Фантастический альманах «Завтра»Выпуск второй
К читателям альманаха ЗАВТРА
Уважаемый читатель,
ЗАВТРА считает для себя главными три проблемы:
отражение в литературе
страхов и отчаяния человечества
в наше страшное и отчаянное время;
попытки воссоздать в литературных образах
те общественно-политические идеалы,
к которым всем нам надлежит устремляться;
простое незамысловатое удовольствие
от чтения — непременное условие
при разрешении первой и второй проблем.
Будущего еще нет, оно лишь гадательно. О нем с уверенностью можно сказать только одно: оно неизбежно. Если ночью высыпали звезды, то утро скорее всего будет ясным. В ночном «сегодня» звезд не видно. В этом смысле альманах ЗАВТРА — попытка взглянуть вверх и оценить погоду.
Не надо искать в этой книге только будущее человечества и литературы; здесь собраны все времена в их литературных производных. И настоящее (публицистика), и прошедшее (воспоминания), и будущее в прошедшем (антиутопии), и перфект (коммунистические утопии), и даже забытый и никому уже не нужный плюсквамперфект докоммунистических утопий.
Но все времена, события, явления и факты интересуют альманах ЗАВТРА с точки зрения их значимости для завтрашнего дня.
В первом выпуске ЗАВТРА были напечатаны:
ЗАЩИТА ОТ ДУРАКА —
роман-буфф Владислава Задорожного;
НЕ УСПЕТЬ —
повесть-гротеск о наших днях
Вячеслава Рыбакова;
СКОЛЬКО СТОИТ РУФЬ ВИЛЬЕРС? —
рассказ Майкла Коуни (Канада);
ТЕХНОЛОГИЯ ДИКТАТУРЫ —
исследование Леонида Радзиховского;
рассказы
Аркадия Аверченко и Михаила Успенского
и другие произведения.
Теперь перед вами второй выпуск ЗАВТРА.
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ИДЕИ И ПРОЕКТЫFANTASTIC IDEAS AND PROJECTS
И счастлив не тот,
Кто землю, как крот,
Мерит
А кто — удивлен.
Земле, словно клен,
верит…
1. Яйцеобразная Земля по представлению некоторых христианских и мусульманских ученых XI в.
2. Кубическая Земля по представлению, приписываемому Платону.
3. Земля на двенадцати колоннах. Месопотамия.
4. Земля, пускающая корни. Скандинавия.
5. Цилиндрическая Земля. По Анаксимандру.
6. Стены, поддерживающие небо, резервуар небесных вод и свод Эмпирея. Из книги Космы Индикоплова «Христианская топография». VI в.
7. Система мироздания. Из той же книги.
Александр КАЦУРАВалерий ГЕНКИН
Валерий ГЕНКИН (1940), специалист в области связи, переводчик; Александр КАЦУРА (1941), по образованию — физик, кандидат философских наук. С 1980 года пишут вместе, издали две фантастические повести и около двадцати рассказов.
ПОХИЩЕНИЕроман-химера
И увидел я мертвых, малых и великих,
стоящих пред Богом, и книги раскрыты
были, и иная книга раскрыта, которая
есть книга жизни; и судимы были мертвые
по написанному в книгах, сообразно
с делами своими.
Горе народу, если рабство не смогло его
унизить. Такой народ создан, чтобы быть рабом.
Толстую пачку отсыревших, но не тронутых еще желтизной писем мы нашли за печкой в помятом чемодане с ржавыми незапирающимися замками. В эту дряхлую, клюнувшую носом избушку на краю деревни Теличено мы — я и мой друг — пришли из Савельева: час лесом через папоротниковые овраги и ручьи, текущие к Волге, которая здесь, в верховьях, и сама ненамного шире ручья. Пришли посмотреть пустующую избу на предмет возможной покупки. Хозяйка, грузная одышливая старуха на костылях, живущая безвыездно в Ржеве, говорила, что дом уступит за «сколько дадите», что лет восемь уж он пустует — разве баба Надя, соседка — хранительница ключа, пустит кого на неделю-другую за батон вареной колбасы.
Баба Надя однозубо заулыбалась с печи, радостно закивала, услышав приветы от бывшей соседки, пожалела обезножевшую подругу, погоревала, что столько не видались. Она велела сыну, худому парню лет тридцати с прекрасным безумным взором, отыскать ключ. Шаря по законченным полкам с грязными кастрюлями, он напряженно-звонким голосом расхваливал порядки и кормежку в алкогольной лечебной тюрьме в городе Торжке, откуда только что вернулся после двухлетней отсидки. Наконец ключ, привязанный к зеленой тряпице, оказался в наших руках.
