⠀⠀Глава одиннадцатая⠀⠀
Уже давно рассвело, и тихий, поначалу, дворец, все коридоры его и лестница стали заполняться разными людьми. Как всякой служебной мелочью со значками, так и многочисленными пытмарками, курьерами и уборщиками. Свиньин и не рассчитывал на то, что его примут раньше, чем кончится официальный завтрак у членов дома, имеющих доступ в господскую столовую. В общем, пока господа из управления делами или сам управдом не придут с завтрака. А посему он занял место у окна невдалеке от шикарных дверей приёмной управдома, встал так, чтобы не мешать уборке коридора, которой занимались тут несколько пытмарков. И стал ждать. Ему не хотелось думать о предстоящем и очень важном разговоре, который должен был ознаменовать всю его миссию. Эти мысли вызывали у него волнение, а шиноби не должен волноваться. И, чтобы как-то отвлечься от сущего, он стал воспроизводить в памяти вчерашний разговор со странным господином Моргенштерном, а также его тетради, и, в частности, верное представление обладателя тех тетрадей о том, что их надо показать настоящему учёному. И тут Ратибор вспоминает, что видел такого учёного, во всяком случае, человека, выдававшего себя за него, в тюрьме. И казалось бы… Чем ему мог посодействовать из заключения бедолага, приговорённый к сожжению инквизицией? Чем он мог помочь делу из тюрьмы, из камеры-то смертников? Но как-то неожиданно, сама собой, общая разрозненная, разбитая на не слагаемые фрагменты ситуация с предпринимателем Кубинским, с местными бандитами и сидящим в тюрьме учёным, вдруг в его голове стала складываться в определённую комбинацию. В комбинацию неожиданную, маловероятную, но… Возможную. Тетради, учёный в тюрьме, жадные бандиты и бродящий в утреннем тумане торговец придверными ковриками… Он только, только начал нащупывать связи между этими, казалось бы, никак несоприкасаемыми сюжетами, как увидал, что к нему направляется один молодой человек в лапсердаке (сюртуке), меховой шапке типа сподик и беленьких гольфиках. Юноша знал этого молодого человека, он был одним из секретарей управдома Бляхера. Когда секретарь приблизился, он сообщил юноше, чуть скривившись:
— Эй, гой, радуйся, господин управдом тебя примет.
— Рад это слышать, — с поклоном ответил молодой человек секретарю.
— Иди уже, — настоял секретарь и мотнул головой в сторону двери.
Сам же домоуправ демонстрировал самое сердечное радушие, он даже встал со своего трона, бросил дымящийся окурок сигары в пепельницу, и разведя руки пошёл навстречу юноше:
— Ну, друг мой, рад вам сообщить, что совет раввинов согласился на ваш допуск в святая святых нашего дома. Всё в порядке… Вы допущены.
— Не знаю, как мне выразить восторг! — отвечал молодой человек с глубоким поклоном. — Какие здесь слова уместны будут? — Шиноби вежливо улыбался и продолжал. — Я счастием как будто ослеплён, и рад тому без всякой меры, что преисполненные мудростью отцы, ко мне, к обычному, простому человеку, доверием великим снизошли. Я вас прошу, мой драгоценный друг, им передать поклон наинижайший.
— Передам, передам, — заверил его Бляхер и похлопал по плечу. Он, кажется, был доволен реакцией молодого посланника. — Теперь нам осталось только согласовать время.
Конечно, он собирался и дальше, по возможности, оттягивать главное событие. То есть допуск юноши к телу усопшего, но шиноби не хотел терять времени, тем более что на сей счёт у него были специальные инструкции и поэтому он стал просить:
— Глубокочтимый друг мой, я прошу вас, возможность изыскать ускорить это дело. Мой наниматель нетерпеньем полон, что скоро перельётся в раздраженье. Не мне вам объяснять, чем обернуться может разлад между великим домами, когда один из тех домов к другому, публично выражал пренебреженье.
— Ах, ну что вы такое говорите! — Тут Бляхер даже морщится. — Ну, какое пренебрежение?! — Он ведёт молодого человека с своему столу и усаживает на стул. — И намёка на пренебрежение нет, мы очень уважаем достопочтенную семью Гурвицев и счастливы, что являемся её соседями. Уверяю вас, друг мой, уверяю… Сама матушка наша так и говорит: это хорошо, что наши границы на севере прикрывают такие приличные люди как Гурвицы, а не какие-нибудь азазелевы выродки, как на западе или юге.
— Так значит вы изыщите возможность ускорить дело, для которого я прибыл? — сразу интересуется юноша.
И тут домоуправ садится в своё большое кресло, смотрит на Свиньина и устало вздыхает:
— О, Господи, ну какой же вы… — Тут он остановился, стал ёрзать на троне и, кажется, потерял свой шлёпанец под столом, потом нашарил его, а заодно выбрал наиболее безобидное слово, — настойчивый. — И прежде, чем шиноби что-то успевает ответить, продолжает: — Ну, сегодня уже никак не получится. Даже если бы я и захотел, мне не утрясти этот вопрос людьми из «безопасности». Мне их просто всех не собрать сейчас. А завтра шабат. Все молятся и пьют грибной отвар, до синевы в глазах, потом воскресенье, все будут отдыхать от шабата. В общем, — Бляхер опять вздохнул, — не раньше понедельника.
