Шиноби даже остановился от такой неожиданной тирады. Он внимательно смотрел на торговца придверными ковриками.
«Осталось только прояснить диагноз. И кто передо мной, узнать: клинический дебил, что вопреки прогнозам освоил речь, письмо и быстрый счёт, иль то на удивленье энергичный и предприимчивый весьма олигофрен. А в общем, всё равно, ему мои усилья — что дубу старому вечерний ветерок». И он говорит предпринимателю:
— А ты азартен, Парамоша. Вот что тебя и погубит.
— Чего? Парамоша? Какой Парамоша? — не понимает Кубинский. И тут же его боевой задор угасает прямо на глазах. — Это вы про что?
— То присказка, что к слову подвернулась, — отвечает юноша и двигается дальше, а преподаватель актёрского мастерства снова идёт рядом.
— Послушайте, шиноби, ну, может, всё-таки вы выведете меня из Кобринского? Я уверен, этот арс не осмелится напасть, пока вы рядом. Вы ведь такая важная птица, посланник, — дальше он говорил с большим уважением, — с господином Бляхером встречаетесь… А я вам… — он достаёт кошелёк и трясёт им, — Вот, денег дам… У меня есть немного… Ну что, поможете? Мне бы только из города выскочить.
Шиноби думает немного, а потом и говорит:
— Лишь только положенье и должность не позволяют сердцу подчиниться, откликнуться участием на просьбу, что вы изволили проныть неоднократно. Не смею я из побуждений долга дать вам согласие на ваше предложенье, — тут он делает паузу. — Но! Я готов по доброте душевной, презрев условности и правила приличий, вам номер сообщить один, весьма, весьма секретный, который и поможет в вашем деле.
— А что это за номер? — в голосе торговца ковриками снова оживает надежда.
— А номер тот известен единицам, ведёт он к тайнам ордена шиноби, и, если вам ответят на запрос, считайте, что проблема разрешилась. Уж никакой, поверьте мне, Рудольф, в местах окрестных самый отморозок, уж не осмелится схватиться с тем, чей номер вам сейчас готов озвучить.
— Ну а кто это? — с нетерпением интересуется Кубинский. — Значит, он из синоби? А мне можно на вас ссылаться? Да кто это наконец?
— Один из нас, шиноби величайший, — отвечает ему Ратибор, оглядываясь вокруг, как будто боясь, что его кто-то может подслушать. — Зовут его Тарас Дери-Чечётко, и уверяю вас, что имя это для многих, кто его услышал ненароком, последним звуком в этом мире было. Ещё добавлю тонкий штрих к портрету, что, в Умани далёкой проживая, он выиграл легко три раза кряду, — тут юноша показал торговцу три пальца, чтобы тот как следует прочувствовал эту важную информацию, — чемпионат по боевому гопаку.
— А денег-то он много попросит? — с некоторым возбуждением интересуется Кубинский. — Да… три чемпионата по гопаку выиграть… это вам не кот начихал… И не абы где, а в Умани. Видно, серьёзный человек. А вы уверены, что он сейчас не занят? А где он проживает? — Свиньин видел, как закипает он от нетерпения, но не торопился продолжать. — А что он за человек? А когда вы мне номер его дадите? Сегодня?
И так как ни на один из этих вопросов шиноби не спешил отвечать, а только шёл размеренно по дорожке, посыпанной песком, преподаватель актёрского мастерства наконец не выдерживает напряжения и картинно, как и положено актёру, заламывает руки.
— Мелкий ты мудак, — рычит он через стиснутые зубы. — Я заставлю тебя отвечать, — и он вдруг хватает шиноби за руку. — Ну же! Старуха! Назначьте мне ваши три карты… — и, срываясь на крик, повторяет: — Графиня, ё-моё, три карты, — и прежде чем Свиньин, заглянув в его безумные глаза, успевает удивиться этой просьбе, он с досадой сплёвывает. — Тьфу… Извините… — и тут же исправляется: — То есть скажите же этот ваш секретный номер. Умоляю!
— Девяносто семь, девяносто один, — отвечает ему юноша, отрывая его пальцы от рукава своего армяка.
— Ага, вот оно как! — восклицает Кубинский, после чего тут же, не прощаясь, поворачивается и едва ли не бегом кидается в сторону менталографа.
⠀⠀
«Мелкий мудак?».
Ратибор Свиньин был не то чтобы задет, тем не менее немного обескуражен подобной фамильярностью. Какой же он был мелкий, если в свои четырнадцать лет он уже достиг роста в сто шестьдесят шесть сантиметра и выходил на татами в весовой категории до семидесяти трёх килограмм. При этом, благодаря десяти годам интенсивных тренировок, был отлично развит физически.
«Не так уж я и мелок в свои годы. Кубинский зря напраслину возводит, он явно выше, явно тяжелее, но в силе уступлю ему едва ли, а в ловкости и быстроте движений он мне и близко даже не соперник», — решил для себя молодой человек, тем самым немного восстановив своё внутреннее реноме. Впрочем, юноша уже начинал понимать, что кровные господа не очень-то склонны ко всяким глупым условностям вроде благодарности или признательности. И, продолжая размышлять над поведением преподавателя актёрского мастерства, он как-то незаметно перешёл от массогабаритных характеристик своего знакомого к мысли, что выглядел тот, несмотря на нервическое состояние и стресс, весьма упитанным. И сразу шиноби подумал о том, что где-то здесь, на территории резиденции, Кубинский получал необходимое количество питательных веществ, и вряд ли он столовался на кухне с чистокровными обитателями поместья. Юноша едва не хлопнул себя по лбу: «Конечно же, тут дом приезжих есть, где обитают всякие купчишки, уж там еду мне точно не отравят, во всяком случае, не в первый мой визит».
