А ещё работодатели, давая ему и его старшему товарищу перед миссией подробные инструкции, неоднократно напоминали им: не задирайте Эндельманов без нужды, не провоцируйте. Они должны чувствовать ваше миролюбие и ощущать братское расположение дома Гурвиц. Ну, и под этим показным миролюбием вы и должны делать то, чему обучены все лазутчики. Всё видеть, всем интересоваться, всё запоминать. Тем более, раз им представляется такой удобный случай. Поэтому Ратибор при помощи Муми быстро помылся и, в свежих онучах и почищенном армяке, буквально через пять минут, взяв из оружия лишь вакидзаси, вышел на улицу к ожидавшему его Аарону Куну и сказал:
— Ну что ж, ведите меня, уважаемый господин.
Тот вежливым жестом указал ему в сторону главного здания поместья: нам туда. Свиньин кивнул ему. Они шли по песчаной дорожке, и Ратибор сразу приступил к делу: якобы для того, чтобы избежать неловкого молчания в пути, он заговорил с молодым человеком:
— Так, значит, вы в бухгалтерском контроле служить изволите. И как вам ваша служба?
Кун поглядел на него не очень-то приветливо и ответил:
— Я получил чёткие инструкции не разговаривать с вами на темы, не касающиеся моей миссии.
— И это правильно, — неожиданно согласился с ним Свиньин, — шабак (контрразведка) дремать не должен, обязан вас предостеречь от неопределённых связей. Но я вопрос свой задал не для дела. Хотел занять прогулку разговором, чтоб не брести в молчании неловком. Но раз шабак вам вынес предписанье, то лучше чётко следовать ему, тем более что пост немаловажный, возможно даже, и слегка секретный, вы занимаете в бухгалтерском отделе.
— Ой, да какой он там немаловажный, — Кун сделал кислую мину и продолжил с заметной обидой: — Сижу, бумажки перекладываю, данные пересчитываю по второму кругу, ищу ошибки. А ведь школу окончил с медалью и курсы бухгалтеров с лучшим рейтингом.
И тут шиноби понял, что с этим молодым человеком есть смысл поработать: «Я так и знал, что он амбициозен. «Медаль» и «рейтинг» — верные словечки, что всякий честолюбец произносит. И положением своим он явно недоволен».
— Но почему же вас за мной послали? Из бухгалтерии, а не из тайного отдела человека? — спрашивает шиноби.
— Не знаю, — без всякой живости отвечает Кун. — Заглянул к нам человек из секретного отдела, спросил у начальника, кто самый незанятой в отделе. Тот показал на меня: вон, дескать, сидит, ничего не делает. Ну, мне и предложили за вами сходить. Я и согласился. Мне прочитали инструкции, и я пошёл: вдруг ещё потом какие дела мне предложат по части тайных дел. Всё лучше, чем сидеть, счётами щёлкать весь день.
Нет, шиноби не поверил бы в такую историю… уж больно странно всё это было… если бы… воротничок рубахи Аарона Куна не был так застиран, рукава его сюртука не лоснились бы от старости, а у его чистых башмаков не была так стёрта подошва, и, в довершение ко всему, на кончиках его пальцев не темнели бы застарелые неотмываемые чернила. Если бы это был сотрудник шабака, он выглядел бы получше… Впрочем, всякое могло быть.
И, рассмотрев посыльного ещё раз как следует, Ратибор решает продолжить разговор.
— А вы женаты, друг мой? — интересуется он тоном как можно более проникновенным, заинтересованным. — Или, быть может, у вас есть человек, что сердцу мил?
— Да человек-то есть… И жениться я на ней хочу. Но в том то и дело, та женщина, на которой я хочу жениться, за меня идти не очень-то хочет, — отвечает ему писарь из бухгалтерии. — И я её понимаю. На моё жалование семью не прокормить.
— Вам нужен рост карьерный, — догадывается Свиньин.
— Хех, — невесело усмехается писарь. — Нужен-то он нужен, да как его добыть? — он пару секунд молчит. — Уж да, на жалование третьего писаря жить можно хорошо. Жениться можно. Угол снять. Кушать качественно. Да как третьим писарем стать, когда я шестой?
И тут Ратибор, видя, что его собеседник уже в нужной кондиции и, скорее всего, пренебрежёт наставлениями шабака, спрашивает у него:
— А чем отдел ваш занимается обычно? Это я интересуюсь в том смысле: а вдруг совет вам какой дам? Вы не смотрите, что я молод, я уже успел немного попутешествовать. Повидать всякого.
Аарон Кун смотрит на него… возможно, и с недоверием, но молодой человек явно надеется на совет, исходя из нелепой концепции: а вдруг… И потом, подумав и взвесив всё, наконец отвечает Свиньину:
— Оптимизацией, конечно. Мой начальник, третий писарь и я занимаемся оптимизацией расходов продовольствия. Сидим и пересчитываем пайки целыми днями. Урезаем их, урезаем… Экономим, в общем… Бухгалтерия… — и тут он вдруг всполошился, кажется, понял, что наговорил лишнего. — Только прошу вас, господин посланник, никому о том ни слова, что я вам сказал. Не знаю, тайна ли это, но меня предупредили, чтобы я не болтал вам лишнего…
— Об этом даже не волнуйтесь, — сразу заверил его Свиньин. А сам подумал: «С чего им экономить провиант? Из экономии простой или нехватки? — и тут он сразу вспоминает тех големов, что стоят на въезде в резиденцию. Они и вправду недоросшие и не очень упитанные. — Этот вопрос желательно проверить». И потом добавляет: — Я нем, как рыба в мутной речке.
