Вопиющая наглость! Никто не смел вот так вот бесцеремонно прикасаться к посланнику великой фамилии. Это… это… непозволительная фамильярность! И ему надо было что-то сделать… возмутиться… или хотя бы произнести какие-то подходящие в этом случае слова… Но он даже и звука произвести не успел…
— Ах, какой он молоденький, — всё тем же удивительным голосом произнесла благородная госпожа, когда очки были уже сняты и она поигрывала ими в руке. — Саломея, ты, кажется, не любишь серых гойских глаз.
— С меня и вечно серого неба достаточно, — отозвалась вторая женщина с пренебрежением; она явно не заинтересовалась юношей. — А ещё и на лице серость — фу… Неинтересно…
Но та дама, что забрала у шиноби его очки, видно, так не считала. Она изящным движением руки самую малость убирает капюшон со своей головы, чуть-чуть отодвинув его от лица, и молодой человек вдруг понимает, что волшебный, похожий на флейту, звучащую тихим утром, голос этой женщины далеко не так хорош, как она сама. Ибо на Свиньина из-под капюшона глядел настоящий ангел. Черноволосый ангел с идеальными чертами лица и необыкновенными, чуть по лисьи раскосыми, глазами. И, едва улыбаясь чувственными губами и не отрывая от молодого человека глаз, она своим звенящим голосом произнесла:
— Ты так юн, и уже посланник великого дома, м-м… — кажется, это её удивляет. — Далеко же ты пойдёшь, милый юный гой. Если, конечно, тебя не убьют вовремя, — она не отрывает от юноши своих удивительных глаз и снова подносит руку к его лицу. — А ведь ты не только посланник… Серые глаза, прекрасное сложение, пятнадцать лет, а один из больших домов уже доверяет тебе, — она нежно проводит пальцами по его щеке, — ты ещё и убийца. Какая прелесть, у него ещё и щетина не растёт… Да… У многих дам такой набор достоинств непременно взбудоражит кровь… — тут ангел вдруг приподнимает край его шляпы, и его лицо приближается к лицу Ратибора так близко, что он чувствует его дыхание; и ангел говорит ему: — Наверное, многие кровные дамы хотели целовать тебя в губы? — она продолжает говорить, и он чувствует её дыхание на своём лице. — Признавайся, мальчик, дамы уже предлагали тебе деньги за твои поцелуи?
От неё пахнет чем-то… невообразимым… Он даже не может понять, что это за запах. Только вдыхает и вдыхает его.
— Э-э… — юноша не сразу собирается с мыслями, чтобы хоть что-то сказать ей. Ему нужно несколько секунд на восстановление своего сознания, разорванного в клочья появлением этого ангела.
«За мои поцелуи? Деньги? Это же нелепость! Господи, откуда она это взяла?». Всё происходящее обрушилось на него, словно ушат воды. Он едва смог прийти в себя, прежде… прежде чем смог наконец ответить:
— Такого не было на памяти моей. Вы, видимо, шутить со мной решили.
Она смеётся и, сунув ему в руку его очки, произносит певуче:
— Вруни-ишка-а…
После прекрасный ангел накидывает капюшон и идёт к выходу, вторая женщина молча следует за нею. А молодой человек стоит и смотрит им вслед с очками в руках.
⠀⠀
⠀⠀Глава тридцать девятая⠀⠀
Пока наконец не замечает в нескольких шагах от себя президента Лилю. Её тощую фигурку в бесформенной одежде и фиолетовые волосы не узнать было нельзя; она стояла невдалеке и тоже смотрела на чистокровных. На её серой толстовке красовался какой-то, кажется, деревянный значок, которого раньше не было.
И тут уже юноша окончательно вернул себе рассудок, нацепил очки на нос, поправил сугэгасу до надобного уровня, улыбнулся ей и поклонился:
— Невыразимо рад вас видеть, дорогая.
— Ой, здравствуйте, господин посланник, — она тоже улыбается ему и делает книксен. И продолжает с придыханием: — Красавица, правда?
— Не согласиться с этим невозможно, сказать иное — покривить душой, — отвечает ей шиноби; и едва он вспоминает, как близко к нему стояла та прекрасная женщина, так у него снова начинает ускоренно биться сердце. Он смотрит на Лилю и намекает: — Осталось выяснить, кто этот ангел, у ангелов должны быть имена.
— О, как вы круто говорите. Итс кул. «У ангелов должны быть имена», — восхищается президент местного комьюнити пытмарков. — Она и вправду как ангел.
— И звать её…? — снова намекает юноша.
Тут Лиля начинает говорить почти шёпотом:
— Это одиннадцатая дочь матушки, четвертая наследница титула Эндельман, первая красавица наших земель Марианна Кравец.
— Что ж, ангелу подходит имя Марианна, — задумчиво соглашается Свиньин; но он уже пришёл в себя и теперь уже переходит к делу. — Я слышал, можно вас поздравить, вы заговор раскрыть смогли сегодня ночью, которого я был участником невольным.
— Ой, да… Ночью был такой трэш… — соглашается Лиля, но смотрит на него с некоторым… не то чтобы подозрением, но с недоверием точно. Она ещё не всё понимает в его словах. — А вам про заговор что известно?
— Игнат был у меня, как только я сюда приехал, в апартаментах я едва обосновался, а вот уже и он… И тут же, на пороге, давай меня склонять к одной услуге… Меня он попросил… ну, скажем так… хотел устроить яростный Игнат досрочное переизбранье президента ввиду того, что прежний президент внезапно умер странною кончиной, хоть молод был ещё и полон сил.
