Но, кажется, Свиньин информацию про новый вексель пропустил мимо ушей. Его явно интересовало другое.
— А что ещё про ноги Лыткина известно?
— Да ничего толком об этом не известно, — отвечал ему предприниматель, пожимая плечами. — Я слыхал, что Лыткина помощники носят на руках, ног у него по колено больше нет — это факт, в прошлый мой раз — были, точно были, а остальное всё болтовня… Говорят, мамаша разозлилась на него за что-то и ноги приказала отрезать; мол, он что-то там замышлял против неё, но говорю же, это всё слухи, домыслы. Да и хрен бы с ним, с Лыткиным и его ногами… Вы мне скажите, что мы насчёт векселя решим?
Но вместо того, чтобы ответить на так интересовавший предпринимателя вопрос, Свиньин ему и сообщает:
— Ах да. Чуть не забыл. Намедни это было. Нашёл я ужин в городе и вот… Там встреча у меня произошла, мне кажется, вам будет интересно…
— Чего? — не понял Кубинский, но насторожился. — И почему же мне должно быть интересно?
— Там речь о вас зашла, — отвечал ему шиноби, а сам в предвкушении реакции собеседника едва умудряется скрыть улыбку и оставаться серьёзным.
— Обо мне? — тут преподаватель актёрского мастерства слушал уже в оба уха. — А с кем вы встретились?
— Невежливых людей тех было трое, и вороты рубах расстёгнуты у них, они пришли, и стало тихо в зале, и музыка там больше не играла, — нагонял жути юноша.
— Вороты рубах расстёгнуты? — немного растерянно переспросил Кубинский. И почему-то стал тереть себе горло.
— А под рубахами всё цепи золотые, — почти злорадно добавил молодой человек.
— И что они… ну… эти люди? — кажется, преподаватель актёрского мастерства был немного подавлен.
— И разговор у нас приятным не был, — продолжал шиноби. — И тот, кого Рудольфом звали, про вас меня спросил. И я ему сказал, что боле вас уже не охраняю. И что теперь вы сами по себе.
— Сам по себе? — почти прошептал Кубинский.
— Да, сами по себе, — повторил шиноби с удовольствием.
— А этот, Рудольф… Он что на это сказал?
— Он обещал, что, если встретит вас случайно, исполнит роль, присущую раввину.
— Чего? Какому ещё раввину? Какую ещё роль? — не понял продавец половиков.
— Грозился он вам сделать обрезанье, — с удовольствием продолжил молодой человек. — Просил меня вам это передать.
— Чего? — тут Кубинский уже не верил юноше. Вернее, он не хотел ему верить. — Какое ещё обрезание? Что за бред? Я обрезан с девства. С младенчества, если быть точным.
— Мне в тонкости религий ваших вникать резона нет, — спокойно отвечал ему Свиньин. — Но я насколько понял, обрезать думает он вас повторно.
— Чего? — преподаватель актёрского мастерства всё ещё отказывался верить в услышанное. — Повторно? Это как? — и тут до него стало что-то доходить, и он решил уточнить. — Это как повторно? — он потряс головой. — Слушайте, вы так говорите… Эти ваши словесные выкрутасы, я не всё понимаю, что вы говорите… скажите мне ещё раз, объясните мне, это как повторно?
— Откуда же мне знать? Я в этом разуменья не имею, — шиноби пожал плечами. — Надеюсь, при ближайшей встрече Рудольф вам всё подробно разъяснит. На все вопросы ваши даст ответы.
— Э-э… — глаза Кубинского бегали, а на одухотворённом лице преподавателя актёрского мастерства отображался мучительный мыслительный процесс, уводящий его глубоко внутрь артистической личности. — Э-э…
Свиньин же пощёлкал пальцами перед носом торговца, чтобы вытащить того из дебрей подсознания, и когда тот фокусирует внимание на юноше, говорит ему:
— Я с просьбами бандитскими закончил, всё передал вам, как и обещал. Теперь же время перейти к делам, что с вами нас касаются обоих. Так что вы там про вексель говорили? Вы, кажется, продлить его желали?
— Про вексель? — немного рассеянно отвечает Кубинский. Хорошо видно, что его мысли сейчас заняты совсем другим. И тут он оживает. — Да к азазелю это продление, — он проворно лезет к себе за пазуху и вытаскивает кошелёк. Достаёт деньги: — Вот, держите и давайте мне мой вексель.
И тут происходит обмен, шиноби получает заслуженные им деньги, а торговец половиками — расписку. Вот, казалось бы, и всё, Свиньин, довольный заработком, уже думает откланяться, но Кубинский не даёт ему уйти.
— Шиноби, погодите-погодите, — он хватает Ратибора за рукав. — Вы же должны сказать, что мне теперь делать.
— Что делать вам? — Свиньин изображает непонимание. — Да разве я решусь давать советы благородным людям…
— Ну хватит, шиноби… — морщится преподаватель актёрского мастерства. — Скажите мне, что делать с этим… Ну, в этой ситуации с Рудиком и его головорезами. Это ведь он там про меня у вас интересовался.
— Я думаю, Рудольф, что спрашивал про вас, наверное, и есть тот знаменитый Рудик, который в страхе всю округу держит, — подтвердил опасения торговца молодой человек. И сделал он это с некоторым удовольствием.
