— То есть секреты он хранить умеет? — продолжает интересоваться молодой человек.
— Умеет, умеет… Даже пьяный — или молчит, или изгаляется, подонок. Иной раз что спрошу, а он и отвечает: давай, говорит, в шахматы сыграем, если выиграешь, я тебе отвечу, а если нет, то я тебе поварёшкой по лбу вмажу разок… — тут Левитан невольно потирает лоб. — Паскудный человек, так сильно бьёт… Мне потом лоб шляпой прикрывать приходится, а ведь знал, сволочь, что я с людьми работаю и что мне нужно, чтобы они видели моё честное и открытое лицо, иначе как они мне поверят, как раскроются передо мной? — и тут он показывает юноше стакан. — Шиноби, может, всё-таки спонсируете? Если не хотите от щедрот, так давайте, как говорится, в счёт будущих концертов.
Но Ратибор видел по блеску в глазах, что пока собеседнику водки хватит, и думал о том, что портрет хранителя тетрадей постепенно вырисовывался, как и портрет провокатора Левитана, что стоит перед ним. Тем не менее, вопросы у юноши ещё оставались.
— И как же мы тетради те себе присвоить сможем?
— А-а… Ну, это дело несложное; я зайду к нему, выпить напрошусь, а вы подождёте, пока мы выпьем, дом его на отшибе, там ночью мало людей, а я пойду до ветра и открою вам дверь. Вы и ворвётесь… — изложил свой план доносчик.
— И дальше что?
— Как что? Зайдёте и прирежете его… Говорю же, дом на отшибе, возле болота, там ори-не ори, никто не услышит, тем более говорят, что, вы, шиноби, всё умеете делать тихо, ну а труп прямо с порога в грязь к кальмарам, и всё, ищи-свищи. А мы с тетрадями, — с возбуждением и искренней радостью рассказывал Левитан.
— Но мне сказали вы, что неизвестно вам, где он хранит тетради. А если мы тетрадей не найдём? — разумно предположил юноша и тем поставил в тупик своего знакомца. — Ведь в целом доме много мест найдётся, где можно спрятать несколько тетрадей.
— Э-э… Да как не найдём-то? — начал сначала он. Но потом решил: — Ну, тогда… тогда сразу его убивать не будем.
— Не будем? — переспрашивает юноша.
— Нет, ну, скрутим его и будем пытать, — предлагает Левитан. — Будем пытать его, пока не скажет, где тетради. А уж потом…
— Надеюсь я, с искусством пыток вы знакомы? — уточняет Свиньин.
— А вас разве этому в ваших училищах не обучают? — недоумевает доносчик. И так как молодой человек ему не отвечает, он вдруг соглашается: — Ладно, я его пытать буду. Не то чтобы я там большой специалист… — говорит Левитан и чуть погодя зловеще добавляет, представляя в уме будущее дело: — Ну, уж как-нибудь справлюсь, только сначала его нужно будет связать покрепче. А то он проворный, как кальмар.
«Настроен, кажется, серьёзно дядя. И в нетерпенье пьяном готов он землю рыть, как козлолось, копытом. В его историю я верю всё сильнее. В готовности его сомнений нет. Дай волю — он сейчас отправится с верёвкой, хранителю тетрадей скрутит локти и примется за страшные дела. Дружок его пощады не дождётся. Уверен в этом я, в тетрадях — не уверен. Неплохо было бы найти того, кто в тех тетрадях умных разберётся. Да только где сыскать такого? И как ему тетради дать к просмотру?».
— Ну, шиноби, — доносчику не терпится услышать от молодого человека какие-то слова. Он от нетерпения катает стакан в ладонях. — Как вы считаете, дело стоящее?
— Уж точно это дело ваше того достойно, чтоб о нём подумать, — нейтрально отвечал шиноби. — Ответа вам сейчас дать не смогу, тем более что важным занят. Всё взвесив, я отвечу позже вам.
— Ну и когда ответите? — с некоторой долей разочарования в голосе интересуется провокатор.
— Мне адрес свой скажите, — юноша не отвечает ему на его вопрос и кладёт на стол перед Левитаном монету в две агоры, как раз на полстакана самогона. — Найду я вас в течение двух дней.
— Найдёте? — сразу оживает тот и сгребает монету. — Я живу с мамулей в Крабовом переулке дом шесть. Но я там обычно только ночью бываю, мамуля не любит, когда я слоняюсь по дому, а так я тут, у Палыча, всё больше или в других таких местах. Но больше всё-таки тут бываю по вечерам.
— Я вас найду, как только будет время, — обещает молодой человек и, пока Левитан заказывает себе порцию выпивки, покидает заведение и скрывается под дождём в темноте улиц.
Ему снова пришлось перелезать через забор, чтобы не вызывать привратника. И когда он подходил к своему жилью, вокруг царила непроницаемая ночь с ночным дождиком. Зато дома у него было тепло и сухо. Как приятно иметь ассистента. Муми встретила его относительно бодрой.
— Я вижу, вам уже получше, — заметил юноша, когда она помогала ему снять изрядно промокший армяк.
— Да, я даже в столовку нашу уже ходила, — отвечая ему девушка. — Но есть пока ничего не стала, кроме латте и хлеба.
— Всё правильно, при отравлении вполне разумно ограничивать себя в тяжёлой пище, — говорил молодой человек, пока Муми усаживала его в кресло и снимала с него сандалии и онучи. А когда он разделся, она вдруг принесла и поставила перед ним… пару красивых ботинок. Розовых и явно не мужского размера.
— Как любопытно, — произнёс юноша, начиная вспоминать недавний разговор с одним неординарным лидером местного политического движения. — Откуда это здесь?
