Бледное лицо судьи стало ещё бледнее. Этот чёртов гой очень, очень его раздражал, вот только всё, что он говорил… могло быть правдой. Ведь и вправду мамаша Гурвиц могла и осерчать на судью за вопиющее к ней неуважение. Да-да… Конечно, конечно, она сидела где-то там, в глубоких лабиринтах своего поместья, а судья сидел в крепком здании суда за многие километры от неё… Но ведь она могла не пожадничать и потратить пятьдесят-шестьдесят шекелей и нанять какого-нибудь ублюдка-шиноби, вроде того, который стоял сейчас перед ним. А с этими бродягами, всем известно, шутки плохи. Такой и в ресторане, и, не приведи Яхве, в туалете заколоть может, в самый, так сказать, неожиданный момент. И как ни хотелось Фурдону отправить этого сопливого наглеца в камеру, да чтобы там ему ещё и бока намяли, он не решался этого сделать. И, поднимая бумажку со своего стола, лишь произнёс не очень-то и уверенно:
— Мои люди уверяют, что это твоё удостоверение… оно фальшивое. Филькина грамота, как говорят у вас, у гоев. Так что никакой ты не посланник. Ты бродячая сволочь… Жулик и собака блохастая.
Да вот только выкладывал он все эти свои доводы без энтузиазма и скорее по инерции, чем обдуманно и обоснованно. В голосе судьи не слышалось уверенности. Нет, не было её. Фурдон знал, что удостоверение, которое он держит в руках, подлинное, но не знал, что ему делать дальше, и поэтому юноша решил его додавить, но аккуратно, так, чтобы не выставить его дураком перед подчинёнными и не обозлить ещё больше.
— Экспертами допущена ошибка, — шиноби машет рукой. — встречается такое повсеместно. Но если вы решите уточнить, то в канцелярии поместья вам расскажут, что я уже встречался с управдомом. Мои бумаги он прекрасно рассмотрел, ни на секунду в них не усомнившись. Я думаю, что досточтимый Бляхер вам может лично их удостоверить.
Честно говоря, юноша уже начал склоняться к мысли, что все его злоключения с полицией и судом организовал сам управдом, но об этих его мыслях судье, да и вообще кому бы то ни было, знать было не нужно. Поэтому Ратибор и сослался на Бляхера: мол, он-то знает, кто я, чего же вы-то тут… дурачитесь.
И тогда Дмитро Фурман небрежно кинул бумагу, удостоверяющую личность Свиньина, на стол и сказал:
— Убирайся отсюда, — и, пытаясь как-то себя успокоить, добавил: — Не дай тебе Бог ещё раз мне попасться на мои глаза. Сажать тебя нельзя, как я понял, но вот гнать тебя пинками до самой границы… Я тебе организую, собака глупая.
Юноша поклонился, потом подошёл к столу, взял с него свои документы, ещё раз поклонился и пошёл из зала заседаний прочь.
— Не гони, не гони… — полицейский спускался за ним по лестнице не спеша, он был хмур и сосредоточен. Смотрел себе под ноги и вздыхал. Юноша, едва выйдя из зала суда, сразу взглянул на часы в коридоре и понял, что он уже опоздал, а посему тоже не торопился. Так они дошли до первого этажа, где Свиньин напомнил ему про свои вещи, отобранные перед посадкой в камеру.
Вещи ему было возвращены другим, толстым полицейским, что дежурил у камер. Свиньин, получив от него узелок с деньгами, решил пересчитать их и, пересчитав, заявил:
— Двух шекелей здесь не хватает.
— Всё, что было, всё ты получил, — нагло заявил толстяк и нравоучительно закончил разговор: — У нас здесь не воруют.
И тогда шиноби повернулся к своему конвоиру:
— Как странно; но тогда… к судье придётся мне подняться снова.
И конвоировавший его полицейский — он по-прежнему хмур и сосредоточен на чём-то своём, невооружённым взглядом видно, что ему сейчас не до этих мелких дрязг и разбирательств, — вдруг и говорит сослуживцу строго:
— Верни ему всё.
У толстяка на лице возникает красноречивая гримаса: этакая смесь удивления и разочарования. Он явно не понимает, что тут происходит, но товарищу не перечит, достаёт из кармана деньги, берёт две монеты, кладёт их на стол перед Ратибором и говорит:
— А… Так вот они. Закатились случайно.
⠀⠀
⠀⠀Глава тридцать пятая⠀⠀
Пред зданием суда — никого. На улице идёт дождь. Стоя под козырьком входа, молодой человек смотрит, как большие капли падают в вездесущую грязь и лужи, и оценивает свои шансы на встречу с раввинами. Седьмой час, а ему, если он даже побежит, понадобится ещё часок, чтобы добраться до резиденции мамаши. Он уверен, что никто его ждать не будет, что всё это представление с арестом было организованно как раз чтобы не дать ему попасть на совет.
«Ну что ж, им дело удалось. И надо бы об этом их успехе работодателю скорее сообщить. Чтоб понимали Гурвицы, имели представленье, с кем здесь приходиться работать мне».