— О-о… — простонал Кубинский. — Этот благородный человек, наверное, сильно разозлился за то, что я оскорбил его родственника, ну того поганого вонючего сопляка, что задирался — помните? — на въезде в город. Но вы же понимаете, шиноби, что это было нелепой случайностью. Вы согласны? Вы же всё видели? Помните? Думаете, он и вправду сделает мне второе обрезание из-за такого пустяка?
— Сдаётся мне, что он намерен всерьёз вас потрепать при встрече. Ведь ваш товар, — тут шиноби усмехается, — немало денег стоит. А обрезание — то лишь угроза. На вашу психику умелое давленье. И обрезанье вовсе не грозит вам; угроза есть, но только кошельку.
— Кошельку? — переспросил торговец.
— Он заберёт часть вашего товара, а ваша плоть ему нужна едва ли, — уверил его юноша.
— А-а… Ну да… Ну да… Послушайте, шиноби… — в голове у Кубинского родился план. — А вот если я вам заплачу, вы сможете мне помочь, вывести меня из Кобринского с товаром? — продавец половиков неожиданно воспрял духом. — Хотите, я вам выпишу вексель на целых четыре шекеля?
— Четыре шекеля? — удивлённо спрашивает шиноби. — И снова вексель? — в его словах слышится сомнение.
— Ну а что? Ведь первый вексель я вам погасил — значит, мне можно доверять, — уверенно заявил Кубинский.
Но для Свиньина, видно, этот довод не звучит убедительно, и он не соглашается.
— И, к сожалению, я должен отказаться, работой я надолго обеспечен, другую брать не думаю, пока я с этой не управлюсь и не буду свободен от каких-то обязательств.
— Да? — торговец половиками моментально сник. — Ну, тогда… хотя бы… вы не могли бы со мной побыть, пока Рудик… ну, будет со мной… разговаривать… Нет, не в том смысле, что там за меня вам говорить… А в том смысле, что вы скажете… ну, подтвердите, что тот сопляк сам начал наезжать, я его уже оскорбил в ответ…
— Боюсь, что это невозможно, — снова разочаровал Кубинского Свиньин. — В делах подобных может перебранка внезапно вспыхнуть и перерасти во что-то, что закончится печально. И мне тогда бежать придётся быстро, и дело главное, которым занят я, предать забвению, хотя оно сейчас уже исполнено до половины, — и он ещё раз отказывается: — Мне очень жаль, свидетелем быть вашим я просто не могу.
— Ах вот так, да? — Кубинский печально вздохнул. — Понимаете, будь этот Рудик простым бандитом, я бы обратился к властям. Уж как-нибудь, кому-нибудь дал бы в лапу, и вопрос разрешился бы. Но где вы видели в наши времена бандитов, которые работают сами по себе? Эти все, сволочи, хитрые пошли. Все сотрудничают с правоохранительными органами. Они все теперь одна шайка-лейка. Управу поди на них ещё найди.
— Тут с вами спорить не решусь я, давно и сам такое подмечал, — отвечал Ратибор и уже хотел кланяться, но торговец придверными ковриками его снова хватает за рукав.
— Дружище… — в голосе его слышится почти мольба. — Может, всё-таки поможете? Я уж и не знаю, что мне в этой ситуации делать… Уж очень имущества не хочется лишаться, боюсь, отнимут они у меня купленное стекло, а это всё, что у меня есть… Я туда всё вложил, ещё и денег занял. Хотел за раз партию побольше привезти, — Кубинский едва не плачет, но шиноби не очень верит ему. А тот продолжает жалостливо: — И перенести повторное обрезание… В моём-то возрасте… Знаете, это ещё то удовольствие, тем более неизвестно, как на это жена отреагирует. Она в последнее время и так была мною недовольна. Помогите, вот чисто по-человечески… Я вам буду так благодарен, так благодарен…
Насколько он будет благодарен, торговец половиками благоразумно не уточнил, опять же не уточнил он, будет ли благодарность наличной или выписана в виде очередного долгового обязательства. И посему юноша ответил ему после недолгого раздумья:
— Сходите к Бляхеру сначала, он здесь персона важная, как раз к нему иду. Возможно, он поможет в вашем деле.
— О, так вы к нему идёте? Как это хорошо. Может, вы там за меня замолвите словечко? Может, он порешает мой вопросик?
— Возможно, порешает, — продолжает шиноби. — Но Бляхер — человек безумно занятой и понапрасну времени терять не станет, — тут юноша сделал характерный знак пальцами, который на всех языках обозначает «деньги».
— А, ну да… — понял Кубинский, вздохнул и стал хлопать себя по карманам, — сейчас…
— Тут вексель неуместен будет, — напоминает ему юноша.
— Да я понял, понял… — владелец курсов по актёрскому мастерству с тяжким сердцем вытаскивает кошелёк. И, словно прощаясь, достаёт оттуда одну монету.
Но юноша повторяет ему:
— Он понапрасну времени терять не станет.
— Да что же это такое? — почти хнычет торговец и вытаскивает ещё один шекель. — Но я вас попрошу: если дело не выгорит, вы ему денег не давайте, — он снова корчит жалобную гримасу. — Пожалуйста, мне так тяжело даются эти деньги. У меня жена такая… Такая…
— Как вам угодно будет, — обещает шиноби и, чтобы как то подбодрить предпринимателя, добавляет: — И если он помочь не сможет вам, то мы подумаем над следующим ходом.
— Да? — в Кубинском снова вспыхивает надежда. Он снова тянет руки к рукаву юноши. — Вы точно подумаете? — и на всякий случай сообщает: — Я живу в коммерческом доме у восточной стены. В жёлтом доме.