К полудню все это надоело. Ведь устаешь даже от невероятного, если оно слишком однообразно. Все здесь умиротворяло, и поначалу, несмотря на отсутствие выхода, они чувствовали себя довольно спокойно. Они чувствовали себя спокойно даже после того, как не удалось выбить окно. Стекла здесь были небьющиеся, а рамы оказались столь прочны, что выдержали таран тяжелым директорским столом и не шелохнулись.
Они встревожились лишь после того, как исчезла Нана. Никто не помнил когда она отошла и куда отлучилась. Они кричали, звали её, ждали, заглядывали в кабинеты. Все двери наружу оставались закрытыми - и все же она исчезла.
- Все, ребята, - сказал Жорж, - держимся вместе. Не отходим. Пройдем все кабинеты по очереди, откроем все двери. Она должна быть здесь.
- Или то, что от неё осталось, - мрачно пошутила Катя.
- Заткнись.
- Сам заткнись, командир.
Они стали проходить все кабинеты, начав с верхнего этажа. Время от времени они останавливались и орали, звали её. Никакой реакции.
На четвертом и третьем шли занятия в калассах, по звонку дети вскакивали, выбегали в коридоры, играли, толкались, кричали, потом снова заходили в кабинеты и рассаживались за парты. За партами они вели себя совершенно нормально: шептались, писали что-то с усердным видом, перебрасывались бумажками. Жорж заглянул в одну из тетрадей.
- Посмотрите сюда!
Прилежный очкарик аккуратно выписывал строчку нулей. В общей тетради, которую он почти закончил, все страницы были исписаны аккуратными строчками нулей.
- А почему нули? - спросил Дима. - может быть, он тренирует букву "о"?
- Это нули! Нули! - заорала Катя, - разве ты не видишь, ЧТО ВСЕ ОНИ ПИШУТ ТОЛЬКО НУЛИ! Одни нули!
Она бросилась прочь из кабинета.
- Задержи ее!
- А зачем? Здесь ничего такого нет, ничего особенного, никакой опасности. Нанка, видно, ухитрилась уйти.
- И бросила нас?
- Ушла за помощью, например.
Все-таки они продолжили поиски. На втором этаже, рядом с пионерской комнатой, они все же что-то новое. Взломав дверь, они вошли в маленькую комнату, где взрослый дяденька в очках проводил урок чего-то напоминающего хореографию. Взрослый казался таким же больным, как и дети. В классе было семь девочек, каждая лет девяти. Малявки в точности повторяли движения учителя. Все-таки один взрослый человек в этом здании нашелся.
Они почитали стенды и плакаты на стенах. Полная ерунда.
- Эй, шизик! - Дима похлопал учителя по плечу. - Чем вы тут занимаетесь?
Это был лысоватый очкарик средних лет, с большой плешью и намечающимся животиком. Во внешности ничего необычного, если не считать взгляда.
Он замер и медленно повернул голову. Дети в точности повторили это движение.
Несколько секунд взрослый молчал, потом медленно и очень отчетливо произнес:
- Лебеди. Мы разучиваем полет лебедей.
- Мы разучиваем полет лебедей, - хором проговорили дети.
- Я знаю, - сказала Катя совершенно убитым голосом.
- Что ты знаешь?
- Это не танец.
- А что же тогда? Полет лебедей?
- Это физические упражнения. Это боевое искуссво.
- Да чепуха, сейчас мы проверим, - сказал Жорж. - смотри.
Он подошел к доске, взял кусок мела и бросил в одну из девочек.
Неуловимое движение детской руки - и кусок разлетелся в меловую труху.
- Не надо этого делать, - медленно произнес учитель.
- Не надо этого делать, - повторили детки.
На втором этаже не нашли больше ничего нового. Напряжение нарастало, но все немного устали. Они уже не держались вместе, каждый сам осматривал по кабинету, так оказалось быстрее. В кабинетах были подсобки, большие шкафы и ящики. Приходилось на всякий случай заглядывать и туда. А поначалу о шкафах они не подумали.
- Я пойду снова на четвертый, - сказал Жорж. - Я помню, там в подсобке была дверь, заставленная всякой ерундой, помните? Мы туда не вошли.
На червертом он взглянул в окно и остановился. Во дворике, прямо на траве сидели две отличные девочки в бикини. В самом соку, лет по восемнадцать. Близнецы. Ничего себе, - подумал Жорж, - я бы хотел с ними познакомиться. Но какие же они близнецы, если у одной большая грудь, а у другой...
Девчонки его заметили. Та, что с большой грудью, приветливо помахала рукой. Он ответил.
- Иди к нам! - закричала вторая. Ее голос был отлично слышен. Жорж развел руками.
- Ничего, мы тебя выпустим, спускайся!
И Жорж начал спускаться. Боковая дверь оказалась открыта и он не без удовольствия вышел из здания.
Больше я туда не войду, - подумал он, - хоть режьте меня, хоть ежьте меня, а не войду.
- Девочки, привет. Я Жорж, лучший парень в этом лесу.
Он все же не расслаблялся, и потому нес ерунду. Он не знал что говорить, потому что это наверняка были не нормальные девушки. Хотя выглядат на сто баллов.
- Садись к нам, - большегрудая взяла его за руку.
