эти выпады еретика торговец Борух, — заткнись по-хорошему; не угомонишься — набросаю тебе в клетку водяных клопов, — он ухмыляется и качает головой. — Поглядите на него — каков. Отцы-раввины не разобрались в ситуации! Да у любого из них в мизинце мозгов больше, чем у тебя! Математик он, видите ли!
— Подлец! — ревёт из-за рогожи еретик. — Тупая ты башка, в которой все извилины давно сложились в кукиш! Откуда ты знаешь, у кого сколько мозгов. Ты же только барыш и можешь посчитать. Да и с этим, судя по тебе, у тебя не очень. Чёртов недоумок! Ещё берёшься судить мудрых.
Глаза торговца начали наливаться кровью, он уже собрался ответить что-то своему пленнику, сказать тому какую-то грубость или ругательство, но Ратибор его опередил вопросом:
— Послушайте, а в чём здесь цимес? Мне ваши инвестиции совсем не очевидны.
Торговец сразу подобрел и забыл про ругань, видно, мысли о прибыли настраивали его на душевный покой:
— Так это же просто — по договору с палачом Гатчины я должен этого, — Барух кивает на клетку, — хулигана сжечь. Но я подумал: а чего же сжигать его просто так. Сожжение впустую, это же нелепое расточительство. Такое интересное событие можно к чему-нибудь приурочить. Ну, вы понимаете.
— Простите, но не очень, — шиноби всё ещё не улавливал мысли.
— Ну, к примеру, вы соберётесь открыть, допустим, небольшой перегонный заводик, или сверчковую ферму, и хотите придать этому событию какую-то значимость… И тут я… А пожалуйста, не хотите ли ритуальный костерок с настоящим еретиком, чтобы всем вашим знакомым запомнилось это событие?
— Сволочь ты! — ревёт из тарантаса еретик. — Чтоб ты сдох! Вместе с открытием своей сверчковой фермы!
Он даже тянет руку из-под дерюги, чтобы схватить Боруха, но тот легко уворачивается от скрюченных пальцев пленника и продолжает выкладывать юному попутчику свои неординарные прожекты:
— Или, опять же к примеру, вы уважаемый человек и выдаёте свою дочь замуж. И что?
— И что? — Свиньин начинает догадываться, но всё ещё не уверен в своих догадках.
— Вот и я вас спрашиваю: и что? — продолжает торговец. — Чем вы удивите людей? Подумаешь, свадьба дочери. Может, вы пригласите сто человек гостей, и что, думаете, ваши соседи удивятся и скажут: как хорош был Борух? — он качает головой с полным сожалением. — Молодой человек. Я вас умоляю, — торговец машет рукой на шиноби так, как будто это он его расстроил, а не какие-то гипотетические люди. — Они сразу скажут: подумаешь! Вот удивил! Да у Ицхака на свадьбе его третьей дочери было сто двадцать гостей! А ещё в прихожей раздавали настоящую мацу всем бродягам с улицы.
— Полагаете? — вежливо интересуется шиноби.
— Полагаю? — почти возмущается торговец. — Знаю! — он кивает головой. — Я знаю этих людей. То сволочи, а не люди! — и тут же оживляется. — Но если вдруг на свадьбе дочери вы решите сжечь еретика… — он поднимает палец к небу.
— Сволочь — это ты, а не люди! — доносится из клетки.
— Молчи, подлец! Не мешай! — коротко бросает торговец и продолжает: — Но если вы сожжёте на свадьбе еретика прямо перед «Мазельтов»… все скажут: вот это была свадьба. Её потом ещё лет десять будут вспоминать. Уверяю вас! Уверяю!
— Это кощунство! — орёт еретик из-под рогожи. — Скотская ты морда! Это кощунство!
— Какое кощунство! Раввины всё одобрили, дуралей! — дискутирует с еретиком попутчик юноши с удивительным спокойствием и закатывает глаза к небу. — Барух Ато Адой-ной. И ты теперь можешь кричать всё, что тебе вздумается. Тебя никто не слышит. Ты вообще-то уже мертвец, ты просто говорящие головёшки. Тебя должны были сжечь ещё позавчера, — и снова обращается к Ратибору: — А вы как считаете?
— Сомнений нет, такую свадьбу все запомнят. Ещё бы кто-нибудь забыл, — отвечает юноша.