— И вы не согласились? — догадывается Лиля.
— Не для того я прибыл в эти земли, чтобы искать себе прибыток быстрый. Есть у меня важнее дело здесь. Но и отказываться сразу я не стал.
— Но почему тогда вы не сообщили сразу мне о том, что эта жаба Игнат приходила к вам? Итс изи!
— Посланнику великого семейства влезать не стоит в местные интриги, — объяснял ей шиноби, улыбаясь. — Ведь неизвестно, чем всё обернётся, чья сторона в итоге победит, поэтому посланник мудрый держаться должен чуть поодаль схватки, лишь опосредованно может помогать той стороне, что вдруг ему милее, — президентка открыла рот, и юноша видит, как мыслительные процессы протекают прямо на её лице; и чтобы ускорить их и направить в нужное русло, шиноби продолжает: — К примеру, в ситуации тревожной он, находясь слегка над схваткой жаркой, одним лишь незамысловатым жестом весов склонить сумеет надобную чашу, всего лишь подарив ботинки ассистентке.
— А-а… — наконец произносит Лиля. — Ну, ок… То есть вы… спешиалли… подарили этой дуре те клёвые шузы.
— Я был уверен, что такой, как вы, достаточно всего намёка будет, чтоб разглядеть глубины мятежа, вот-вот который должен разразиться, — объясняет шиноби.
— Такой, как я… Разглядеть глубины… — повторила президентка как заворожённая. — Ой… Вы так тонко и в то же время так понятно говорите. Ну, прям… ай андестенд ю, — теперь Лиля и вправду, кажется, догадывается, о чём он говорит. — Сенкью за намёк.
— Благодарить меня за то не стоит, — сразу отвечает ей юноша и, видя, что его речи достигают цели, он «посылает» в неё слово за словом. — Поборник я демократических процессов, сторонник я законных процедур и волеизъявления народа. Я против мятежей и госпереворотов, в душе я был всегда на вашей стороне, хоть и не мог того вам показать. Но всей душою я за легитимность, которая подтверждена и конституцией, и правом избирать, свободой слова и рукою рынка, — и так как Лиля понимающе кивает, он продолжает, поднимая напряжение слога: — Без демократии мир чёрен для меня. За право избирать и за свободы при надобности жизнь могу отдать, о том не размышляя ни секунды, — заверил её молодой человек с немалой долей пафоса, который, надо отдать должное, произвёл нужное впечатление на президента местных пытмарков. И этот пафос был последней каплей, что склонила чашу весов в его сторону.
— Это так круто! «О том не размышляя ни секунды!» Это такой кул! Такой вэйб… Я прямо от ваших слов вся такая… взволнованная… — воскликнула президентка и, сложив ладони, поднесла их к лицу от переполнявших её эмоций. — Слава демократии. Май год. Я как вас увидела, так почему-то сразу ту синк: этот наёмный убийца — истинный демократ. Итс ава мэн. Не знаю почему, но с первого взгляда я поняла, что вы светлый человек. И ещё… я сразу хотел вам сказать… вы так классно говорите… У вас такие яркие, выразительные формы. Листен энд листен ту ю.
— Да, правда? Это вы серьёзно? — обрадовался шиноби. — Услышать от коллеги похвалу — удача редкая.
— Ой, — Лиля, кажется, не верила своим ушам. — Вы сказали «коллеги»? — и она уточнила: — Это про меня вы сказали «коллеги»?
— Я так сказал, и снова повторю. Приятно слышать похвалу коллеги. Поверьте мне, у нас, в среде шиноби, где каждый может говорить красиво, талант поэта сразу примечают, как сразу распознаю́т рифмоплёта, что, лишь на модных темах пробавляясь, дурачит публику бездарной писаниной, безвкусицей вокруг всё отравляя. Но вас, — тут молодой человек прикладывает руку к груди, — душой не покривив нисколько, без всякой лести я зову коллегой и умолять готов вас на коленях, чтобы источник свежий волшебных рифм своих вы для меня открыли. Конечно, если в графике рабочем найдёте для того хоть несколько мгновений.
— Вы что, риэлли хотите послушать мои стихи? — не верит Лиля.
— Конечно, вы ж талантливы безумно, я до сих пор ту песню вспоминаю, что пел ваш хор при первой нашей встрече, — убедительно говорит ей шиноби. На что Лиля-президент, широко раскрыв на него глаза, произносит так, словно клянётся:
— Я буду у вас сегодня до заката; как управлюсь с делами, так приду. У меня есть что почитать вам. Есть. Слава демократии…
— Ловлю на слове вас, ждать буду с нетерпеньем. Минут отсчёт обратный уж начал, — сказал ей юноша.
— А-а!.. — зачем-то закричала Лиля и, вытаращив глаза, кинулась бежать через всё фойе. Убегала она, вся нескладная и возбуждённая. Дёргаясь и подпрыгивая в необъяснимом поэтическом экстазе, она мотала из стороны в сторону своей фиолетовой головой и даже не с первого раза, видно, от возбуждения, попала в общем-то широко раскрытую дверь.
«Богата и податлива порода; надеюсь, принесёт она плоды, а вечером продолжу с ней работу и несколько вопросов ей задам», — решил для себя Свиньин и переключился на следующую задачу. Теперь ему нужно было встретиться с Бляхером и решить вопрос с советом раввинов.