— Ы-ы… — зарычал учёный, — я так и знал, что это всё твои гойские штучки, я мол, тебя не держу, иди куда хочешь, но если отойдёшь хоть на шаг, снова окажешься в кутузке… — тут он стал усиленно расчёсывать голову, приговаривая, — у-у… Чтобы все сдохли и вши, и гои, и ашкеназы… Подлые, подлые люди… И насекомые. Весь этот мир полон мерзости…
— Ну, будет вам ругать сей мир прекрасный, — спокойно советует ему шиноби, а сам внимательно разглядывает вшей, что ползают по рубахе еретика, — вам баня надобна, и чан воды горячей, и мыло, от которого подохнут, — тут он переводит взгляд выше, на шею и голову Бенишу, и даже указывает на что-то пальцем, — все те, кто вас прокормом полагают. Но перед этим, надо вам решить, как дальше быть, куда направить стопы, со мной до бани и воды горячей, или гордости испив, хмельную чашу, вернуться в хладный дом, на тюфяки, на нары.
— Чего? — учёный трясёт головой. А потом снова начинает чесаться. — Нет, нет… Хватит с меня, я уже натерпелся всякого, я больше в тюрьму не пойду. Я там до костра не доживу, меня насекомые съедят… Конечно, в баню… Но что я потом… Как я потом с тобой рассчитаюсь? Что ты с меня хочешь взять, за твои услуги? За баню, за то, что ты меня вытащил с нар… Имей ввиду, я всякие камни таскать не умею, грязь копать, мидий вылавливать тоже, у меня руки слабые, кисти… Видишь какие кривые? Да и кальмаров я очень боюсь…
— Ну, что за бред, какие ещё камни? И мидии тут вовсе не при чём! — Юноша смотрит на кривые и очень грязные кисти рук несчастного и морщится. — Вы просто мне поможете советом, или скорее мнением эксперта, как говорят услуга за услугу. Поможете и вот уже свободны.
— Мнением? А предмет экспертизы? — Сразу оживился еретик.
— М-м… — задумывается шиноби. — Вопрос тут не простой, так сразу и не скажешь, вот так вот с хода и не объяснишь, в чём суть проблемы, что меня волнует.
— Ну, отрасль какая? Что за вопрос? — не унимается Габриель Бенишу, продолжая почёсываться. — Ну, хоть что за наука?
— Я бы сказал, задача прикладная. Есть технология, описана подробно, но у меня, здесь не хватает знаний, чтоб до конца в вопросе разобраться, — признался юноша. — Суть — биохимия, и кое-что понятно, но слишком много терминов и формул, которые едва знакомы мне.
— А, биохимия? — с некоторым разочарованием произносит еретик. — Ну, а что в этом мире ещё может кого-то интересовать, ну не металлургия же? Ну, ладно, раз вопрос прикладной… Вспомню, что знаю. И что нужно выяснить?
— Технологический процесс описан в документах, мне нужно чётко знать, что это за процесс. С чего мы начинаем производство и что в конце желаем получить.
— А… — еретик чешет горло под бородой, — ну в принципе, если процесс описан подробно… Можно попробовать.
— Там много формул, графики, таблицы, всё что так любит всякий ум пытливый, и, если вы, мне растолкуете предмет, считайте, что со мною рассчитались.
— Уже хочу взглянуть! — оживает учёный. — Но сначала бы в баню. Где у них тут баня, мне помыться надо, — тут он неожиданно снова переходит на «вы», — побриться. У вас есть деньги на парикмахера? И одежду нужно прожарить от паразитов.
— Туда, — шиноби указывает направление. — Там банно-прачечный ближайший комбинат.
И они пошли в нужном направлении, причём юноша шёл, выдерживая от учёного некоторое расстояние. А сам Габриэль Бенишу, живо интересовался предстоящей научной задачей, и всё время пытался сократить расстояние до своего молодого собеседника. Отчего юноше приходилось всё время менять скорость движения. Так они и добрались до бани.
⠀⠀
⠀⠀Глава тридцать вторая⠀⠀
— Это ты куда его тащишь, глупый гой? — воскликнула толстая хозяйка, ну или управляющая баней, сидевшая на кассе, когда юноша подвёл учёного ко входу.
— Куда ж его тащить, как не сюда? — логично рассуждал шиноби, ещё раз оглядывая спасённого Бенишу. — Мне кажется, ему как раз здесь место.
— Вообще-то ему место как раз в луже с барсуленями, — заметила женщина не очень-то дружелюбно, она продолжала рассматривать учёного. — Каторжник он, что ли? Ты его в самом деле отмыть хочешь?
— Отмыть и обстирать, подрезать ногти, и волосы, и бороду подправить, вид человеческий ему придайте, согласно правилам, указанным в галахе (свод иудейских бытовых норм), — подвёл итог молодой человек.
Толстуха смотрит на учёного со скепсисом, а тот ещё и подзадоривает её:
— Чего же, красотка, вы так меня разглядываете, никак я вам по вкусу пришёлся?
Женщина демонстративно изображает спазму рвотного рефлекса, а потом обращается к юноше:
— Пятнадцать агор, иначе я этот передвижной дом для вшей даже на порог нашей бани не пущу.
— Пятнадцать! — Безэмоционально возмущается шиноби. — Вы не милосердны.