— Вот и я о чём! И самое главное, — продолжает торговец, — в этом вопросе не нужно зацикливаться на свадьбах. Сожжение еретика украсит и похороны! Представьте себе, господин синоби, эту удивительную картину. Кладбище. Дождь. Грязь. Рыдающие женщины, печальный раввин, которому мало заплатили, но который не смог отмазаться, так как он родственник усопшего. Скучающие дети, зеваки, ждущие халявного застолья… И-и… тут — раз! Всё меняется. Дым от костра. И орущий грешник! А вокруг люди, люди, что сбежались на всё это посмотреть со всего кладбища! И все сразу спрашивают, все хотят знать, что тут происходит, кого это с такой помпой хоронят. Каково? А? Да. Только Караваджо не хватает, чтобы это запечатлеть.
— Да ты угомонишься, людоед проклятый?! — орёт приговорённый. Он, кажется, даже стал трясти клетку, так на него подействовала картина, нарисованная его владельцем. И он снова орёт: — А-а-а-а-а. Останови уже свой мрачный гений, негодяй!
А молодой человек, меж тем, уже начинает подумывать, что предпочёл бы болтливого возницу, чем вот таких вот ярких попутчиков. Но пока виду не показывает. Он просто идёт рядом с торговцем и вежливо слушает его.
— По сути, это дело вкуса, — продолжает тот, не обращая внимания на вопли приговорённого к сожжению. — Свадьба, похороны… Пусть клиент сам выберет, какую знаменательную веху в жизни отметить, я бы так сказал, с огоньком!
— Чтоб ты сдох… — доносится из-под дерюги скрежет зубовный, — чтоб ты порос коростой и перхотью, Борух, падлюка!
Но торговец и не думает отвечать что-то на эти пустые выпады, он вдруг оживляется:
— Послушайте, юный господин. А может, вы хотите посмотреть, как сгорит еретик? Так у меня всё готово. И трутовики есть, и хорошая смола имеется, я могу вам всё устроить. — он смотрит на Ратибора с неподдельным задором умелого продавца, подмигивает ему и говорит тихо, чтобы еретик под дерюгой не услыхал: — Что? Запалим негодяя?
— Простите. — едва может вымолвить Свиньин. Он вовсе не хочет никого запаливать и думает, как бы отказать торговцу.
— Э. Э! Какого чёрта вы там шепчетесь? — интересуется приговорённый. — Чего вы там удумали? Эй ты, гой, а ну отвечай!
А торговец снова многозначительного подмигивает Ратибору и пытается взять того под руку.
— Я согласен спалить его для вас всего за двадцать шекелей. Тут, конечно, не очень удобно, нам лучше добраться до населённого пункта. Там можно договориться с властями. Найти хорошее место с высокой проходимостью, подготовить платные места для публики. Сладкую вату, пирожки, колу. Ну, сами понимаете. С вас нужно только двадцать шекелей, и тогда действие будет произведено исключительно в вашу честь. Представляете, какая это будет шикарная реклама для вас? И всего-то за двадцать монеток.
— Двадцать шекелей! — тут юный шиноби вздыхает с облегчением. — Боюсь, что это невозможно, ведь сумма для меня чрезмерно велика.
— Друг мой, друг мой. — начал торговец торопясь. — Я уступлю вам целых два шекеля, но, поверьте, больше не смогу. Я выкупил негодяя у палача за шестнадцать монет.
— Что же ты врёшь, поганый купи-продай?! Лживое ничтожество! — заревел из клетки еретик. — Эй ты, гой. Как там тебя. Он тебе брешет, как сивый козлолось, он купил меня у того жирного ублюдка всего за семь шекелей и двадцать агор. Слышишь? Он тебя разводит, как последнего гоя.
— Да что же это за тварь такая! — видно, терпение торговца на этом закончилось. Он выхватывает из телеги длинную палку с заострённым концом, ту, которая нужна для управления тягловым животным, и начинает с заметной силой загонять её меж прутьев клетки под рогожу, как будто работает копьём, приговаривая при каждом движении: — Ты заткнёшься? А? Заткнёшься? Заткнёшься? Мало того, что ты еретик, так ты ещё редкостный подлец, бен зона (сын шлюхи).