Но и в этом случае юноша отказывается:
— Спасибо, не употребляю, при ремесле моём и при моих делах, то на здоровье может пагубно сказаться.
— Во даёт, гой! — Усмехается Яков. — Здоровье он бережёт!
— М-м… — Понимающе мычит Рудольф и с улыбкой интересуется. — Долго жить собираешься?
— Попробую подольше протянуть, но я готов принять судьбу любую.
— Грибов не хочешь, выпить тоже, от еды, наверное, откажешься? — Рассуждает Рудольф. — Так, чего же ты хочешь, малой? Зачем сюда пришёл и всё это нам тут рассказываешь?
Тут и Яков этим вопросом заинтересовался:
— А, да… Точно. Тебе-то что за цимес со всего этого, гой?
И тут шиноби подумал, что сразу всё выкладывать этим прекрасным людям не следует, рановато ещё. Он решил, что пусть складывающаяся ситуациях их немного… Промаринует. И уже тогда, когда они будут готовы, он и сделает им предложение, а пока…
— Лишь для того я здесь сейчас стою, чтобы у вас вдруг не возникло мысли о том, что я причастен к той затее, что наш купец задумал предпринять. На статус, что возложен на меня, пасть не должно и тени подозренья. Хочу вас искренне уверить господа: к делам Кубинского я не имею отношенья.
— И что, гой? Вот так всё просто? — Удивляется Яша. — В этих всех рамсах никакого твоего гешефта?
— Здесь, в Кобринском, я представляю дом известный. Фамилию, что всем давно знакома. И мне никак нельзя ту честь большую бездумно запятнать, ввязавшись в дрязги, что затевают два субъекта местных. Ведь статусу и чину моему, весьма некстати будут всякие разборки. И никакого в них участья, само собой, я принимать не должен. Надеюсь, вам теперь понятно, господа, в чём главный мой гешефт в вопросе этом.
Яков взглянул на своего Босса, а тот, помолчал немного и произнёс:
— Ну, ладно. Мы тебя поняли. Ты к Кубинскому отношения не имеешь.
В общем разговор был закончен. Он сделал то, что намеревался сделать. Шиноби поклонился и пошёл к выходу. Но не успел юноша и пары шагов пройти, как босс местных бандитов окликнул его:
— Э, малой!
Свиньин остановился и обернулся:
— Имей в виду, я всё проверю.
На что Ратибор сделал жест рукой, который мог обозначать: ну, это ваше право. А Рудик тогда и добавил:
— Спасибо, что предупредил.
Свиньин поклонился ещё раз. Он вышел на улицу, где шёл дождь, и несмотря на ту свежесть, что приносила падающая с неба вода, молодой человек перевёл дух и поправил ворот рубахи. Не просто, не просто было совсем ещё юному человеку, вести такой трудный диалог с очень опасными людьми, и при этом демонстрировать ещё ледяную выдержку и абсолютное хладнокровие. Вообще сохранять хладнокровие почти круглосуточно, дело очень непростое. Даже взрослым и опытным мужчинам далеко не всем подобное по плечу, а уж юноше, внутри которого бушует кровь и гормональные коктейли сменяют другу друга ежеминутно, это было неимоверно трудно. Капли часто падали на его шляпу, но он не стал ждать под козырьком, пока дождь поутихнет, и пошёл, ловко перепрыгивая через лужи. Обернулся, отойдя немного, чтобы зафиксировать следящего за ним шпика, и помимо того, уже промокшего до нитки, юноша ещё увидел… Рудольфа. Местный босс, чуть отодвинув гардину смотрел на Свиньина из большого окна ресторана. И взгляд его был внимательный и… Нехороший.
⠀⠀
Делать ему в городе было больше нечего. Он мог бы, конечно, выпить кофе, но этому приятному занятию Свиньин решил предаться после ужина. Ведь ему сегодня нужно будет как-то скоротать время до темноты. В общем, несмотря на то, что возвращаться в свой коттеджик, у молодого человека особого желания не было, он тем не менее направился к воротам поместья, где его ждал… ну, конечно же его знакомый и колоритный доносчик. Левитан промок до нитки, поля его шляпы свисали весьма уныло, а его брюки были в грязи почти по колено. Тут, у ворот поместья, десятки телег, выезжая и въезжая в ворота во время дождя, превратили дорогу в огромную лужу грязи. Грязь была повсюду, даже мощные големы у ворот и те были ею забрызганы, хотя стояли неподвижно. В общем видок у доносчика был весьма непригляден, тем не менее знакомый юноши был бодр, почти весел.
— А я так и знал, что вы появитесь… — начал доносчик, протягивая руку шиноби для рукопожатия.
Свиньин не сразу пожал протянутую руку, он чуть помедлил, уж очень сомнительным было это знакомство, но потом подумал, что не нужно отвергать подобные контакты, ибо посланнику всегда полезны люди из разных сословий, ну хотя бы для сбора информации. Это было их первое рукопожатие.
— А прикольные у вас перчаточки, — заметил Левитан, выпуская руку юноши.
Да, перчатки его были хороши. У шиноби вообще вся одежда была качественной, и это была не только дань его должности; качество одежды, да и всех вещей было необходимо ему для умения располагать к себе людей. С чистым, опрятным, хорошо одетым человеком люди общаются намного охотнее, чем с каким-нибудь бродягой.
— Сии перчатки произвёл отменный мастер, — согласился юноша со своим знакомым. И, подняв на него глаза, заметил, что у Левитана… Синяк под левым глазом. — О, я вижу эту ночь и утро вы провели не за беседой скучной?