Так что торопиться нет смысла. И он решает сначала пойти дать менталограмму, а потом и поужинать, так как ужинать тем, что ему принесут с кухни мамаши Эндельман, он точно не собирался. Но едва вышел он из-под козырька на дождь, едва сделал два шага, как увидел за пеленой дождя крупный серый силуэт, что отделился от угла здания и проворно направился в его сторону. Человек, приближавшийся к нему, был грузен, он не без труда, в неуклюжих прыжках, преодолевал длинные лужи в колеях дороги и грязь и двигался явно в сторону юноши, да ещё махал ему рукой: эй, подождите! И вот тут шиноби и узнал этого человека. Юноша даже удивился поначалу, поняв, что машет ему рукой не кто иной, как Левитан. Эта встреча была некстати, но Свиньин всё-таки остановился: и что ему нужно? И был удивлён, когда вчерашний знакомец вдруг заговорил с ним не как вчера, а в форме весьма вежливой.
— Друг мой, господин шиноби, подождите, — он оббегал небольшое озерцо жидкой грязи. — У меня к вам есть серьёзный разговор!
Его плащ и штаны забрызганы грязью, шляпа промокла и обвисла, от него всё ещё пахнет вчерашней выпивкой.
«Жизнь провокатора не так уж и проста. По виду он отнюдь не процветает! Вчера я этого не разглядел!».
Он остановился в шаге от юноши и приподнял промокшую шляпу.
— Добрый вечер, друг мой!
«Друг мой? Вот как меняет хмель людей, вчера он был не очень ласков», — отметил про себя Ратибор и тоже поздоровался:
— И вам я вечера хорошего желаю.
— Послушайте, мне нужно с вами поговорить, — начал Левитан.
— А разве вы вчера не всё сказали? — иронично поинтересовался молодой человек.
И тут знакомец ему и выдаёт:
— Вчера я вас решил… в общем, проверить. Думал, донесёте на меня за мои слова или нет?
И шиноби даже опешил от такого, он не знает, верить Левитану или нет, и, желая прояснить ситуацию, говорит:
— А если бы донёс на вас?
— Ну, отбрехался бы, — собеседник морщится, как от чего-то неприятного, но неизбежного. — Сказал бы, что вы поклёп на меня возводите, гои часто на кровных врут. Мне бы поверили. Я знаю. Уже были случаи.
И тут шиноби поворачивается и быстро идёт, а вчерашний знакомец идёт с ним рядом и уже не очень-то разбирает дороги, шлёпает старыми сапогами по самой грязи и пытается не отстать. А сам торопится донести до юноши свою мысль:
— Знаете, я давно уже думал об этом… Давно хотел познакомится с настоящим синоби. Да всё случая хорошего не приключалось. Иной раз смотрел на вашего брата, сидит такой синоби в забегаловке, а сам, к примеру, хлебушек с подливой кушает, весь такой невозмутимый, аккуратный такой… А у самого ножичек из-за пояса торчит полуметровый. А я про себя думаю: ой, какой тихий, какой скромный, сразу по нему видно, что этот человек очень хитрый, очень хитрый… Такой отравит или зарежет потихонечку, и даже не поглядит, кто перед ним был. Ножичек свой вытрет прямо о трупик аккуратненько, да и пойдёт себе дальше, песенку насвистывая. Прямо, вот не поверите, мороз от вашей этой скромности по коже… Да уж…
«Ну ясно… Расценки на убийства будет узнавать!», — решает для себя Свиньин, уже придумывая форму отказа.
— Вот потому-то я и стеснялся раньше к синоби подходить, — продолжает Левитан. — Хотя дело у меня к вам очень, очень интересное, — он чуть забегает вперёд и заглядывает под широкие края сугэгасу, чтобы видеть лицо юноши. И добавляет со значением: — Для нас обоих интересное.
«Ну да, ну да… Но мне пока нет дел до дела вашего, есть у меня свои дела, и мне бы их доделать», — при этом Свиньин с удивлением думает, что не узнаёт в этом семенящем рядом немного заискивающем человеке вчерашнего грубого выпивоху.
Да, этот Левитан разительно отличался от вчерашнего. Впрочем, дела это не меняло, сейчас шиноби нужно было посетить менталограф для отправки сообщения в «центр». И лучше бы ему было, чтобы при этом никто из посторонних не присутствовал. Посему юноша решает отделаться от собеседника.
— Послушайте, сейчас я очень занят… — начинает он, но Левитан пытается схватить его за руку, однако Ратибор отводит его ладонь: даже не думай, и тогда собеседник говорит торопливо: — Подождите, подождите… Не отказывайтесь от моего предложения, не выслушав меня. Прошу вас. Ну синоби… ну послушайте…
— Излишним временем я не располагаю, — нехотя сообщает ему юноша, — но если разговор недолгим будет, так говорите, вас прошу, быстрее.
— Помните, я говорил вам про двух богов, тогда в ресторане? — бубнит собеседник. Но едва до шиноби дошёл смысл этой фразы, тот сразу махнул на него рукой: а, ну всё с вами ясно. И снова пошёл по своим делам. А Левитан побежал за ним по лужам, продолжая:
— Подождите, шиноби, подождите, я не в том смысле! Я просто хочу напомнить вам легенду про бога Молоха, которому мы все молились. Так вот, говорят, он при последнем явлении под видом мошиаха… когда явился нам триста лет назад… даровал истинному народу власть над плотью, так как власть над деньгами Мамона нам давно даровал.
— Отстаньте, всё, прощайте навсегда… — говорил ему Свиньин, даже не поворачивая к Левитану головы. — Я этой ересью уже пресыщен.
Но тот не собирался отставать.
— Ну, вы же слышали, что чистокровные живут вечно? Ведь слышали? Слышали про эликсир бесконечной жизни? Молох всегда требовал больших жертвоприношений, и когда истинный народ собрал нужное количество, он и явился с обещанным даром. И это был эликсир.