— Ну, нет так нет, пустое… Вернее, попрошу вас… Ещё воды мне принести, ведь таза одного мне будет мало.
— Ой, так давайте мне ваше. — она стала озираться, — да вон, онучи ваши давайте, и исподнее тоже. И армяк ваш вычищу. Всё будет в лучшем виде. Я всё почищу и постираю. Без денег. За лечение. А вы вон мойтесь себе в том тазу, что я принесла. Я простыню вам проглажу, чтобы влажной не была. Ой, как же вы меня выручили, — она нагибается и разгибается. — Ой, как выручили.
— Прекрасно, это честный бизнес, — согласился молодой человек и добавил: — Коли такой вообще возможен.
Монька подождала за дверью, пока он не передал ей бельё, и ушла. А сам шиноби стал мыться, потом оделся в чистое и достал из торбы свою еду. Он, признаться, давно уже хотел есть. Ещё до ворот со стражем проголодался. И тут ему как раз кстати пришёлся кусок отменного киселя из мидий, который был куплен ещё в Купчино и который он старался экономить всё время, что был в пути. Правда, кусочек был уже не очень большой, впрочем, завтра молодой человек собирался прибыть в пункт назначения, а там должна была быть вкусная и не очень дорогая еда. Он выложил три сливы, кусок хлеба и остаток киселя на тумбочку, оставив в торбе пять слив и один кусок хлеба себе на завтрак.
— Что ж, — Ратибор пребывал в добром расположении духа. — Весь день мой был нелёгок, провёл его в грязи я, имею право вечером попировать на славу.
Но ужин ему пришлось отложить, так как в коридоре послышалось пение Моньки. Юноша замер над едой: что ещё? И он не ошибся, женщина постучала в кривую дверь:
— Барин! Барин!
— Что надобно вам?
— Хозяйка вас желает видеть.
— Хозяйка? — вот уж чего не хотел шиноби, так это разговора со всякими кровными господами вместо хорошего ужина. Тем более нового общения с тем надменным типом, что встречал его за стойкой. — Хозяин тоже?
— Да ну, этот, — она сделала многозначительную паузу, — как накроется своей простынёй, так будет трястись под нею целый час. Всё просит у Господа богатства. Нет, госпожа ждёт вас с дочерьми.
«От скуки, видно, ждёт, любой тут постоялец в радость. А может быть, — он смотрит на служанку, — и Монька ей что про меня порассказала».
Нет, нет. Всё это было ему не нужно, юноша хотел с удовольствием поесть и с ещё большим удовольствием сесть за книгу, но отказывать было нельзя.
— Скажи, что буду, но для того мне нужен мой армяк, я к дамам не могу прийти в рубахе, неси, если он чищен.
— Чищен, чищен, сейчас принесу. А барыне скажу, что вы будете.
С тем она и ушла. А шиноби сел есть, и ел быстро, и посему вкусная еда удовольствия ему приносила не много.
⠀⠀
В уютной и сухой комнате с хорошей мебелью, чистыми окнами и хорошими лампами его ждали четыре женщины в десять глаз, которые смотрели на юного шиноби с нескрываемым любопытством. Он поклонился им, ни проявив и капли невежливого любопытства, и представился:
— Ратибор, шиноби из Купчино.
— Ах, Купчино! — всплеснула руками одна из молодых женщин. Видно было, что девушка много слышала о его родине.
— Прошу вас, шиноби, присаживайтесь, — предложила ему старшая дама, видно, она была матерью присутствующих тут девушек. Она с неудовольствием взглянула на свою дочь, указывая юноше на мягкий стульчик.
— Благодарю вас, мадам, — Свиньин присел на стул.
— Меня зовут Галит, я жена Самуила Гольцмана, хозяина этого заведения, сама же я из семейства Гурвинков, — рассказала старшая дама, мать семейства, делая ударение на свою девичью фамилию, судя по всему, полагая, что уж об этой семье юноша должен был слышать, но он не знал подобной семьи и даже не ведал, из какого колена происходит этот род. Ему было ясно только то, что женщина выходит из ашкеназов, и то, что сама она вовсе не стара, у неё хорошая кожа, отличная осанка, и она всё ещё интересна… Во всяких таких смыслах.
— Госпожа Галит, — он встал и поклонился; и снова садиться не стал, понимая, что представления ещё не окончены.
— А это мои дочери: старшая и несдержанная — это наша принцесса, Лея, — матушка указала на самую взрослую девушку, ту, которая восхищалась городом Купчино и которую молодой человек уже видел. И теперь она показалось ему не только бойкой, но и… интересной. Явно пошедшей в мать, а не в своего отца. К своим шестнадцати, или около того, годам Лея уже обзавелась манящими округлостями форм и своей одеждой всячески подчёркивала их.
Дева, поджав губы, не отрывала глаз от молодого человека и, когда мамаша её представила, сделала быстрый книксен. Потом госпожа Галит указала на самую маленькую дочь:
— Мория. Она у нас самая умная в семействе. Уж и не знаю, как мы будем выдавать её замуж.
Девочка лет семи или восьми меланхолично сосала синий леденец на палочке, на ней было замызганное платьице, её косы не были в порядке и, признаться, она не производила впечатления особо умного ребенка. Но Ратибор поклонился и ей. На что Мория скорчила ему рожицу и показала синий язык.
