— А вдруг не заберут? Вдруг удастся мне проскочить? Ну, как-то там, может вы как-то там сможете договориться…
На что шиноби лишь качает своей шляпой: "Господи, они же абсолютно необучаемые".
— Зачем? Зачем вы ежедневно, приходите ко мне стонать и плакать? — произносит Свиньин с недоумением. — И в тот момент, когда я соглашаюсь, вы начинаете канючить, торговаться, и сомневаться в здравых алгоритмах, в моих усилиях, что я вам предлагаю.
— Ну, просто сорок шекелей… — морщится Кубинский. — Так их жалко, так жалко, — он качает головою, — вы гой, вы даже не можете себе представить, как тяжело благородному человеку расставаться с деньгами. — Он немного нервно хихикает. — Хе-хе, сорок шекелей.
— Ну, что ж, тогда я умываю руки, — говорит шиноби, он думает, что владельцу студией актёрского мастера нужно немного дозреть. Подумать и смириться с этой гигантской утратой. — Господь, надеюсь, сохранить поможет вам и товар, и сорок шекелей и жизнь, которой вы не очень дорожите. Прощайте, мой попутчик безрассудный.
Юноша поворочается и идёт к своему домику, уже думая о том, что нужно будет сказать бандиту Рудольфу завтра утром. Но торговец окликает его:
— Послушайте, синоби, а может вы утрясёте дело… Как-нибудь подешевле?
На что юноша, не оборачиваясь и не останавливаясь, лишь поднимает указательный палец кверху, как будто грозит им кому-то: даже и не начинайте. И продолжает своё движение. И тут же получает в спину:
— Да чтоб ты сдох, свинья, гойская собака. — У Кубинского, на почве обострения жадности, начался очередной приступ. — Пёс, пёс, собака паршивая…
— А вы напрасно оскорбить хотите, меня сравнением с животным этим чудным, — откликался юноша, не замедляя шага.
И тогда Кубинский пошёл за ним, сменив тон:
— Убийца, да подождите вы, послушайте… Ну, подождите… — И так как юноша не собирался останавливаться, он крикнул. — Да, нате… Слышите? Возьмите деньги… Чтоб вас распёрло! Сволочь! Забирайте, жрите, мои кровные… А я знаю, что вы можете сбежать с моими шекелями… Знаю! Ну, стойте же…
Только тут юноша и остановился, повернулся к спешившему к нему торговцу: ну? И увидал, как тот догоняет его, на ходу вытаскивая из внутреннего кармана лапсердака кошелёк. Кошелёк этот знатный, он, как говорится, видал виды, но на нём алеет красная вышитая литера «К». Видимо первая литера хозяина. И при этом сам хозяин подвывал от своих действий, как от чего-то болезненного.
— Ы-ы… Ы… Как всё это плохо, как всё мне это не нравится…
Он высыпает деньги на ладонь, и начинает считать их, и потом протягивает юноше горсть серебра:
— Вот, десятка и шесть пятёрок, держите… — И едва шиноби принимает деньги, торговец, спохватившись, и как будто одумавшись, пытается выхватить монеты из руки молодого человека, но тут уже сжал кулак. И тогда Кубинский схватив юношу за кисть пытается разогнуть ему пальцы, сам при том говорит сквозь зубы от усилия:
— Какой хитрый гой, гляньте как захапал деньжата, попробуй ещё отбери их у него. У-у… — он пыхтит, — Свинья какая… Крепкая…
— Кубинский, вам должно быть стыдно, — к удивлению торговца, этот ещё совсем молодой человек, демонстрируя хорошие навыки борьбы дзюдо, легко, одним простым движением освобождается от его хватки. И слегка отталкивает торговца. — Со стороны вы кажетесь смешным и жалким.
При этом денег он торговцу не отдал, а спрятал их к себе под армяк.
— Ну, подождите, — захныкал владелец студии актёрского мастерства. Он снова стал цепляться за одежду шиноби, хотя уже и не так агрессивно. — Я прошу вас, друг, прошу вас… Поклянитесь своими гойским богами, что вы не присвоите моих деньжат. Я как подумаю об этом, о том, что какой-то гой заберёт себе мои денежки, так сердце у меня разрывается.
И юноша говорит ему довольно холодно:
— Кубинский, я вам обещаю, что, если это серебро, как откупные Рудик не возьмёт, его я вам верну и дальше вы сами думайте, как выбраться отсюда. Искать ли тропы потайные иль чрез кордоны пробиваться с боем.
— Точно? Вы клянётесь? — не унимался торговец половиками.
— Да, точно, я клянусь! — Ответил ему молодой человек и повернувшись, пошёл к своему дому.
⠀⠀
Этот шаббат оказался не такой уж и простой для юноши. Один напряжённый разговор следовал за другим, а всякий человек, который ведёт переговоры со сложными партнёрами, знает, как это бывает нелегко. В общем он ускорил шаг, чтобы побыстрее отделаться от торговца, что тащился за ним и то ныл, то просил вернуть ему его дорогие денежки, и с радостью скрылся у себя в домике. Но торговец не угомонился, и стал, было, царапаться в дверь и что-то ныть, про то, как у него разрывается сердце, но тут уже ситуацию взяла в руки Муми:
— Хэй мэн, а ну отойди от двери, — сказала она, зло запирая дверь на засов. — Гэт аут, хулигэн, и побыстрее.
— Мне нужно с ним повторить, откройте! — донеслось из-за двери, а за криком последовал и удар. — Прошу вас! Откройте!