— Сама понять не могу, — отвечает ему Муми, — уходила — их не было, пришла — стоят на столе. И вот ещё, — она показывает шиноби складной зонт. — Классная вещь, для богатых людей, бедные дождика не боятся, — и потом добавляет: — Он работает, я проверяла. А ещё на столе было вот это, — ассистентка протягивает Свиньину что-то небольшое и тяжёлое, завёрнутое в тряпицу.
Он разворачивает тряпку, а там деньги. Шесть монет по одному шекелю.
«Вот и вознагражденье за работу, обещанное мне. Всё отдали сполна за будущее дело, которого я вовсе не искал. Как быть теперь?».
— Вы не знаете, откуда это здесь? — ещё раз уточняет шиноби.
— Не знаю, но, когда я сюда шла, мне навстречу шёл Игнат. Прямо от ауа хаус, — отвечает ему ассистентка. — Я ещё подумала: что эта припадочная тут делает? А она на меня так зло лукед… Такая противная, так много думает о химселф.
— Не любите Игната? — интересуется юноша.
— Она ненавидит нашу президентку Лилю, а я Лилю очень респект.
Он понимающе кивает и… неожиданно поднимает голову и замечает, как в темноте под потолком сверкнул жёлтым тот самый глаз наблюдения, который ему был уже знаком.
«Опять следят, и я опять не знаю, кто смотрит на меня из темноты». А глаз не прятался в складки кожи под потолком, так и светился в темноте, и тогда шиноби подходит прямо под это наблюдательное устройство, держа в руках ботинки и зонтик, так, как будто думает, что с ними делать, а Муми ещё и лампу подносит ему, думая, что Свиньину там, в углу, понадобится свет. И тогда ему в голову приходит одна мысль. Вернее, мыслишка. Которая может и сработать. И шиноби говорит своей ассистентке:
— Скажите, Муми, дорогая, а нравятся ли вам ботинки эти?
— О! — девушка сразу млеет, глядя на эту обувь. Её туннели в ушах трясутся. — О-о… Итс найс. Осом шуз. У нас такие носила одна тинка, их ей кровная госпожа подарила за что-то, но у неё их отобрали наши фемки-радикалки за то, что она была конформистской и с трансами ту коммуникейшн, Слава демократии!
— Ну, если нравятся они вам, — говорит ей шиноби, — забирайте. Конечно, если впору будут вам.
— О, ноу! — её глаза расширись до максимума. Ассистентка стала переводить взгляд с ботинок на молодого человека и обратно. — Итс анриэл! Я не могу взять их у вас, они пипец какие дорогие. Может, вы сами будете их носить?
— Не мой размер, да и не мой фасон, то сатисфакция за те мученья, что выпали вам нынче ночью. Носите, коли подойдут вам, — он протягивает ей ботинки. — Примите этот мой подарок.
— О-о, — снова стонет ассистентка, — я не могу это взять, это такой лакшери, вам потом будет обидно, что вы мне их отдали. Итс кринж.
Но юноша чуть не силком отдаёт ей ботинки.
— Прошу размер проверить — подойдёт ли, наденьте их немедленно, прошу.
— Померить, да? — она не верит своему счастью. — Прямо сейчас? Айм со ворред.
Но ботинки берёт, идёт к стулу, садится на него и начинает переобуваться. Свиньин молча наблюдает за нею. Девушка легко скидывает свои растоптанные и бесформенные… свою весьма непритязательную обувь и надевает прекрасные ботиночки. Кажется, ассистентка ещё слаба после болезни, но её щёки алеют, это можно разглядеть даже в полутьме ночного дома. Муми завязывает шнурки.
— Итс кул, — наконец говорит она с придыханием и встаёт со стула. — Это анбиливебл. Нога так плотно… Мне так хорошо… — девушка всхлипывает, — ой, я сейчас заплачу, Слава демократии.
— Они, мне кажется, вам подошли, и, значит, носите их себе на радость.
— О-о… — слёзы льются по щекам Муми. — Господин убийца, вы просто зе бест мэн, что я видела ин май лайф. Можно, я вас обниму?
— Ну что ж, — с некоторой сдержанностью отвечал он, — раз вам так будет лучше, то конечно.
Он протянул к ней руки, и она кинулась ему в объятья, уже рыдая:
— Итс зе бест момент в моей жизни.
А он терпеливо ждал, пока она закончит обниматься, и приговаривал:
— Да-да, я так вас понимаю.
Наконец Муми оторвалась от него и, вытирая слёзы, сказала:
— А я вам не буду нужна в ближайшие полчасика?
— А, вы, наверное, хотите к своим друзьям на время убежать? — догадался молодой человек. — Похвастаться желаете обновкой?
Ассистентка, продолжая вытирать слёзы, только кивала головой: да, хочу, очень.
— Ну что ж, конечно же, бегите, — соглашается шиноби.
И девушка тут же выскакивает за дверь и скрывается в ночи. А юноша достаёт свою книгу, ставит стул поближе к столу, чуть выкручивает фитиль у лампы, чтобы та светила поярче и принимается с удовольствием читать. Он читает, не отрываясь, полчаса, потом ещё полчаса. А после читать перестаёт. Закрывает книгу, берёт лампу и идёт к двери. Открывает дверь и смотрит в темноту. Прислушивается, но ничего не слышит, кроме ночного дождя. Муми не пришла. Юноша подождал ещё немного, а потом закрыл дверь, запер её, сделал успокаивающие упражнения, затем потушил лампу и лёг спать. Он не был в этом уверен на все сто, но вероятность, что его задумка сра