Ратибор застыл, он просто смотрит на главного бандита Кобринского, и ничего ему не отвечает, и тогда тот добавляет:
— Можем поговорить о деньгах. Какие там у вас расценки?
И вот тут шиноби понял, что его опасная игра, достигла, наконец, нужной ему точки. Рудик был готов сделать ему предложение. Вот только деньги не интересовали юного шиноби. Интерес у него был в этом деле иной. И тогда он вздыхает и говорит бандиту:
— От вас мне даже шекеля не нужно, и к делу этому быть сопричастным, нет у меня желанья никакого. Хотел бы мимо вас я тенью проскользнуть, но видимо Господь пути иные, мне уготовил в кару иль в науку.
Он делает паузу. И убедившись, что все собравшиеся, даже нервный Яков слушают его внимательно, продолжил:
— Я попытаюсь дело разрулить, чтобы вы, Рудольф, ничем не беспокоясь, не потеряв ни в прибылях, ни в чести, закрыли эту трудную страницу.
— И как ты это сделаешь? — сразу интересуется Яшка, и спрашивает с вызовом, как будто ему больше всех нужно, у юноши, даже, создаётся впечатление, что он сам хотел решить эту проблему и таким образом оказать значимую услугу своему боссу. А тут какой-то гой влезает, со своими рецептами.
— Сначала я поговорю с Кубинским, узнаю мысли, выведаю планы.
— А если он тебе ничего не скажет? — с «наездом» продолжает Яшка.
Свиньин равнодушно разводит руками:
— Что ж, может быть: не скажет — так не скажет. Тогда вернусь сюда, и смысл беседы той передам в подробностях Рудольфу, а там уж он пускай решает сам, как быть ему, как поступать с Кубинским.
Яшка не сдавался и хотел ещё что-то спросить у шиноби, но Рудик сделал ему знак: "Яша помолчи", а после сказал:
— Ладно, пацан, так и поступим, только ты не тяни, завтра я тебя жду прямо с утра. — И потом добавил. — Жду с решеньем вопроса.
— Уй, — воскликнул Яков, как от боли и даже зажмурился, а потом с силой хлопнул себя по ляшке, — ох и добрый ты Рудольф, ох и хороший ты человек, я бы так не смог! Вот погляди… — Он протягивает руку своем начальнику. — Погляди как меня трясёт от злости, ой-вэй, пусть мне только попадётся этот охреневший фраер, возомнивший о себе не пойми что, Кубинский, я его сам, — он сжимает кулаки, — сам буду на куски резать. Ой, как буду резать, на фаршмак порублю.
Свиньину показалось, что Яша совсем немного, но переигрывает. Хотя кто его знает, может он и вправду такой кровожадный и жестокий.
А Рудольф ему и говорит, чуть устало:
— Яша, Хасве шалом, (упаси Господь) так нервничать… Ты так себе инсульт раньше времени устроишь! — И потом он машет рукой Свиньину: "иди, иди… занимайся".
Юноша поклонился и пошёл к выходу. Он вышел из помещения ресторана и прежде, чем надеть шляпу, постоял под дождём несколько секунд, ему нужно было прийти в себя. Это только внешне он был спокоен и на удивление хладнокровен. На самом деле, напряжение не покидало юношу, пока он стоял перед всем бандитским цветом города Кобринского. Свиньин прекрасно понимал, с какими опасными типами имеет дело. Понимал. А ещё молодой человек понимал то, что не просто беседует с ними. Он их… Откровенно дурачит или обманывает. Или, как выражались сами бандиты: "разводит как лохов". Ну, а наказание, в случае если его разводка, ложь раскроется, могло быть только одно. И тут лишь дипломатическая неприкосновенность могла бы его спасти. Да и то, гарантий он сам себе бы не дал. Шиноби, наконец, надевает свою сугэгасу, опускает тесёмку под подбородок и быстром шагом направляется к знакомой ему харчевне, где он, несмотря на пропавший после беседы с бандитами аппетит, собирался позавтракать.
⠀⠀
Он нашёл себе сносную еду, быстро поел и уже вскоре, под присмотром усердного и выносливого шпика, вернулся в поместье. Ещё возвращаясь Ратибор думал, где ему найти Кубинского, вот только искать его не пришлось, так как тот, подобно какому-то бесполому духу или зомби, торчал под моросящим дождём невдалеке от коттеджа Свиньина. И увидав юношу он поспешил к нему, а тот сразу спросил его:
— Шалом, а разве вы не грузитесь сегодня, вы говорили мне, что этим утром должны вам загрузить товар?
— А, — владелец курсов актёрского мастерства раздосадованно машет рукой куда-то вглубь поместья. — Дебилы… Был у них всего один гой-учётчик, так они выгнали его вчера для экономии, а те учётчики, что из истинных людей, сегодня работать не хотят, шабат же. Даже за двойную плату.
— И даже за двойную? — С притворным сочувствием удивляется молодой человек.
— Да. Я с одним прохиндеем пытался договориться, но он отказался сразу, говорит, ребе ему устроит потом. Он сказал, что тут ребе свирепее болотных бобров, обглодают как липку за то, что помолиться забыл, а уж если в шабат вздумаешь работать, так такими штрафами обложат, что и тройной тариф не окупится.
— М… Вот как, — кивает шиноби.
