Головы же молча переглянулись, и Ратибор заметил, что его информация и Ниру, и Нуит разочаровала! Видно, они рассчитывали на другие расценки.
А самая маленькая снова перестала лизать свой леденец и сказала на удивление серьёзно:
— А ведь я всегда говорила, что наш папашка занимается какой-то хренью. Шинкарь-богомолец, — она презрительно высунула язык, — это прошлый век. Даже хуже, это средневековье. Нужно ему менять профессию, нужно переходить на ниву политических убийств. Современная политика — это непаханое поле. Там столько денег.
— Мория! — остановила её мать, хотя в её словах и не было особой твёрдости. — Ваш отец не будет заниматься подобными делами. Это аморально!
— Это да, — неожиданно согласилась малышка. — Куда ему, — и тут же она уточнила: — Шиноби, так тридцать шекелей — это, как я поняла, э-э, нижняя планка?
Свиньину не хотелось продолжать этот разговор, но он был вынужден ответить, хотя бы из вежливости:
— Да, это только нижняя.
— А верхняя тогда какая? — не отставала девочка. Мелкая дрянь, она была настойчивой и вправду не была глупой.
— Зависит то от множества причин, — начал было он, но девочка его прервала:
— Пятьсот шекелей платят вам за ваши делишки? — и она повторила: — Пятьсот шекелей! Ну, шиноби. Бывают у вас такие гонорары?
И тут Ратибор оглядел всех присутствующих и понял, что все женщины ждут его ответа с большим интересом. С большим, большим интересом. И он снова вынужден был отвечать на вопрос, на который ему отвечать не хотелось:
— Заказав мне таких не попадалось, но о таких я слышал пару раз.
— Ну вот, всё и стало на свои места, — Мория подняла вверх леденец, а потом указала им на молодого человека. — Вот за кого тебе, Лея, нужно выходить замуж. А не за этого сутулого дурака Аарона Цукера с его астмой.
— Да она не пойдёт за него, — сразу засомневалась Нуит, — господин — шиноби. — Тут они почти синхронно замотали головами: нет, это невозможно. И после пояснила: — Он же гой.
— Не пойдёт? — теперь девчушка смотрела на своих сестёр с одним телом с явным презрением. — Да она выскочит за любого, если у того будут шекели, — и пока Нуит снова не засомневалась, девочка добавила: — Да и папаша наш будет не против, — она махнула леденцом в стиле «я вас умоляю» и добавила со знанием дела: — Лишь бы зять был при деньгах, да ещё с такой перспективной профессией. Говорю же, такой юноша намного выгоднее для всей семьи, чем этот дурень Аарон Цукер с его долей в скобяной лавке отца, астмой и наследственной близорукостью.
Признаться, беседа принимала всё более неожиданный для шиноби оборот, и он не был к этому готов. Уж жениться он не собирался точно, даже при том, что… Лея, после того как речь зашла о ней, раскраснелась, а её и без того выразительные глаза засияли, словно первые звёзды на ночном небе. В общем, сейчас она была особенно соблазнительна и внимательно слушала всё, что о ней говорят, молчала, не стесняясь при том поглядывать на юного шиноби, как будто оценивая его. И это его, человека, безусловно подготовленного ко всяким возможным неожиданностям, шокировало. Хотя бы потому, что за всю его, наполненную самыми разнообразными тренировками жизнь, к такому его никто не готовил. Вида он, конечно, не подавал, слушая собравшихся тут девиц, внешне выражал при том полнейшее хладнокровие. Но вот мыслями юноша был близок к панике:
«Ну нет. Ничего у них не выйдет. Нет. Я не собираюсь жениться. Мой сенсей назовёт меня дураком, если такое случится. И будет прав. Путь шиноби и семейная жизнь почти не совместимы. Надо бы им как-то об этом намекнуть. Может, сказать, что я не приспособлен к семейной жизни из-за тяжких травм, полученных в схватках?».
Хотя, поглядывая на очаровательную Лею и чувствуя в себе к ней ощутимый интерес, он понимал, что приспособлен, и даже при других, каких-нибудь абстрактных обстоятельствах, будь он кем-нибудь другим, искал бы расположения такой милой девушки.
Но, к облегчению его, в этот разговор вдруг вмешалась Нуит, она хмыкнула и заявила шепеляво:
— Конечно, наша принцесса выйдет за гоя, да она и за козлолося выскочит от огня непреодолимого, у нашей Леи давно уже свербит в одном месте, аж зубы сводит.
— Ты дура? — взвизгнула Лея, взглянув на голову сестры, и покраснела ещё больше. Дева была возмущена и от того стала ещё краше.
— Нуит! — вслед за нею взвизгнула и мамаша девочек, сверкнув глазами, полными свирепости, в сторону обеих голов. — Ты обалдела — такое говорить при посторонних? Что о нас будут люди думать? — она тут же оборотилась к шиноби: — Это она у нас шутит так. Лея вовсе не такая. Она скромная и целомудренная.
— Да, — подтверждает сама прекрасная Лея. Ей, кажется, стыдно за своих родственниц. — Вы уж извините, господин шиноби, у них головы-то две, а мозг на двоих один получился, вот и шуточки у них всё про козлолосей выходят. Другие шутки у них не получаются.
А шиноби вдруг и говорит ей спокойно, тоном опытного врачевателя:
— Что в теле молодом горит огонь желания, то о здоровье тела говорит. А вот отсутствие подобного огня в невесте юной пусть жениха насторожит серьёзно.