Сейчас Жорж уже не сомневался. Груди были не только разными, они ещё и неправильно расли - у одной слишком широко, а у другой были слишком сдвинуты к центру.
- Я тебе нравлюсь? - спросила вторая. - Садись рядом.
- Но я спешу.
- Садись-садись.
Она мощно дернула его за руку и Жорж упал лицом в траву. Приподняв голову, он увидел их ноги и понял, что пропал. Это были не просто близнецы; они сраслись ступнями. Он все-таки попробовал отшутиться:
- Никогда ещё не целовал сиамских близняшек...
- Сейчас попробуешь, - сказали они одновременно.
Когда Жорж не вернулся, их осталось двое. Солнце уже начинало опускаться, хотелось есть, пить, но больше всего хотелось отсюда выбраться. Они продолжали входить во все двери - просто для того, чтобы чем-то заняться. Дверей почти не осталось - разве что в подвале.
- Слушай, - сказал Дима, - а ведь сейчас уроки закончатся и, по идее, детки должны разбегаться по домам. Значит, двери должны открыться. Подождем.
Они сели на скамейке в холле, у центрального входа, и стали ждать. Дети носились мимо, влево и вправо, туда-сюда, но никто не подходил к дверям. Вдруг двое мальчишек столкнулись лбами и свалились на пол.
- Ничего себе, авария, - сказала Катя, - так можно себе и голову проломить.
Дети лежали неподвижно. Двое девочек подбежали, с деловым видом попихали лежащих ножками, затем потащили в сторону бокового коридора. Они тащили их за ноги.
- А ведь они умерли, - сказал Дима. - посмотри.
- Я уже давно вижу.
Маленькие монстры дотащили тела до входа в подвальную раздевалку и стали спускаться. Тела волочились за ними, ударяясь головами о ступеньки.
- Даже и не предлагай, - сказала Катя, - я туда не пойду. Ну ладно, пойду.
В подвал вели широкие гранитные ступени - три лестничных пролета по двенадцать ступеней. Нижняя часть лестницы терялась во тьме. Идти туда просто так было бы безумием. Оставалось одно - сделать факел. Спички, тряпки и жир нашлись в столовой. Спички выглядели новыми, но коробки были сделаны из тонкого дерева, а не из картона. Похоже, что время здесь остановилось и для спичек. Такие коробки уже не выпускают бог знает сколько лет.
Они зажгли два факела и спустились в подвал. Довольно просторный невысокий зал с гранитным полом. По правую руку - вход в раздевалки, двери открыты. У дальней стены множество парт поставлены друг на друга. Рядом целая горка детских ботиночек.
Они подошли ближе. Между партами - множество маленьких скелетов с остатками одежды.
- Я уже не удивляюсь. Ты думаешь, их объели крысы?
- Вряд ли.
- А сегодняшние тоже здесь?
- Здесь или в другой стопке.
- Ты так спокойна?
- Конечно, это ведь не дети.
- А кто это?
- Я думаю, лучше спросить "что это".
- Что это?
- Муравейник. Человеческий муравейник с рабочими муравьями, солдатами и всем остальным.
- Тогда где Нана и Жорж?
- Сбежали или были съедены.
- Или их до сих пор держат здесь.
- Или их держат здесь. Что ещё осталось?
- Раздевалки. И я помню, что в старых школах всегда были подвальные бомбоубежища, правильно?
- Не знаю. Но там была стальная дверь, мы проходили мимо. Или две двери. Пойдем?
- Пойдем. Мне плевать.
Когда она услышала скрип стального рычага, то подняла голову, привстала с пола, потом села на полку. Младенец спал, прижатый к её груди. Кто это идет? И зачем он идет? Почему кто-то хочет побеспокоить меня? Ведь ребенку нужно спать и мне нравится сидеть здесь в темноте. Здесь так уютно, здесь так тепло, сыро и мягко пахнет старой прелью. Я бы могла сидеть так вечность. Зачем они мешают мне?
Рычаг повернулся и дверь приоткрылась. За дверью дымили два факела.
- Здесь кто-то есть, - сказал голос.
Голос был знаком.
- Это я, - сказала Нана. - не мешайте мне.
- Нана? - что с тобой?
- Это мой ребенок.
- У тебя никогда не было ребенка, очнись!
- Это мой ребенок. Смотрите.
Она протянула им младенца. Они отпрянули в ужасе. Неужели им не понравилась такая прелесть?
- Что с твоими руками?
- Ничего.
- Это называется ничего?
Ее руки стали вдвое длиннее, но сохранили ту же толщину.
- Ты можешь встать?
Она приподнялась и встала; одной рукой она прижимала к себе ребенка, другой опиралась о пол.
- Ты можешь стоять?
- Не знаю. Кружится голова. Уходите.
Но они не ушли сразу. Они уговаривали, они обясняли, что это неё её ребенок, что это вообще не человеческий ребенок, потому что все человеческие младенцы имеют лица, а у этого просто гладкая поверхность без всяких деталей; они ещё говорили много других обидных слов, но она уже все решила для себя: она останется здесь, останется здесь со своим ребенком и будет держать его на руках - всегда, всегда, всегда, до тех пор, пока она жива. Пусть люди с факелами уходят и оставят её в покое. Ребенку нужен покой, иначе он будет нервничать. Ребенок не должен нервничать.