— «Милосердие» приблуда исключительно гойская, — назидательно говорит ему дама на кассе, а потом стучит по ящичку с деньгами, — а мы тут бабки делаем. Так что, пятнадцать! И ни агорой меньше, — настаивает толстуха. — Это плата за репутационные риски. У нас приличное заведение. К нам заместитель председателя городского совета мыться хаживает. Не дай Господь, кто из приличных людей вот это вот увидит… Или вшей ещё подцепит. Пятнадцать монет и можешь мыть чудище, и то заводи через чёрный ход, пусть там и разденется возле прачечной.
Спорить и торговаться смысла не было, и юноша, со вздохом, согласился, а взбодрившийся близкой бани еретик на прощание послал даме воздушной поцелуй. На что женщина лишь поморщилась и махнула рукой: ой, да иди ты уже.
В общем баня обошлась дорого, и мылся в ней Рафаэль Бенишу на все, так сказать, потраченные деньги, долго и старательно. Потом, уже освободившись от своих мелких кровососущих спутников, он, завёрнутый в простыню, посидел у парикмахера, пока тот приводил его в порядок. В результате выяснилось, что он ещё и не стар, хотя седых волос и на голове, и на лице у него было в избытке. Еретик, после стрижки, вид имеет весьма приличный, хотя кожей, конечно, был смугл. Чего раньше за грязью видно не было. Но это только для юноши, остальные местные богоизбранные, сразу угадывали в нём сефарда. Наверное, у истинных людей, было какое-то врождённое зрение, генетическое.
Оглядев учёного после бани, Свиньин понял, что его траты ещё не кончились. Одежда, даже после стирки и прожарки от насекомых, выглядеть лучше не стала. Раньше на Бенишу было грязное рваньё, теперь это были лохмотья чистые. Ни белья, ни носков. Никаких этих глупостей.
— Да-а… Гардероб довольно… лаконичен, — замечает шиноби оглядывая еретика. — Костюм не элегантен, стиль — мешок, покрой бы я назвал весьма условным, через прорехи вентиляции заметно, что вы кальсон не носите совсем.
— Дурак вы! — огрызается учёный. — Посиди вы с моё, посмотрел бы я на ваши кальсоны и на ваши носки. Между прочим, чтобы вы понимали, кальсоны и носки — это первое, что в тюрьме приходит в негодность. Это хорошо, что рубаха ещё сохранилась.
— Пожалуй вам не до конца понятно, что означает слово «сохранилось», — саркастично произносит Ратибор. — Как не прискорбно размышлять об этом, но гардероб мне вам придётся обновить.
— Ещё поесть бы… — замечает Бенишу. — Я так отощал на тюремной баланде, а ведь сокамерники, сволочи, норовят вечно отобрать какой кусок… Говорят: а зачем тебе, тебе всё равно костёр. Чего еду переводить. Понимаете?
— Есть логика в подобных размышленьях, — говорит Свиньин и продолжает: — Сначала нам купить одежду нужно, уж скоро лавки будут закрываться, ну а потом подумаем про ужин.
— А ботинки? — сразу оживился еретик. — Посмотрите на мои гады, мне в них ходить тяжело. Он спадают с ног.
Юноша уже обращал внимание на обувь учёного, но и без обуви для Бенишу, расходы шиноби переходили рамки разумного. И посему он ответил:
— Пожалуй, ограничимся шнурками.
— А вы жадный, — заметил еретик с неудовольствием. — Знаете, один умный богоизбранный человек, скорее всего сефард, сказал одну умную вещь, он сказал: мы в ответе за тех, кого освободили.
— Одежда, ужин и шнурки, вот траты все, что мне по силам будут, — твёрдо ответил ему молодой человек. И они пошли искать лавку с одеждой.
И конечно же еретик капризничал:
— Это что? Это мне? — Он тряс штанами, которые предлагал ему продавец. — Этой гойские порты, для тяжёлой работ в болотах, вы видели их фасон? Вы видели их ширину, они из чего, вообще, сшиты?
— Это очень крепкие штаны, — заверял его продавец.
— Конечно, это же тростниковые штаны, говорю же, их носят гои, на кой хрен вы их предлагаете благородному человеку?
— Возможно потому, что денег лишних нет у меня и вряд ли скоро будут. Возможно потому, что эти брюки, намного выгоднее смотрятся, чем ваши, — замечал ему шиноби.
Учёный смерил его презрительным взглядом, но больше не с ним не спорил. До тех пор, пока ему не принесли на примерку новую вещь.
— Ну, что это? — он морщился, надев широкую рубаху. — Ну, что это такое, я вас спрашиваю? Между прочим, у нас, сефардов, есть вкус, мы вам не эти убогие ашкеназы, которые на три четверти гои, и которые, кроме своих чёрных костюмов, как на похороны, ничего больше и надеть не умеют, у нас есть стиль, у нас есть понимание цвета, а вы мне что предлагаете?
— Вам предлагают то, на что у нас есть деньги, — в очередной раз отрезвлял его юноша.
На эти аргументы возразить еретику было нечего, он вздыхал и начинал заправлять большую рубаху в широкие брюки.
Так же он купил учёному бельё и носки.
— Шляпу! — Вспомнил тот, когда всё было куплено и надето. — Я так истосковался по шляпам. Мне надоело ходить без головного убора. Я всё-таки не гой какой-то. Купите мне шляпу.
— Куплю, — пообещал ему юноша. — Как только вы закончите работу.
— Мелкий жадный гой, — Габриэль Бенишу, кажется, был разочарован. — Вот в этом вся ваша гойская сущность. Сначала стулья, а уж потом деньги. Вам не доступно благородство как понятие. Вы просто не верите в людей. Меркантильные кю! Тьфу… — Он сплёвывает, и тут же просит ласково. — А может сейчас купите, а?