— Короче, давай сюда ласты, — шериф протянул ему кандалы. — Будем паковаться, а то вы, гои молодые, такие проворные бываете.
— И вы всерьёз хотите посла большого дома Гурвиц водить по городу в цепях тяжёлых, на радость и веселье местным гоям? — уточнил у него Свиньин, но рук так ему и не протянул.
— А что такого-то? — спросил шериф с некоторым сомнением. Теперь в ему голову пришла мысль, что возможно — возможно — это будет немного некрасиво. А шиноби ещё и усугубил эту мысль, спросив у него довольно едко:
— За оскорбленья меньшие развязывались войны, хотите быть такой войны причиной?
Подождав несколько секунд и подумав, полицейский всё-таки убрал ручные кандалы в карман. Но предупредил юношу:
— Слышишь, гой, не вздумай от нас убегать. Мы все выходы из города перекрыли. Имей в виду.
— Зачем же мне бежать, когда я знаю, что это всё судебная ошибка. Уверен я, что дело прояснится, когда я старшего из вас увижу. Или, когда придёт посыльный из поместья и подтвердит всё сказанное мною, — отвечал ему Ратибор.
— Ну пошли тогда, — сказал шериф. И добавил, обращаясь уже к своим подчинённым: — Смотрите за ним в оба, олухи. Эти синоби не только болтать умеют, они ещё и ловкие, как азазели.
⠀⠀
⠀⠀Глава тридцать первая⠀⠀
Ну, конечно же, у заведения собрались зеваки. А как же — все видели, как полицейские заходили внутрь и как оттуда потом выскакивали посетители заведения. Всем было интересно, кого схватили. Народу собралось два десятка, не меньше. Женщины, мужчины, даже дети тут были, стояли голыми ногами прямо в грязевых лужах. И все они вели оживлённые беседы:
— Вон он… Вон его выводят! Лица не разглядеть.
— Вишь, как одет забавно. В шляпе, в очках… Верно — убийца, — сделал вывод кто-то опытный.
— Убийца! Убийца… Ох блин, точно убийца, — соглашались с опытным другие наблюдатели.
— Ты глянь, сколько полицейских за ним пришли!
— А как же… — снова рассуждали знатоки. — Это же эти… как их… симоти… с этими шутки плохи.
— Синоби, балда, — поправляли ещё большие знатоки.
— Ага, синоби, синоби… Так и есть.
— За что же это его схватили? — интересовались самые вдумчивые.
— Зарезал, поди, кого, — тут же предложил кто-то рассудительный. — Говорят тебе, это же синоби, убийца. Поди, шутка, что ли!
И по народу из уст в уста пошла новость:
— Зарезали, зарезали кого-то…
— Кого? Кого зарезали? — интересовались те, которые не расслышали. — Из городских?
— А ну расступись, — не очень-то страшно рычал на них шериф. — Азазалевы дети, ленивая гойская сволочь… Идите работайте.
Людишки, конечно, расступались, уступали дорогу конвою и задержанному, но расходиться не спешили, а, напротив, новые зеваки, перепрыгивая лужи, прибавлялись к толпе весьма бодро.
И когда полицейские, окружив Свиньина, двинулись к участку, люди вовсе не стали расходиться, а, не прекращая выдвигать самые смелые версии происходящего, пошли за ними.
— Так наших зарезал он или нет? — не успокаивались женщины.
— Из наших? Да нет, наши все в городе вроде целы, слухов про то не было. Видно, опять купчишку какого приезжего пырнули, — рассуждали логически знатоки местных сплетен.
— Купчишку, купчишку, — говорили люди, а один тип, в лёгком подпитии и драных на коленях штанах и со слегка очумелыми глазами подкинул толпе и подробностей: — Порубил купца с возницей вместе.
— Как порубил? — удивлялись люди. — Насмерть? Чем рубил?
— Топором, — сразу отвечали «рваные штаны», ещё и показывая, как это было. — Хрясь, хрясь, хрясь, хрясь… У обоих голова в кашу — лица не разобрать.
— Ох, ох, — охали бабы. — Ой, зверь какой, а! А головы в кашу разнёс. Ой, ужас какой. А с виду вроде приличный.
— О, вы на приличность его и не глядите даже, это же синоби, чистые звери.
— А как же его нашли? — интересовались люди.
— Так по топору по окровавленному и вычислили, он его под мышкой нёс, — сообщили всем заинтересованным лицам «рваные штаны». — Не таился даже.
— А зачем же он возницу порешил? — недоумевали некоторые.
— Так чтобы свидетелей не оставлять, — предполагали другие.
Но «дырявые штаны», шедший чуть сзади полицейских, подливал масла в огонь:
— Дык они же синоби, люди свирепости необыкновенной, как в раж войдут, так и рубят всех подряд. У-ух… Топорами хлещут так, что только ошмётки летят по закоулочкам. Хрясь — и полетели брызги… — говорил он со знанием дела и, главное, с такой неподдельной уверенностью, которой все окружающие тут же верили. — Так топорами и машут, пока всех вокруг не порубят на куски. Лишь тогда и успокаиваются.
— Господь всемилостивейший! — женщины хватались за сердца, а мужчины качали головами в удивлении от такой ярости. — Ты погляди, какие свирепые!