— Чего ломишься! Отстань от посланника! Отойди от двери! — резко и с угрозой почти кричала в ответ Муми. — А ну гэт аут отсюда и побыстрее, а то я секьюрити вызову, они тебя успокоят сразу! Ван момент вылетишь из поместья и больше тебя сюда не пустят, ты глянь как дверь ломает, а ещё из богоизбранных… А сам хулиганит! Шеймфулли (стыдно) должно вам быть.
То ли воззвание к стыду, то ли угроза вызвать охрану, в общем ассистентка нашла способ утихомирить торговца, он взвыл, на прощанье пнул дверь и медленно ушёл прочь, а Муми, выглядывая в окошко, произнесла удовлетворённо:
— Ну, вот, убрался, наконец. А то топчется тут эври дэй, пока вас нету, сам с собой разговаривает, а ещё бьёт кого-то воображаемого, а я его боюсь — как бы ножом не пырнул, у нас тоже был один такой… Уж я-то знаю.
Шиноби и рад был бы её успокоить, но вот поручиться за этого нервного и жадного человека он, конечно же, не мог. Пусть лучше Муми его опасается — целее будет.
⠀⠀
⠀⠀Глава двадцатая⠀⠀
Он решил немного отдохнуть и, раздевшись и размотав онучи, уселся у окна с книгой, а Муми занялась его костюмом. Шаббат не распространялся не только на гоев, но и на пытмарков. Главное, чтобы в поместье никто не работал слишком явно. А где-нибудь, понемножку — можно. И при этом она рассказывала:
— А ещё к вам наше приходило.
Ну, естественно под «нашим приходившим» Муми подразумевала свою президентку.
— Вас всё домогается, злое было, трезвое… ин зе гласс. Ломилось в дверь, да потом, слава демократии, упёрлось обратно.
Вот чего он не хотел сейчас, так это лишних встреч и поэтических ассамблей. И он сказал:
— Сегодня я устал и мне бы не хотелось кого-нибудь нежданного увидеть.
— Если прискачет, скажу, что вас нот эт хом. Пусть катится к себе, — сразу сообразила ассистентка. И продолжила: — Господин посланник, обед уже скоро. Мне сбегать ту кичен?
— Обед уже? — удивился юноша, снова отрываясь от книги. — Я ж завтракал совсем недавно.
— У вас бизнес энд бизнес олл дей, — сокрушается Муми. — Не удивительно, что вы дня белого не замечаете. — И тут же вздыхает мечтательно: — ваша лайф… Она у вас вери интрестин.
Юноша не отвечает, нет смысла рассказывать ей о том, как непроста его «интересная жизнь». Он снова пытается «погрузиться в книгу», но ассистентка не отстаёт от него:
— Ну, так что, я побежала за обедом?
И тогда он кивком головы даёт своё согласие. Муми убегает и её нет некоторое время, а когда она возвращается, то снова отрывает его от чтения:
— Сегодня угорь и речные мандарины! Итс э кулл! — Она ставит поднос на стол и снимает с него салфетку. А после добавляет с придыханием: — Ла-акшери.
Да, с нею не поспоришь, угорь — это вкусно, и этого угря очень солидный кусок, да и мандарины очищены от скорлупы и сварены умело. Это всё ещё красиво сервировано. Конечно, он поел недавно… Но не отказался бы от такого роскошного куска отличной рыбы. Вот только… Нет. Шиноби отводит взгляд от кушанья: риск не оправдан. Он должен быть готов через два дня и никакое недомогание не должно помешать его делу.
— Вы можете всё это съесть, — произносит он спокойно. — Раз это блюдо вам по вкусу будет.
— Вы опять? Опять отказываетесь? — Ассистентка, кажется, даже возмущена. — Да как вы только так умеете? Как можно отказаться от такой вкуснятины?
— Прошу вас, ешьте, не мешайте мне, — шиноби был немного недоволен ею. Ему и так стоило усилий отказаться от вкусной еды, так Муми ещё и усложняла этот отказ.
— Как пожелаете, — ответила она и с удовольствием села за стол и пододвинула к себе первую тарелку.
И чтобы она не была такой счастливой, Свиньин ей и говорит:
— А как закончите с обедом, прошу вас простирнуть постельное бельё, усердствовать особо нет причины, его прополосните только и у печи повесьте просушиться.
— Так только же стирала! — удивилась Муми.
Но шиноби добавил:
— Мои перчатки тоже постирайте.
На том он и закончил.
И ассистентка, как поела, стала выполнять задания, а он так и сидел с книгой у окна. Но больше думал, чем читал, так как читать она ему мешала своими разговорами.
Так и пребывал он беззаботно, в лёгкой праздности, которую иногда может себе позволить посланник, представитель большого дома. Но как день перевалил во вторую половину, он вдруг понял, что уже проголодался. И тогда он попросил у Муми одежду. И перчатки, и онучи были ещё сырыми, да и армяк тоже, но это молодого человека заботило мало. Он умылся, оделся в чистое, привёл себя в порядок, и покинул свой коттедж.
⠀⠀
Никуда. Он никуда не мог пойти без своего шпика. Но теперь шиноби уже знал их всех, так сказать, в «лицо», а заодно их все тактико-технические характеристики. И сколько бы не пыталась задастая дама сменить свою одежду и ходить сутулясь, её характерная физиологическая особенность сразу выдавала эту ловкую женщину с головой.