— Чего? — Поначалу не понял доносчик. И тут же догадался, потрогав свою припухшую скулу. Он наклонился к юноше и дыша свежей, недавно выпитой водкой, сообщил доверительно. — А, это… Это мне этот мамзер Фриц навесил ночью.
— Неужто меж товарищей таких прекрасных, разлад негаданно случится может? — С сарказмом поинтересовался молодой человек.
— Да, может! — не поняв тона Свиньина, с жаром отвечал Левитан.
— И что ж причиною конфликта стало? — скорее из вежливости, чем из интереса интересуется юноша.
— Да он меня так достал, что я его зарезать хотел. Да не получилось… Такой он проворный козлолось… И бьёт так сильно… — Доносчик рукой снова ощупывает скулу. — А феер цоль им трефне (чтоб он сгорел) сволочь!
— Зарезать? — Тут Свиньин уже удивляется.
— Говорю же, он так меня мучает, арс поганый, так унижает… А ведь я из благородных колен. Понимаете? Иной раз душа, просто, пылает от несправедливости, я не выдерживаю… И вот опять этот фашист меня оскорблял… Не буду рассказывать, как… Вот я и схватился за вилку!
— За вилку? — Всё ещё удивляется шиноби.
— Да, я понимаю, понимаю, — стал объяснять Левитан, — без хорошего ножа нету в жизни куража, но этот поц прячет от меня все ножи. А взять с собой какую-нибудь швайку, когда я иду к нему, я всё время забываю. Память! Память — моя главная проблема, она всё время меня подводит в нужный момент.
— Так это память ваша главная проблема. По виду вашему не сразу так решишь, — замечает юноша.
— Да, память… Уверяю вас. Я так часто всё забываю… К примеру, сижу у нас в конторе, пишу отчёт, вспоминаю, где, кто, что сказал, — сразу оживился доносчик, — и вот, не поверите! Слова помню, морду говорившего помню, где всё происходило — помню, а имя этого гнусного типа… Ну, хоть башкой об стену бейся… Не, могу вспомнить и всё тут! Столько хороших дел из-за этого пропало. — Доносчик в расстройстве машет рукой: ой, да пропади оно всё! И заканчивает. — А вы говорите — память!
И тут возникла в их беседе пауза, тема казалась исчерпала себя, и нужно либо найти другую, либо терпеть неловкое молчание, но Левитан был не из тех, кому нужно искать тему для разговора:
— Слушайте, господин убийца, а у вас случайно не будет пяти агор? А лучше десяти. — И прежде, чем юноша успел ему ответить отказом, он продолжил, желая убедить своего собеседника. — Это не на выпивку. Не на выпивку! Я выпил совсем недавно. На часик мне хватит. Это для души, для искусства. А я так люблю искусство… Так люблю. Понимаете, сердце иной раз так просит, так просит искусства…
И шиноби был снова удивлён своим знакомцем. «Искусство и донос! Какое диво. Неужто в этом юноше несвежем способны уживаться лёд и пламень?»
⠀⠀
⠀⠀Глава тринадцатая⠀⠀
— Я вам покажу место, где выступает одна женщина, она… — тут он вдохнул чуть нервно. — Она шикарна… Она там распорядителем работает, следит за официантками и во время обеда ещё и поёт песни. А все биндюжники, когда кушают — её слушают. Если ей дать пять агор, можно сделать на песню заказ, — говорил Левитан, стараясь убедить юношу.
Ну, в принципе… У шиноби было два варианта: согласиться и пойти приобщаться к искусству за пять агор, а может там и пообедать заодно, или вернуться в поместье и сидеть в своём коттедже… До подельника. Без книг и имея в собеседниках премудрую Муми. Но едва юноша вспомнил, что «дома» он будет подвергаться неминуемым визитам продавца придверных ковриков и, пока что ещё не признанной поэтессы, то сразу принял решение:
— В обычный серый день, когда разверзлись хляби, когда из низких туч, спускается унылая хандра, что ж делать нам ещё, как не придаться забвенью лёгкому, которое сулит бокал вина и песнь прекрасной девы… — произнёс юноша.
— … и песнь прекрасной девы, — заворожённо повторил Левитан. И тут же продолжил: — Вот что не говори, а умеете вы ввернуть словцо… Всё вот это вот: унылая хандра… И про прекрасную деву вы это очень точно заметили, хотя девой её, конечно, не назвать. — Он ехидно ухмыльнулся. — Ну, вы понимаете? Да?
Шиноби, несмотря на свою юность, всё понимал, и сказал:
— Ну, так веди меня, мой проводник проворный, в те самые шатры, где по бокалам, вин благородных влага разлита, туда, где дев смешливых голоса, разбавлены звучаньем нежной лютни.
— Лютни? — Левитану пришлось несколько секунд стоять и с открытым ртом смотреть на юношу, прежде чем он понял смысл сказанного, а когда понял, доносчик обрадовался: — А, так вы в этом смысле… Ну, тогда пойдёмте побыстрее, чего под дождём тут торчать, тут недалеко.
Заведение «Облезлый козлолось» несомненно пользовалось популярностью у возниц, кучеров и крепких биндюжников. Это шиноби понял, едва они вышли из проулка на большую улицу, так как улица та была забита телегами, повозками, бричками и, главное, длинными, вместительными возами, в которые были впряжены пары мощныхкозлолосей, в просторечье именовавшимся битюгами. Управлять свирепыми и норовистыми битюгами могли люди только сильные и смелые. И вот именно они и были посетителями той харчевни, в которой приятели собиралась послушать песни, которые исполняла управляющая официантками и по совместительству «шикарная женщина». Едва они вошли в заведение, их упеленала ароматная духота, в которой переплетались запахи стряпни, онуч, и мокрых людских спин, что тяжко трудятся на воздухе и под дождиком.