— Да-а, у них тут такие раввины, что с ними не забалуешь, — вздыхает Кубинский, — в общем грузиться мне теперь только в понедельник. Придётся тут ещё два дня сидеть, а думаете это дёшево? За койку плати, за каждый кусок хлеба плати в три дорога, новое полотенце попросишь и тут деньгу гони… Все время деньги и деньги, деньги и деньги… — И он хотел было снова потихонечку съехать в свой очередной припадок иступленного раздражения, но шиноби пресёк это на корню:
— Ныть прекратите, это раздражает.
⠀⠀
⠀⠀Глава девятнадцатая⠀⠀
— И лучше расскажите мне, как вы с телегами хотели прошмыгнуть из Кобринского на торговый тракт? Как собирались миновать кордоны, где властвуют подручные Рудольфа? Неужто вам, мой друг, известны тропы, что проведут вас через злые топи, в обход бандитов кровожадных здешних, которые мечтают вас поймать?
— Да ничего мне не известно, — понурив голову отвечает Кубинский. — Я просто думал, вдруг как-нибудь проеду… Вдруг они забыли про меня, или не заметят… Ну, там… Или договорюсь…
«Незнание наивное порою, жизнь некоторым людям облегчает. Невежество весь мир им наполняет, событиями, что не объяснимы, которые невежды с придыханьем, обычно именуют чудесами. И вот один такой, во всей своей красе, торчит перед моим коттеджем. На что рассчитывал, о чём он только думал, когда намеревался проскочить с обозом городские перекрёстки, забитые подручными Рудольфа? Что было б с ним, когда б его схватили, и Якову свирепому отдали. Готов поспорить, что костей торговца, никто бы не сыскал в окрестных топях».
Тут шиноби вздыхает, снимает свои зелёные очки и смотрит на владельца школы актёрского мастерства:
— Вы вправду думали, что это вам удастся?
— Да не знаю… А что делать? Вот как меня погрузят, что мне делать? Придётся ехать… — с полным смирением отвечает торговец половиками. — Тут-то вечно сидеть не будешь, тут деньги просто улетают, не успеваешь пересчитывать.
— А что ответил вам Дери-Чичётко? Вы с ним установили связь? — интересуется юноша.
— Да какую связь… — раздосадованно отвечает Кубинский. — Я ему написал, что дело есть, он написал мне, что вызов будет стоить сорок монет, сказал, что ждёт предоплаты. Ну, я написал про вас, что вы тут и без предоплаты всё сделаете. Сказал ему, что обойдусь без него, ну он больше и не написал с тех пор ничего.
— О, Господи, ему вы написали про меня? — Удивился Свиньин. — Зачем же вы так поступили? Что вам полезного могло сулить такое?
— Да не знаю я, — опять удручённо признаётся торговец половиками. И тут же находит себе оправдание. — А что он такие цены заламывает, да ещё и предоплату просит? — И торговец опять начинает раздражаться: — Может он жулик какой, знаю я таких уродов… Ага, денежки ему переводи. Пусть держит карман шире, нашёл дурака, чёртов гой.
А шиноби тут ему напоминает:
— Дорог из Кобринского три всего, пусть даже у ворот поместья вас не схватят, но вот куда с телегами вам деться, когда вас ждут на каждом перекрёстке?
Кубинский тут ещё больше опечалился и спрашивает с разрывающим сердце трагизмом и прикладывая руки к груди:
— Синоби, ну скажите, умоляю, у меня есть шансы увидеть свою жену? Вообще, выжить в этой ужасной ситуации?
— Мне это интересно самому! Немного подождём и будет видно, — отвечает ему юноша так, чтобы этот глупый человек, наконец понял, всю серьёзность ситуации.
А потом Свиньин всё-таки спрашивает:
— Скажите, господин торговец, какою суммой вы пожертвовать готовы, чтобы живым из города убраться?
— Пять шекелей! — сразу отвечает Кубинский. И в нём просыпается надежда. С которой тут же расправляется шиноби, причём быстро и весьма безжалостно.
— Ну, что ж, приемлемая сумма, отдать за жизнь пять шекелей не жалко, — рассуждает юноша, и тут же на оживающего под благостным дыханием надежды купца он выливает ушат ледяной воды, — но думается мне, что вы хотите, отсюда выбраться с товаром вместе.
— Так, конечно же, с товаром. Я ж вам говорил, что у меня жена… Мне без товара, ну никак… — чуть растерянно отвечает торговец придверными ковриками, — а что, за пять шекелей только без товара?
— Наивный человек, я вижу, — мягко говорит ему шиноби, — до вас всё не дойдёт никак, печаль той ситуации в которой, вы прибываете уже всё это время.
— Да я вижу печаль! Вижу! Я всё понимаю, я просто…
— Так сколько денег есть у вас для вашего спасенья? — Перебил его молодой человек. — И говорите честно, без утайки, в виду имейте, речь сейчас идёт, и о товарах, и о жизни в целом.
— Ну… — Тут Кубинский вздохнул. — У меня есть сорок один шекель шестьдесят три агоры. — Он поглядел на молодого человека. — Вы всё, что ли, хотите забрать?
— Давайте сорок шекелей, надеюсь, — юноша протягивает руку, — того нам хватит, чтобы откупиться. Цена не велика, уж мне поверьте, иначе заберут они у вас, товары ваши, вместе с вашей жизнью, и шекели, что в кошельке у вас.
— Так-то да… Но сорок шекелей… Это же очень много, — сомневается торговец половиками.
— Товар ваш стоит двести, — напоминает ему молодой человек. — Продав его, удвоите вы сумму. Хоть ваша жизнь дана вам и бесплатно, но ведь для вас она имеет тоже ценность, всё это заберут у вас, поверьте…