Стоял холодный, ясный октябрьский день. Мы вступили в сырую избу и сразу подумали о печке. Дров не было. В топку полетел всякий горючий хлам — обрывки обоев, шишки и щепа из продавленной корзины, обломок черенка от лопаты, какие-то бумажки из раскрытого чемодана с полуоторванной крышкой, ворох газет, школьный календарь пятьдесят девятого года… Уже гул стоял в трубе, и теплая волна пошла от дверцы, когда кто-то из нас, как новоявленный Легран, с легким вскриком выхватил горящий листок и тут же, толком не загасив, принялся читать. «…В песках Аравии встретил в бурнусе Гете и коротко бросил: зарезать. И все удалились, и вы уйдете, а поэт и его палач сначала сядут обедать. На белом коне задумчиво ехал Лорка. Этого — к стенке. И утащили в подвал, где пахло капустой и хлоркой. Гитара тренькала. С бельевой корзиной шагал изгнанный Мандельштам. Ветер швырялся в лицо песком. Песок был красен. Этого вернуть в пересыльный лагерь, пусть сгниет там — слишком горд и опасен. Поэт за обедом объясняет палачу устройство призмы и законы разложения света. Тот хлопает поэта по плечу, без укоризны цедя скупые слова ответа. Это мы можем, говорит палач, в усы ухмыляясь, мы свет — разложим…»
— Что это? — крикнули мы разом и, убедившись, что печка уже ничего не вернет, кинулись к чемодану.
Берем наугад обрывок тетрадного листа. Сверху крупно: «ПОСТАНОВИЛИ». Протокол? «Поднять из могилы, неспешно все рассказать, все показать. Унижение и тихо-загадочную смерть его вдовы, растоптанное, убитое крестьянство, звездный час иуды-прокурора — того самого, что охотился за ним летом семнадцатого, в подробностях, с костями в колесе, тридцать седьмой…» Еще клочок — побольше. Аккуратная машинопись.
«Красавец козел с божественным именем Адонис, гордо вознеся рога и выпятив грудь, шествует по финальному коридору бойни, ведя за собой вереницу бычков. Он лидер, он весел, он весь — ожидание, предчувствие, предвестие радостного пира, и его ликующие токи пронзают последователей, подчиняющихся заданному маршу. Ощущение праздника проникает в тупо напряженные мозги крупного рогатого скота. Бычки упруго ставят ножки и тянут шеи. Avanti, popolo! Адонис — впереди. Как жаль, что опилочный пол скрадывает скерцо его грациозной рыси. Он знает: опилки останутся позади, затихнет сопенье ведомого стада и он выйдет к солнцу, высоко подняв нежный замшевый нос, выйдет, чтобы получить из влажной ладони ломоть свежего, круто посоленного хлеба. А потом — снова в путь. И снова — первым. Сильные ноги гарцуют и поют. Восторг стучится в ленивые черепа очередных прозелитов. Туда — к опилочному полу, навстречу новой сладостной волне, набегающей на трепетное тело, — новому куску хлеба на сильной, чуть влажной ладони.
Фильм этот Рервик не раз видел в учебных залах высших режиссерских курсов Земли».
Мы растерянно смотрим друг на друга. Мы пожимаем плечами. И снова склоняемся над чемоданом. В руки попадаются пять-шесть листочков, сколотых ржавой скрепкой. Верхний край изгрызен мышами. Но текст почти не тронут. Садимся на скамейку у печки, начинаем читать.
«…ава …рок первая
…узовой корабль
…дит в гамаке. Он поставил ногу на бочонок и рассеянно любуется мощным башмаком. Мысли блуждают. Предстоят досадные задержки. Ближайшая — в Кост-ро-Мане. Старый Баккит высадит их дня на два, сгоняет по своим делишкам в Трай-Пи, потом снова возьмет на борт. Еще не меньше недели болтаться в Твер-центре — одно утешение: там в эту пору карнавал.
Корабль гружен брусками металлического водорода, древесиной, хлопковым маслом, вином с Малой Итайки. Пассажирский отсек неуютен и грязен. Мало кто путешествует этим классом. Поэтому здесь бочки, ящики, хлам. В отсеке еще один пассажир. Молодая женщина пристроилась в креслице. Она тоже молчит, думает о своем. Изредка выходит прогуляться в оранжерею экипажа. Во время трапез оказывается на другом конце стола.
Внешне человек спокоен, даже бесстрастен. Но невидимый внутренний огонь жжет его. Чувство горечи и неутоленная жажда справедливости, соединившись, переплавились в ровный, сильный настрой души. Может быть, и месть примешалась к этому сплаву? Вряд ли. Он слишком любит логику, слишком рассудителен, чтобы поддаться слепым чувствам. Слепым ли? И что это такое — слепые чувства? Его друг, до которого полгалактики, — не он ли пример человека страстей? Но разве не разум направил их к общей цели? Они знают: задуманное предприятие — опасная авантюра. Смертельно опасная. Но верят, что добьются своего. Человек покачивается в гамаке и улыбается.
Внезапный рывок сотрясает корабль. Скрипучая дрожь пробегает по стенам и переборкам. Гамак раскачивается, под ним, сталкиваясь, катаются бочки. Новый рывок — кровь ударяет в голову. Летит и утыкается в мешок кресло пассажирки. Она судорожно хватается за край гамака. В следующий миг человек втаскивает ее к себе. Серия толчков. Треск обшивки, удары, хруст.