Конечно, молодой человек слышал почти все эти разговоры, и глаза у него, чем дальше двигался он к полицейскому участку, тем всё шире и шире открывались. И ещё его удивляло, что начальник полицейских, шедший впереди всей процессии и безусловно слышавший все разговоры местных обывателей, никак не пресекал эти возмутительные слухи, что зарождались у него прямо на глазах. Иной раз шериф оборачивался назад, чтобы поглядеть на говорившего, и юноша замечал у него на лице… нет, не озабоченность, и не удивление, а ухмылку, весёлую или даже злорадную. И это удивляло шиноби. Ну, и возмущало немного. Он даже собирался крикнуть, что всё это какая-то чушь, что никого он топорами до ошмётков не рубил, но вдруг вспомнил, что кричать и доказывать что-то толпе посланник известной мамаши не должен, и посему молча шёл дальше, аккуратно перепрыгивая грязь и лужи.
Так его довели до крепкого трёхэтажного здания из кирпича, на котором висела неплохая табличка, на которой не было ни одной кривой буквы и надпись на которой была лаконична, но очень логична и информативна: «Судья, тюрьма, палач».
Сюда толпе путь был заказан, и как только шиноби вошёл в здание, он наконец был ограждён от тех немыслимых предположений, которые охотно распространяли между собой жители города Кобринское.
Сырость. Мало света. Помещение плохо отапливалось. Тяжёлая сырая дверь бухнула за его спиной. Полицейский конвой остался в предбаннике. А старший в шляпе повёл его дальше.
Тут юношу встретил сидевший за столом меланхоличный полицейский средних лет, который на Свиньина даже толком и не взглянул и которого, кроме его кружки с каким-то напитком, интересовали лишь три вопроса:
— И куда его, подлеца? — звучал вопрос первый.
— В камеру, пока судья его не позовёт, — отвечал старший из полицейских.
— Оформляем как обычно? — спросил полицейский, беря толстую бухгалтерскую книгу для записей.
— Документ у него есть, — чуть подумав, произнёс шериф, — но он, кажется, фальшивый. Веди его. Я тебе после скажу, как его правильно записать.
И тогда меланхолик задал свой третий вопрос, беря большую связку ключей из ящика стола:
— И куда его, голубчика, содим?
— Сажай его к смертникам, — уверенно и с некоторым удовольствием произнёс шериф.
— Ого! К смертникам? — тут впервые в глазах принимающего арестантов полицейского мелькнул какой-то интерес. Он встал и произнёс: — Деньги, ремни, пояса, шнурки, колюще-режущее, грибы и выпивку клади сюда, на стол.
И шиноби не стал с ним спорить. Молодой человек был уверен, что та бумага, которую шериф, аккуратно свернув, спрятал к себе в карман, выведет его из этих мрачных стен. Хорошо хоть, онучи у него не отбирали. А ещё, когда полицейский стал ощупывать его одежду, он просмотрел и карандаш с иглой, и маленькую запаянную ампулку с очень эффективным ядом.
— Вроде все, — отчитался полицейский перед шерифом, небрежно бросив на стол, на другие вещи Свиньина, узелок с деньгами, — можно вести?
— Веди, — сухо ответил ему шериф.
— Руки за спину, негодяй, — скомандовал полицейский.
Ратибор молча выполнил его распоряжение.
— Ну пошли, мерзавец, познакомлю тебя с твоим новым, а может быть, и последним в твоей пропащей жизни жильём. Пойдём-пойдём, тебе, бродяге, понравится.
⠀⠀
Шиноби, что ко многому стремится
Бесстрастен должен быть, препятствия встречая
Невзгоды тяжкие, как и холодный ветер
Лица его спокойные черты пусть не меняют в прихоти своей
И пусть превратности не ослабляют духа
Это было первое его знакомство с местами содержания заключённых, и, естественно, те места ему не понравились.
— Пополнение вам, негодяи, новый приятель, чтобы не скучно было; знакомьтесь, и чтобы без убийств, а то смотрите у меня — объявил его появление полицейский и с шумом захлопнул за ним дверь.
Да, в камере было… не очень… Света из маленького зарешёченного окна ему хватило только на то, чтобы рассмотреть, как здесь немного места, а ещё что здесь всего одно лежачее место и что стены в камере, под потолком, поросли скользкой, не очень-то полезной для здоровья серой слизью.
Тюрьма для всякого шиноби, ну, не дом родной, конечно, как думают некоторые, но место, в котором всякий из них может нет-нет, да и оказаться. Поэтому сенсей своему ученику обязательно расскажет, как нужно себя вести и какие правила нужно соблюдать в тюрьме. А правил было всего три: вежливость, знание тюремных традиций и перманентная готовность отстаивать свои интересы кулаками. И, исходя из этих самых традиций, Свиньин поздоровался со всеми, как они того требуют:
— Доброго дня и здоровья всем честным сидельцам.
— Здоровья? — приподнял голову тот, что лежал на шконке. Но в сторону новоприбывшего даже и не посмотрел. Просто засмеялся. — Хе-хе-хе… Ты, гой, кажись, малость с придурью. Здоровья он желает тем, кто в камере смертников чалится. Ну да, тутошним сидельцам очень важно иметь хорошее давление и правильный холестерин. Хе-хе-хе… Ты лучше скажи, гой, у тебя там грибов хороших нет? Не припрятал за подкладкой пару кусочков случайно, так закинуться охота? Или, может, хоть курево имеется?