Он хотел ещё что-то прибавить и развить тему о провианте, да, видно, Кун стал волноваться оттого, что разговорился, хотя на сей счёт его предупреждали, и пошёл быстрее, а вскоре они и дошли до резиденции.
Шиноби снова остался в фойе, а писарь поднялся по лестнице; но отсутствовал он едва ли пару минут, потом появился и, жестом приглашая Ратибора подняться, добавил и на словах:
— Господин посланник, вас уже ждут.
Теперь Свиньин, стуча своими деревянными сандалиями по каменному полу, идёт к лестнице, и стража безмолвно пропускает его.
Ну вот, кажется, юноша и добился своего; он в сопровождении Куна доходит по коридору с большими окнами до нужных дверей, у которых его ждут некие господа. Парочку из этих господ он видел с Бляхером, они из его свиты. Тут писарь из бухгалтерии говорит ему:
— Нужно подождать здесь.
Нужно — значит нужно. Ратибор отходит к окну и глядит на капли, что текут по стеклу и через кривую раму просачиваются на подоконник.
За этим занятием он провёл не менее получаса. Юноша ждал терпеливо, глядя, как уходят и приходят какие-то люди и как творится вокруг суета приготовлений. Наконец из дверей вышел сам Бляхер, не изменяющий себе в подборе гардероба: был он в новом красивом пиджаке, в «бабочке» и в красных, судя по всему, парадных спортивных штанах. Он сам подошёл к Свиньину и поздоровался:
— Шалом алейхем, дорогой посланник.
— И вам шалом алейхем, господин домоуправ, — поклонился ему шиноби.
— Всё готово, наши раввины час препирались из-за надписей на табличках, и только угроза сообщить об их поведении матушке хоть как-то вразумила их, — продолжил Бляхер; и тут он вдруг стал говорить тихо, едва ли не перешёл на шёпот; — Раввины, утверждённые нашей матушкой, уже сюда идут, — он тут делает паузу и потом продолжает, переходя с официального языка на язык простого общения. — Послушайте и поверьте, Свиньин, я как никто другой заинтересован в том, чтобы это всё побыстрее закончилось, понимаете меня? Чтобы вы как можно быстрее приняли решение по поводу того тела, что лежит у нас в морге, и уехали отсюда без всяких происшествий, — и он повторил: — Без происшествий. Я в этом заинтересован лично. Но, судя по всему, судя по подбору раввинов, не все здесь у нас хотят того же. В общем… Я прошу вас быть терпеливым и сдержанным и не принимать того, что будет происходить, на свой счёт.
— Простите, друг мой, — произнёс шиноби, — но, наверно, мне лучше наперёд узнать, что будет.
Бляхер быстро взглянул на двери и на господ, что столпились возле них, и заговорил всё так же тихо:
— Понимаете, молодой человек, уж так повелось, что в раввины идут люди… — он с сожалением покачал головой, — ну, скажем так, которые вряд ли смогли бы найти себя в каком-нибудь другом занятии. А для этого совета из всех наших раввинов отобрали самых что ни на есть… самых, так сказать… — он опять качает головой, — окрылённых верой. И я боюсь, как бы эти идиоты не довели дело до дипломатического казуса.
— Ах вот оно в чём дело, — стал догадываться шиноби.
— И главное, — продолжал управдом, — они даже не будут это делать осознанно, просто персоналии так подобраны… что эти анэнцефалы — и без всякого злого умысла, а исключительно из своих умственных способностей — доведут ситуацию до скандала, который ни мне, ни фамилии абсолютно не нужен.
И тут шиноби так захотелось, так захотелось спросить о том, кому же в этом славном доме нужен скандал, и он даже подумал, о каких силах могла бы идти речь, но у него всё-таки хватило выдержки не задавать лишних вопросов. И он спросил о другом:
— К чему же всё-таки я должен быть готов?
— Будьте готовы к ортодоксальной тупости и авраамическому хамству, — отвечал ему Бляхер как-то устало, — они будут вас дразнить, но вы же шиноби, а шиноби славятся сдержанностью; надеюсь, вы её продемонстрируете.
— Моей выдержки хватит, надеюсь, но мой статус позволит ли мне не ответить на выпады, что вы предрекаете ныне? — не был уверен молодой человек; и он напомнил домоуправу: — Я ведь здесь не себя представляю, а дом, что известен в веках.
— И всё-таки я прошу вас о сдержанности и, если вас это утешит, скажу вам, что мне и самому с этими… господами непросто приходится, — сказал Бляхер и, заметив, что один из помощников делает ему знаки, произнёс: — Кажется, явились… мудрецы… Да, кстати, зовите их «премудрыми» или «мудрецами», а лучше «господами экспертами»; они от слова «эксперт» просто млеют; вообще дебилам очень льстит, когда их почитают за умных, — он вздохнул так, как будто это ему сейчас нужно было предстать перед советом. — Пойдёмте.
В зале для заседаний, который был заставлен стульями самых разных типов и конструкций, возвышалась сцена, а на сцене стояли столы, задрапированные материей. А уже на самих столах стояли сложенные из бумаги таблички с красивыми буквами, и они гласили слева направо: первая «Раввин Менахем Пульковский праведный», вторая «Талмид хахам ребе Рене бен Абидор мудрый» и третья «Адмор Саав бен Израэль почтенный».