И, окрылённый этой здравой мыслью, юноша остановился и направился как раз в обратную сторону от той, в которую двигался до того. Настроение его заметно улучшилось, так как голод напоминал о себе вполне отчётливо. И теперь Свиньин знал, как решить этот вопрос, не покидая пределов поместья. И, конечно же, он вскоре нашёл то, что было ему нужно, по запаху, что доносил до него ветерок, и по старой выцветшей вывеске «Столовая».
После очень дорогого, но не очень изысканного обеда шиноби понял, что с купчишками местные заведения особо не церемонятся. Из подслушанных в столовой разговоров он узнал, что купцов не только дорого кормят, с них ещё берут большие деньги за проживание в местной гостинице; и ещё что мастер-стеклодув Лыткин всё ещё не пришёл в себя и цветную посуду стал делать хуже с тех пор, как ему зачем-то ампутировали ноги. В общем, хоть поел он не очень хорошо, но узнал пару интересных фактов о поместье мамаши Эндельман. После он вернулся к себе, где спросил у Муми, не было ли посыльных из резиденции, и, узнав, что не было, успокоился и, раздевшись, стал ждать, коротая время разговорами со своей ассистенткой. Он улёгся на кровать и, поглядывая на потолок, — не следит ли за ним глаз — стал задавать ей вопросы про жизнь в поместье, про то, как их кормят, про то, сколько их в их комьюнити, и о прочих, казалось бы, незначительных вещах, между тем интересуясь и господами, что проживали в резиденции. Также он задавал ей вопросы про ночные события и про президента Лилю. А Муми отвечала ему с радостью и подробностями, и притом не отрываясь от дел по дому: от мытья полов или от чистки печки от золы. И вскоре шиноби понял, что знает она не очень много, потому что никогда ничем особо и не интересовалось. Девушка даже не смогла сказать, сколько в их комьюнити избирателей, ни сколько в доме господ, ни где бараки для големов, ни на сколько этажей поместье уходит под землю. В общем, кроме дурацких фраз на непонятном языке и лозунгов, Муми почти ничего не знала. И проговорив с нею почти час, Ратибор Свиньин валялся на кровати, валялся, да и уснул. И спал, когда ассистентка уходила на обед, спал, когда с обеда пришла. А проснулся лишь тогда, когда она разбудила его и с придыханием и волнением сообщила ему:
— Господин Ратибор, к вам посыльный из бухгалтерии.
— Из бухгалтерии? — со сна он не понимал, о чём говорит Муми.
— Угу, — кивала она ему своей яркой головой. — Какой-то риэл мэн из кровных господ. За дверью вас дожидается.
И тогда Свиньин встал, размялся за пару движений и подошёл к двери, а там его и вправду ждал молодой кровный господин, опрятный и скромный. И едва взглянув на него, на его серебряный значок с символом «одна четвертая», шиноби понял — совет раввинов состоится сегодня. Возможно, сейчас. И он не ошибся, так как посыльный спросил у него:
— Господин посланник Свиньин?
— Да, это я, — отвечал ему Ратибор с вежливым поклоном. Посыльный заинтересовал шиноби. — Простите, с кем имею честь…?
— Я Аарон Кун, шестой писарь отдела бухгалтерского контроля. Господин домоуправ Бляхер желает вас известить, что совет раввинов состоится через час. Он просит вас быть к тому времени в фойе; когда вы придёте, я проведу вас в залу для приёмов, — сообщил опрятный молодой человек. И добавил: — Если вы готовы выйти сейчас, я подожду вас и отведу в дом сейчас же.
Свиньину было достаточно всего пары секунд, чтобы сделать о молодом клерке выводы.
«Он беден, аккуратен, молод. Честолюбив, скорей всего… Вот только… Достичь высот в карьере не сможет этот писарь. Кровь слишком жидкая, вредит его успеху. Всего лишь с «четвертью» в оплоте чистокровных — в карьерной гонке явный аутсайдер. И если он не глуп, то это понимает. Возможно, парень — тот, кто мне и нужен! Попробую немного пообщаться, вдруг что-нибудь узнаю про него». И он говорит посыльному доброжелательно:
— Прошу вас подождать. Я соберусь немедля.
⠀⠀
⠀⠀Глава сорок первая⠀⠀
Всё тот же дождь, всё так же выпь кричит у болот.
Тихо вокруг, хорошо, безмятежна природа, покорна дождю…
Слышно, как падают капли, и день на вчерашний похож.
Но для этого дня шиноби сюда и пришёл.
Для него всё решится сегодня. В деле его…
А может, и в жизни всей…
Вообще-то Свиньин, как лицо официальное, мог взять на совет своё копьё, но он делать этого не стал. Оружие будет вызывать раздражение у местных. И их можно понять. Профессиональный убийца, которого мудрые хозяева и на порог не пустят, таскается по их дому, да ещё носит с собой своё оружие. Демонстративно. Как в насмешку.