— Понятно тебе?! Насторожит. — воскликнула прекрасная Лея, победно взглянув на свою сестру-сестёр. — Дуры!
— Мамаша-а! — сразу заныли в один голос Нира и Нуит. — Эта шаболда опять начинает.
— Сами вы шаболды! — огрызнулась Лея.
— Всё, хватит! Замолчали все, — оборвала их мать весьма резко. От негодования погрозила дочерям пальцем, всем по очереди, причём «головам» каждой по отдельности, поправила юбки, уселась поудобнее и тут же сменила тон: — Господин шиноби, наша служанка сказала нам, что вы её излечили от болей в пояснице. Ходит вон, поёт свою мерзкую песню тоскующей гойки теперь, а ведь с утра только кряхтела да ругалась. Еле бродила по дому, хоть на козлолосюшню её веди да секи там. А тут враз переменилась. И говорит, что вы её облагодетельствовали. Вы ведь, как я про таких, как вы, слыхала, не только людей режете, душите да травите, вы же ещё и лечите, не правда ли?
— Лечат, лечат, — уверенно вмешалась младшая, энергично облизывая леденец своим синим языком, — это они для разнообразия, чтобы карму поправить, — и, уже стоя рядом с Ратибором, продолжила, как бы успокаивая: — Ты не бойся, мы тебя вообще-то не жениться сюда позвали, мы тебя позвали, потому что у папаши нашего нет денег врача к нам позвать. А он мне нужен, — и девочка, видя, что шиноби внимательно смотрит на неё, кивает головой: — Да, да, мне… Вернее, не мне, а моей мамаше, я бы на то и внимания не обратила, поболит, да и пройдёт, но она у меня мнительная.
— И в чём же ваша хворь? — интересуется Ратибор, и тут его посещает одна мысль: «А вдруг заплатят? Да. Это было бы очень кстати».
И вправду денег у него было очень мало, он отдал почти всё своему неожиданно обжёгшемуся кислотой старшему товарищу на лечение, хотя им обоим наниматель выдал по приличной сумме перед дорогой.
— Да вот, — девочка широко разевает рот и показывает ему что-то там. — Вот тут.
— Мне нужен свет, — шиноби пытается разобраться, — но я скажу вам сразу, стоматология — отдельное искусство, ему я не обучен.
Лея подносит ему лампу, и тогда он, чуть оттянув щёку девочки пальцем, всё понимает:
— Но, слава Богу, дело тут простое. Молочный зуб ещё не выпал, и взрослому расти мешает. Сейчас мы это разрешим, мне лишь за инструментами сходить придётся, — говорит он, продолжая заглядывать в синий от леденца рот ребёнка.
— Правда? — радуется мамаша. — Вы всё сделаете?
— Попробую, — отвечает молодой человек и уходит. Возвращается со своим ларцом, из которого достаёт небольшие щипцы.
— А анестезия?! — воскликнула Мория.
— Я полагаю, в ней нужды не будет, — заверил девочку шиноби. — Прошу вас рот открыть.
— Смотри там, не вырви мне лишних зубов, эскулап, — предупредил юношу ребёнок и раскрыл пошире рот.
А дело оказалось простым, едва он смог уцепится за молочный зуб, как тот едва ли не сам отвалился.
— Всё, дело сделано, — сказал Ратибор, кладя зуб себе на руку. — И вот она, причина беспокойств.
— А не больно было, — сообщила Мория, пробуя языком новый зуб.
— Вот, это ваше, — шиноби отдал зуб девочке и повернулся ко всем остальным. — А мне пора уже, не следует хозяев донимать излишним пребываньем.
«Всё равно ничего за такую безделицу они не заплатят. Кровные очень не любят платить гоям. Очень».
— Мамаша, — почти взвизгнула после его слов Нира, — он уходит!
И потом они слаженно, в один голос с Нуит, словно репетировали это, воскликнули вместе:
— А как же мы?
Мать кивнула им: да-да, я помню, помню, — и с улыбкой благосклонности обратилась к молодому человеку:
— Дорогой шиноби, а не могли бы вы посмотреть и Ниру с Нуит?
— Ну, если речь опять пойдёт про зубы… — начал было он, но женщина его остановила:
— Нет, не про зубы, у нас тут другая беда.
— Чирей нас одолевает! — сразу сообщила ему Нуит.
— Под мышкой, — добавила Нира.
— Уже неделю изводит, — продолжила Нуит. — такая подлость, играть нам нет никакой возможности с ним.
— Они так мучаются, — вздохнула их мать. — Может, посмотрите?
— М-м… Болезнь всех жителей болот, — кивал понимающе Ратибор. — Где хляби ядом местности отравят, там и фурункулы всегда. Обычное то дело. Ну что ж, такая хворь мне по плечу, извольте показать.
Нира с Нуит, ни секунды не мешкая и не проявляя никакого стеснения, сняли с себя блузку и подняли левую руку.
— Вот он, — сказала Нуит.
— Играть мешает, — повторила Нира.
«А может, и заплатят хоть что-нибудь. Тут дело уже посерьёзнее, чем зуб. Но сам про деньги я бесед не заведу».
— Они у нас на пианино тренькают весь день, — сообщила Мория. — Одолели уже, из-за их игры у нас барсулени отказываются пороситься. Звери пребывают в чёрной меланхолии из-за ихнего нескончаемого Шопена.
— Заткнись, — прикрикнула на неё Нира. А Нуит добавила весьма вовремя и впопад: — Обезьяна!