— Послушай, а у тебя, случайно, не будет ещё одной маски?
Вообще-то у юноши была ещё одна маска, как и ещё одна пара перчаток, но делиться ничем этим он ни с кем не собирался. Там, в подвалах, после долгого прибывания, маска непременно промокнет, забьётся, и её нужно будет менять. Так что юноша только качает головой: нет. Он оборачивается и оглядывает свою вооружённую «свиту» — маска есть только у невзрачного. И Пудрицкий тогда произносит недовольно:
— Что, никто не взял масок? — И так как никто ему не ответил, он добавляет сокрушённо: — Стадо швицеров (показушников), которые ну ни о чём подумать не могут! Ладно, времени нет бегать маски искать, пошли…
И он снова двинулся вперед, вниз по лестнице, в холодный и сырой полумрак. И все пошли за ним, ниже, ещё один недлинный пролёт. Ну, вот и широкие и низкие двери, они влажные и тяжёлые. Хлипкий пытмарк не без труда отворяет пред ними одну из них. И вот оттуда уже буквальное пахнуло влажным холодом. Свиньин, преступая порог, вздохнул с волнением. Вот тут и начинались подвалы великого дома Эндельман.
Едва они вошли, как от дневного света, ещё падавшего сверху хоть немного, не осталось и фотона, теперь освещение стало зелёно-жёлтым, тусклым, холодным. Это был свет, исходивший от стен и потолка. На плечо Ратибору упала капля, ядовитый конденсат, наполненный спорами светящейся плесени. Неровный бетонный пол был весь мокрый, как будто его только что помыли. И едва они все вошли сюда, как что-то большое и тяжёлое, шумно вздохнуло в тёмной нише возле коридора, и утробно проревело:
— Куда? Что за шобла? Поубиваю… Стоять!
Коротко и убедительно. А главное сказано это было очень уверенно. И судя по тембру голоса, тот кто обещал всех убить, вполне вероятно мог исполнить это своё обещание.
Шедший первым Пудрицкий сразу замер и обернулся назад: ну, где ты там? И сразу вперёд вышел невзрачный, он подошёл к нише, в которой стояла непроглядная темнота и сказал в неё:
— Лиорочка, это я… А эти со мной.
— И этот гой-гицель (гой-живодёр) тоже с тобой? — урчало из темноты.
— Да, Лиора, — подтвердил невзрачный. — Он тоже со мной.
— Да кто же позволил его сюда привести? — рокотало из ниши. — Гоя! Убийцу! Это кто дозволил? Чья это идея?
— Совет раввинов решил его сюда пустить, дорогая моя, совет раввинов, — уверил её лысоватый. — Они дали добро. Это их идея.
— О-о… — проревело из темноты. — Жратва кончается, гои кончаются, пытмарки с каждым поколением всё уродливее и уродливее, а наши безмозглые раввины продолжают фонтанировать идиотскими идеями. Надо же! Запустить в подвалы убийцу! Попомни мои слова, Юра, смерть истинному народу принесут не внешние его враги, а безмозглые ребе, которых с каждым днём становится всё больше и больше… Попомни, Юра!
— Лиорочка, подобные разговоры… — Юра оглядывается на шедших с ним, — мы с тобой ещё поговорим на эту тему, а пока мне нужно отвести гоя в морг.
— Гоя в морг… Хорошо, идите, — нечто соглашается, тяжело вздыхает в темноте и замолкает.
А невзрачный машет Зээффу рукой: давай, двигай.
⠀⠀
⠀⠀Глава двадцать шестая⠀⠀
И вот вся компания двинулась дальше, и Пудрицкий вел всех вперёд. А шиноби сразу отметил лом, носилки и пару лопат у стены, лопаты были перемазаны в засохший цемент. Юноша сразу прикидывает:
«Мелкий ремонт? Расширение?»
И они проходят ещё одни двери. А там, вдоль стены, сложено шестнадцать мешков цемента, полная бочка песка, металлический прут, пластиковые трубы разных диаметров.
«Реконструкция?»
Навстречу им четверо удивлённых пытмарков при помощи длинных палок волокут огромную, грязную, мятую кастрюлю, в потёках и с пеной, наполненную какой-то коричневой, слегка бурлящей жидкостью. Пытмарки стараются, так как кастрюля весит немало, кило сто, наверное, и они ставят её на пол и сами чуть испугано жмутся к стенам, пока суровая группа Пудрицкого вместе с шиноби и невзрачным Юрой, мужественно придерживая оружие, энергично проходит мимо них.
Минус первый этаж, двери, двери, двери часто на замках, тут всё больше складские помещения, а в самом конце коридора уже видно площадей не хватает, и ближе к лестнице, ведущей дальше вниз, всякого навалено. Но только непонятно чего — корзины с большими бутылями из толстого стекла — ну, это явно химикаты, стеклянные банки, набитые светящимися слизнями и всяким мусором — это переносное освещение. Штакетины, крепления, рулоны прозрачных, эластичных трубок. И ещё какое-то биохимическое оборудование. Последнее, что было перед спуском — два огромных и глубоких, не очень-то чистых корыта, наполненных до краёв чем-то… съестным.
«Это только завтрак или весь дневной рацион?» — Сразу прикидывает молодой человек, едва скосив глаза на корыта. Серая, густая бурда из толчёного, болотного каштана, мятый тростник, а во всём этом темнели устрицы и даже улитки, а также там копошились ещё живые, жёлтые суповые черви. С устриц и улиток даже не убрали скорлупу. Это делать было необязательно. Ведь суп предназначался боевым големам.