— А это, — теперь мать семейства представила ту девушку, что стояла между старшей и младшей дочерьми, — наши Нира и Нуит.
На всякий случай шиноби поклонился дважды: один поклон Нире, один поклон Нуит, так как девушка была всего одна, да вот голов у неё было две. Да, это так и было: две головы, выраставшие из широкого для девушки костяка груди. И каждая голова могла обидеться, если ей не достанется своей порции учтивости. Головки эти были не в маму, носаты и бровасты, волосы словно неприбранный пух, а тело у неё, или у них, было немного кривовато. Впрочем, она была по-своему интересна. По-своему. Ну, в антропологическом смысле.
Девушки расселись вокруг матери, и только младшая, продолжая чмокать леденцом, подошла ближе к Свиньину и стала обходить его по кругу, притом с пристрастием и без всякого намёка на вежливость разглядывая его со всех сторон.
— Мы все на четверть кровные, — заговорила старшая Лея, которой явно не терпелось, и она едва дождалась окончания официального знакомства. — А вы, шиноби, гой? Хотя я и по вашим волосам вижу, что гой. Вы очки носите не от слепоты, у вас стекляшки зелёные, просто глаза прячете, но я знаю, что они у вас не карие.
— Так именно, сударыни мои, — отвечал Ратибор. — Очки мне надобны скорей для красоты, так как глаза мои, не карие, прекрасно видят. И правы вы, я гой, ведь кровные не выбирают путь шиноби. К чему им это, когда наш путь непрост, извилист и, увы, недолог.
— Вы слышали, как он говорит?! — воскликнула одна из голов, кажется, Нира.
— Да, слышали, балда, — откликнулась младшая. — Мы же все тут.
— Вы же наёмный убийца? Да? — чуть шепелявя, произнесла та голова, о которой Ратибор думал, что зовут её Нуит.
— Шиноби выполняют разные заказы, — деликатно отвечал юноша. — И те заказы не всегда… убийства.
— Но ведь вы убиваете людей? Ну, если вам заплатят? — теперь с ним говорила вторая голова. По мнению Свиньина, Нира. Но он до конца уверен не был.
Молодой человек лишь развёл руками ей в ответ.
⠀⠀
⠀⠀Глава шестая⠀⠀
Это был бестактный вопрос. Но от столь молодых женщин он и не ожидал большого такта. В глазах всех их, даже в глазах самой маленькой, Ратибор находил бушующее любопытство. Видно, не баловали девиц путники особым разнообразием. А тут настоящий шиноби. Какой уж тут такт, если им всё так интересно.
— Наверно, это обидно — быть гоем? — заметила старшая с довольно едкой улыбочкой.
— Я никогда не рассматривал своё существование в подобном ракурсе, — отвечал ей Ратибор на сей раз слогом простым и понятным. — Путь шиноби — это путь мудрости, терпения и смирения. А обиды — это продукт страстей, завышенной самооценки и излишнего самомнения.
Тут младшая перестала лизать синий леденец и заметила с сарказмом, вовсе не присущим её нежному возрасту:
— Излишнего самомнения, — кривляясь повторила она прямо ему в ухо и продолжила: — Выпендриваешься, умник, да? Поставил кровных на место?
Однако на её замечание Ратибор ответить не успел, он лишь повернулся к ней, но тут заговорила Нира или Нуит, он ещё не определился с именами и расположениями голов. В общем, вопрос задала левая голова:
— И что же, может, вы и кровных убиваете?
И опять он не успел ответить, так как его опередили и на этот раз. Снова заговорила младшая:
— Нира, ты тупая. Как и всегда. Он же наёмный убийца. Наёмный! — она смотрела на свою сестру почти с презрением. — А кто будет платить за убийство гоя? Гоев убивают для развлечения или от плохого настроения. За деньги убивают только кровных.
— Отстань, дура, — огрызнулась левая голова, имя которой теперь Ратибор уже знал наверняка. Это была Нира, и она снова спросила у юноши:
— И сколько же вы берёте за работу?
И тут вторая голова Нуит посмотрела на первую, внимательно и, кажется, осуждающе. Мол, ну ты что? В самом деле, что ли?
А шиноби показалось, что всё это не простое, не праздное любопытство. Уж больно осмысленен был взгляд второй головы. И поэтому он сразу решил пресечь этот разговор:
— Пока я не беру подобные заказы.
— Ну а сколько, сколько стоит заказать кого-то? — шепеляво поинтересовалась Нуит.
— О дорогая госпожа, я не беру подобные заказы, так как уже при деле. И, дело взяв, я не возьму другого, пока мне не удастся покончить с первым.
— Ну хватит, девочки, — хотела было мать их закончить этот разговор.
Но Нира продолжала настаивать:
— Но цену-то, цену вы назвать можете?!
И теперь Ратибор не сомневался, что вопросы этой… этих… в общем, Ниры и Нуит вовсе не праздны. И ему пришлось ответить:
— Монет не меньше трёх десятков, за самое простое дело, попросит самый невзыскательный шиноби.
— Тридцать шекелей за самое простое убийство? — удивилась красотка Лея. Она взглянула на мать. — Маман, вы слышали? Тридцать шекелей!
На что мать её не нашлась, что ответить, но было очевидно: названная сумма удивила не только дочь, но и матушку.