— То шаг огромный на пути нелёгком преодоления прохлады меж домами, так шаг за шагом, мы придём однажды, к счастливой дружбе, что взойдёт навеки, меж домом Эндельман и домом Гурвиц, — прокомментировал его решение молодой человек.
— Ну, конечно… — согласился с юношей управдом. — Придём, обязательно придём к дружбе. У наших домов вообще нет повода для конфликтов. Матушка наша так и говорит: чего нам с Гурвицами делить? Да нечего нам с ними делить…
А шиноби кивает и продолжает:
— Я нанимателей своих порадую немало, лишь сообщив, что день определён. Но уж, нижайше буду вас просить, чтоб сроки, оговоренные ныне, причин вам не нашлось перенести.
— Будем надеяться, что таких причин не возникнет, — как-то без особой радости соглашался Бляхер.
— И значит в понедельник, с утра, я буду здесь у вас, — поставил последнюю точку молодой человек.
— Да-да, — Бляхер, не вставая, через стол протянул ему руку для рукопожатия. — Я вас тут буду ждать. Имейте ввиду, что вас будет проверять наша «безопасность…»
— Я понимаю всё, иначе быть не может, — согласился Свиньин.
— Да, чтобы никакого скрытого оружия, всяких там веществ в одежде и всего прочего… — Тут домоуправ погрозил пальцем. — Иначе… Ну, вы сами понимаете… Сразу нота недоверия и немедленная высылка.
— Ну, разумеется, — шиноби встал и поклонился. — Я помнить это буду.
⠀⠀
Его молодой организм уже вовсю требовал для себя питательных веществ, но в сложившейся ситуации юноше было не до того. Первым делом, он, конечно, поспешил на менталограф и передал нанимателю послание, в котором сообщил, что совет раввинов дома Эндельман принял его кандидатуру, и допустил его в морг, и что уже в понедельник ему, вероятно, представится возможность осмотреть тело. В подельник с утра. Этот срок в своей менталлограмме он отметил дважды, чтобы люди из службы безопасности мамаши Эндельман, доложили ей, что эта дата уже доведена до сведения официальных лиц мамаши Гурвиц и коррекции отныне не подлежит. Отправив сообщение, он вздохнул с некоторым облегчением. Ему удалось достичь важной промежуточной точки своей миссии, достичь её и зафиксировать достижение. И это при том, что наниматель, ему и его старшему товарищу сразу сообщил, предупредил, что этой точки им вообще вряд ли удастся достигнуть. То есть то, что они получат от Эндельманов согласие на осмотр тела усопшего (умерщвлённого), уже при установке задачи бралось работодателем под сомнение.
Так что… Он был молодец? Да, он был молодец! Но Свиньин прекрасно понимал, что это всего на всего одна из вех пути. И что до понедельника ещё три дня, которые ему нужно пережить. В общем завтраки, обеды и ужины в поместье теперь полностью исключались. Даже столовая для приезжих отныне не казалась ему безопасной. Теперь, когда перед ним по-настоящему замаячил финиш, свалиться с тяжким кишечным расстройством он очень не хотел. С этой минуты он не только не собирался есть в поместье, он не собирался здесь и пить. Юноша, прекрасно знающий силу и разнообразие современных природных и синтетических токсинов, теперь даже спать собирался исключительно на свежевыстиранном белье. Пусть даже влажном.
И теперь, прежде чем уйти в город и как следует там позавтракать, он поспешил в свой коттедж, чтобы приказать Муми замочить постельное бельё.
Туман уже был развеян ветерком, что нес неприятные запахи с южных болот реки, и несмотря на обычную утреннюю морось, шиноби ещё издали разглядел знакомую фигуру. По идее, если бы он этого захотел, юноша смог бы избежать встречи с Кубинским. Но настроение у него было приподнятое, а главное, его всё ещё не покидали мысли о сложной комбинации, которая могла бы ему помочь разрешить задачу с «умными» тетрадями, и посему он не стал сворачивать с песчаной дорожки, а так и пошёл на встречу торговцу половиками, приветственно помахав тому рукой. Кубинский едва не подпрыгнул, когда увидал молодого человека и поспешил тому навстречу слегка подёргиваясь от переполнявших его чувств. И ещё не подойдя, издалека стал орать, и размахивать рукой, как будто с возмущением:
— А вы знаете сколько этот ваш поганый дружок с меня хочет взять? Знаете? Да? Кто он такой, а? У вас… Там… Что? Банда? Откуда такие ценники, я хотел бы знать! — И он, подходя ближе, вовсе не унимался, а наоборот распалялся, кажется, ещё горячее: — Я сразу понял, что вы, негодяи, одна гойская шайка-лейка! Мне вот что непонятно… Куда вам, гоям, столько денег? Вы, гои, что, совсем от жадности офигели? И ведь я сразу это понял: Вы с ним в доле! Вы подгоняете ему тупорылых клиентов вроде меня, а он вам отслюнявит потом пару монеток, да?
— Постойте, — попытался остановить его шиноби, подходя ближе, — я прошу вас, не кричите. И объясните, что произошло? Что вас расстроило и что так близко к сердцу, вам довелось принять с такою болью?
— С такою болью? — прокричал торговец ковриками. — С такою болью?! Да, гои вообще осатанели в конец! — тут он, кажется, стал немного утихать: — Ты… Вы мне дали номер этого вашего дружка, Дери-Чичётко…