«Не так уж много, если это конечно всё, — на ходу размышляет шиноби. — Двести, двести двадцать литров супа». Это был дневной рацион десятка гигантов. Он помнил тех големов, которых видел здесь в поместье, они были… Так себе. Мощью ни один из них не блистал. Но всё равно, ему хотелось бы знать: это дневная порция или только утренняя?
Но группа тут даже не приостановилась. Сам Зээфф уже начал спускаться дальше. И шиноби шёл за ним по мокрым и чуть скользким ступенькам.
И тут он услыхал снизу крики:
— Тащи ты, педовка, — кричал кто-то раздражённо.
— Да тащу, я, но руки не выдерживают, — чуть истерично кричал кто-то другой в ответ. И бормотал привычное: — Слава демократии…
— Тащи, иначе получим ещё день наказания! — продолжал первый голос: — Не ставь, камон, камон, плиз… Ещё один пролёт и передохнём.
И в это время, на лестнице, группа Пудрицкого поравнялась с двумя пытмарками, которые тащили наверх двадцатилитровую флягу… Ну, судя по запаху и виду, с фекалиями. Они, кажется, с облегчением поставили её на лестничной площадке, чтобы передохнуть, и пропустили вниз группу господ. А вскоре Пудрицкий, шиноби и все, кто их сопровождал, были уже на минус втором этаже. Свет тут был такой же тусклый, как и на первом, зато здесь было ещё прохладнее и сырость была ещё выше, а сразу у лестницы стояли приготовленные к подъёму две фляги, с тем же нехорошо пахнувшим содержимым.
— Вы все нужники вычистили? — Хрипло прокричал какой-то лысый старичок в некогда белом халате, почти до пола, и с очень продолговатой, покрытой старческими пятнами головой.
— Слава демократии, все! — прокричали ему в ответ откуда-то с минус третьего этажа. — Все горшки уже на второй этаж перенесли, слава демократии, подняли.
— Вымойте нужники и идите в девятую лабораторию, лаборант вам скажет, что делать, — орёт дедок, прозвенев чем-то, и поворачивается к спускающимся сверху господам, он видит их и кивает головой:
— А, вот и вы, а я вас уже жду! А вы ходите где-то, прохлаждаетесь. — Он был в шлёпанцах на босу ногу, а на носу у него были очки с неимоверно толстыми линзами. — Привели этого поганца?
— Вот он он, — сразу окликается Пудрицкий и кивает себе за спину, явно имея ввиду молодого человека. И тогда старичок подходит к юноше, причём звеня цепью на ногах, и осматривает молодого человека, особенно заглядывая под шляпу:
— Похож, похож… И главное, физиономию всю спрятал, не разглядеть ничего. Да-а, настоящий гицель. Канонический. — Тут он уже спрашивает у юноши. — А имечко у вас какое-нибудь есть, если, конечно, не секрет?
А юноша отметил для себя, что каждый шаг этого старичка сопровождается звоном цепи, которая связывает учёному ноги. Не так, конечно, чтобы он совсем не мог передвигаться, но всё-таки затрудняет его движения.
«А Моргенштерн соврал, когда сказал, что все учёные прикованы цепями. Их ноги цепью скованы конечно, но к стенам не прикованы они».
— Моя фамилия Свиньин, если вам то, конечно, интересно! — Отвечает ему шиноби и кивает.
— Свиньин? Ах, как это замечательно… — почему-то обрадовался старичок. — Хазиров сын (сын свиньи) пришёл к нам. Пришёл, так сказать, и лица даже не показывает. Наёмный убийца Свиньин! Имя и профессия — какая удивительная гармония! — Тут он обращается к Зээффу: — Пудрицкий, вы этого убийцу хотя бы обыскали, прежде чем привести сюда?
— Обыскали, доктор, обыскали, — заверяет старичка Пудрицкий. — Ни оружия, ни ядов у него с собой нет.
— Ну, хоть так, хоть так… — задумчиво продолжает старик, не отводя глаз от юноши. И даже восхищаясь им. — Как он прекрасен. Как прекрасен. По голосу слышу, что юн, но вижу, что он уже умнее вас и всех ваших идиотов, Пудрицкий.
— Это ещё почему вы так подумали, доктор? — не очень-то довольно интересуется Зээфф.
— Потому что только он, да ещё и хитрый Юра, надели маски, хотя все вы знали, что тут, у нас в подвалах, атмосфера так себе, — со злорадным удовольствием разъясняет старик, причём сам он обходится без защиты на лице. И его синие старческие губы, едко улыбаются красавцу. А Пудрицкий на это ничего ему не отвечает, а лишь ёжится и смотрит на потолок, так как оттуда непрестанно капает ледяная и ядовитая жидкость, и дедок продолжает, обращаясь к юноше:
— А меня зовут Урри Шнеерсон. Я заведующий вторым отделением лаборатории генетики и анализа, при дворе Её Великолепия мамочки Эндельман. А раз я занимаюсь анализом, то под моим руководством находится… что? — Он продолжал таращиться на молодого человека через свои толстенные линзы.
— Рискну предположить… — юноша сразу связал несколько фактов во единое. «Он нас ждал и занимается анализом в биолаборатории, значит производит вскрытия, то есть…» — что вы директор морга.
— Директор! А-ха-ах, — обрадовался Урри, — ты слышал, Пудрицкий, «директор морга», а вы всё хазир, да хазир. Ведь в целом-то «хазир» прав. А я всегда говорил, что отвратительное и нечистое животное свинья не обделено, совсем не обделено интеллектом. Вот вам и подтверждение, хоть и с произвольной корреляцией. — Он победно поглядел на Зээффа.